Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе - Ронни Касрилс

Роза смотрела широко раскрытыми глазами.

— Сегодня утром? Ты действительно говоришь об утре этого дня? Вот это да!

Она собралась и села прямо, а не облокотившись на стол, как я застал её, когда пришёл. Теперь она смотрела прямо на меня и живо впитывала мои оценки.

— Хорошо, давай прямо. Полицейским везёт и они прослеживают меня до Йоханнесбурга. Они начинают задавать людям вопросы. Они начинают с хозяйки. Там бесполезно. Она была постоянно «закрыта на обед» — никогда не знала, какое сейчас время дня.

Затем она прикинула, какие шансы у полиции узнать что-то у соседей:

— Самая большая компания бомжей, которую можно себе только представить. Один или двое были в каком-то смысле моими приятелями. Они не из тех, кто будет с удовольствием говорить обо мне с незнакомцами.

Я стал проявлять нетерпение, и она сдалась:

— Хорошо, будем считать, что удача по-прежнему на стороне Гестапо и один из соседей действительно ляпнет, что я училась в университете. И им не понадобиться угрожать ему вырвать ногти, потому что одного устрашающего взгляда достаточно, чтобы его артикуляционный аппарат произнёс слова — «театральное отделение». Обычный запрос — и выпрыгивает моё настоящее имя.

Она обеими руками обхватила свою шею и взмолилась:

— Джене, скажи мне всё прямо. Сколько у нас времени?

Я понял, как мне будет не хватать её чувства юмора:

— Исходя из нашего сценария, полиция могла начать расспрашивать жильцов в йоханнесбургском доме не ранее вчерашнего вечера. А скорее всего, только сейчас. Им должно повезти так, как требуется, чтобы наткнуться на золотую жилу, но если это произойдёт, то они смогут начать наводить справки в университете сегодня во второй половине дня. Это означает, подруга, что чем раньше вы уедете, тем лучше.

Когда Роза согласилась, что «осторожность — это самая важная часть храбрости», мы провели ещё несколько минут, обсуждая дальнейшие действия, и настраивая её на необходимый образ мыслей. Как только я добился того, что она увидела опасность задержки, мне нужно было внушить ей — и через неё Келли — чувство уверенности. Наша гипотеза основывалась на том, что полиции нужно будет выбить у Адониса показания, которые наведут их на путь к моему конспиративному дому в Дурбане, сделать разработку зацепки за Грейс первоочередной и выйти на настоящее имя Розы через серию быстрых и удачных находок. Было возможно, но не вполне реально, что они смогут в этот же день выйти на театральное отделение университета с описанием молодой женщины чуть старше тридцати лет, говорящей с американским акцентом, настоящее имя которой они не знают, поскольку она скрывала его от своих соседей, чей адрес был фиктивным, но которая, как полагают, поступила на это отделение в феврале 1989 года.

— Я думаю, что даже если они сработают профессионально, у нас по-прежнему есть пара дней в запасе. Но у нас нет времени, чтобы расслабляться, — сказал я деловым тоном. — Забронируй места на первый же вечерний самолёт. Убери машину с улицы. Я позже отправлю её в какое-нибудь безопасное место. Будьте готовы к пяти часам вечера. Я отвезу вас обеих в аэропорт. Иди собирать свои вещи, Розенкранц!

К полудню я был около ворот Центральной тюрьмы Претории. Питер Харрис — юрист, специализирующийся в области прав человека, ждал меня. Мы поприветствовали друг друга и он выразил надежду, что нас скоро впустят. Через пять минут он потерял терпение и через переговорное устройство сумел выйти на кого-то из тюремного начальства.

Он пожаловался на задержку. Изнутри начали приносить извинения, что меня удивило, и с шипением в гидравлической системе огромные ворота начали нехотя открываться. Мы вошли в приёмное помещение. Один из надзирателей, управлявший дверью, нажал на рычаг и она со шипением закрылась за нами. Питер объяснил, что эта хитроумная система и другие меры безопасности появились после побега Алекса Мумбариса, Тима Дженкина и Стефена Ли в 1979 году.

Перед тем, как идти дальше, мы сдали свои документы. Питер объяснил, кто мы такие и с какой целью пришли. Нас пропустили через рамку детектора металла, чтобы проверить, не несём ли мы тайно оружие. Затем нам сказали подождать.

У меня появился комок в горле при мысли о том, что если бы я не ушёл за границу в 1963 году, то это место было бы моим домом на двадцать лет. Хотя я думал о прошлом, другая часть моего мозга содрогалась от мысли о том, что у меня ещё есть возможность попасть сюда.

Нам сказали, что заключённый, которого мы хотели увидеть, ждёт нас. Снова гидравлическое шипение и мы пошли по натёртому полу перехода, через зарешёченные двери и затем вошли в комнату.

Там, одетый в оливково-зелёную форму, стоял Дамьен Де Ланге, отбывавший 25-летний срок. Мы бросились в объятия друг другу. Он выглядел подтянутым и здоровым, и я сказал ему, что в этой форме ему завидовали бы товарищи в лагерях. Дамьен широко улыбнулся. Он знал, что оливковую форму носят кубинцы и что именно эта форма являлась предметом зависти бойцов МК от Анголы до Танзании. Нам сказали, что у нас 45 минут на встречу, которая, к моему удивлению была «контактной» (прим. — позволявшей прямой контакт людей, без разделительным перегородок). Это было первое «контактное» посещение, которое было разрешено Дамьену за последние два года. Я поздравил его с женитьбой на Сюзанне, которую я также надеялся увидеть в соседней «женской секции». Он показал мне своё обручальное кольцо и сказал, что получил поздравительную открытку от Элеоноры.

Сержант из тюремной службы наблюдал за нашей встречей. Я высказал впечатление, что отношение со стороны официальных лиц было неплохим. Дамьен быстро всё понял и засмеялся: «Сейчас эти ребята ведут себя наилучшим образом, потому что… это новая Южная Африка», сказал он, имитируя Де Клерка.

Он и другие заключённые, которых мне удалось повидать в этот день, больше всего хотели знать, что процесс переговоров будет означать с точки зрения их приговоров. Я встретился ещё с Яном Робертсоном, осуждённым вместе с Дамьеном, а также с двумя заключёнными, которые находились в камере смертников. Это были Мтетели Мнкубе и Зонди Нондула. Они были приговорены к смерти за операцию на границе, в ходе которой погибли полицейские. Мы разговаривали через внутреннюю переговорную систему и через стеклянную перегородку могли видеть друг друга.

Я сообщил им, что руководство настаивало на том, чтобы их освободили, как часть предварительных условий для полноценных переговоров. Я пообещал им, что если необходимо, мы начнем массовые действия, чтобы добиться выполнения этого требования. Хотя мне хотелось оставить их с чувством надежды, я был осторожен, чтобы не вызвать излишних ожиданий в отношении возможности скорого освобождения. Я призвал их сосредоточиться на учёбе. Правительство явно будет тянуть время «используя вас, политзаключённых, в качестве заложников для обмена на уступки с нашей стороны, которые нам было бы трудно сделать».