Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особо надо подчеркнуть, что итальянские гуманисты не выходят за пределы европейской литературной традиции. Это давало возможность основательно переосмыслить не только средневековую, но и мусульманскую трактовку античности, создать образ античности, максимально близкий к оригиналу. Это видно, в частности, из проведенного Н. В. Ревякиной анализа антропологических взглядов Аврелия Августина. Автор убедительно показывает близость или даже идентичность его размышлений с представлениями гуманистов, в том числе Дж. Манетти. Здесь важно, как уже говорилось, и то, что Ветхий Завет в целом и Тора в частности сыграли большую роль в складывании единой цивилизации и на обширных азиатских пространствах (кроме дальневосточной окраины континента). Здесь еще в глубочайшей древности складывались первые протоцивилизации («миры»), из которых в первом тысячелетии н. э. вырастали такие мощные культурные очаги, как иранский, сирийский, ближневосточный, египетский. Эти культуры имели очень длительную и мощную культурную предысторию, и потому ни один из этих очагов в отдельности не мог стать ядром будущей единой цивилизации. Если на Западе складывалась моноцентричная (римоцентричная) модель цивилизации, и для этого была основа в виде базовой греческой культуры, то на азиатском Востоке будет реализована модель цивилизации в виде «куста», созданная с помощью мусульманской мировой религии, предложившей идею «халифата» как сообщества письменных культур (а не бесписьменных народов и племен, как на Западе) под эгидой ислама. В условиях полицентричного «мира» у ислама не оказалось ни своей собственной «античности», ни своего единого сакрального прошлого. Он вынужден опираться в этом плане на такие синтетические варианты, как эллинистически-римскую «античную культуру» и иудейско-христианскую сакральную традицию. Именно они максимально непротиворечиво для своего времени синтезировали культурное пространство от Месопотамии до туманного Альбиона. Из Торы фактически исходила пророческая традиция, которую довел до логического конца ислам. Посыл оказался настолько мощным, что мусульманская культура – религия до сих пор является арматурой полицентричного азиатского пространства.
Это немаловажно, особенно если учесть, что для нарождавшейся европейской культуры в первые века первого тысячелетия также характерно стремление оспорить господствовавшие ранее представления о человеке и его культуре. Первые христианские авторы, причем, конечно же, не только Аврелий Августин, но и другие отцы церкви, как западной, так и восточной, «сняв тогу», далеко не сразу «облеклись в рясу». Отсюда их сложное и неоднозначное, что и привлекало итальянских гуманистов, отношение к сложной и противоречивой фигуре человека, для которого характерны как достоинство, так и ничтожество (dignitas – miseria hominis). Вполне возможно, что именно размышления Августина о диалектическом соотношении божественного предопределения и свободы воли человека, нашедшие отражение в его концепции о «непрерывном творении» (creatio continua), где, кстати, впервые в истории христианской цивилизации достаточно непротиворечиво соединились две важнейших культурообразующих концепции (креационизм и провиденциализм), могли повлиять на учение Дж. Манетти (XV в.), который называл человека «соавтором» Бога в процессе обустройства сотворенного мира. Если христианство считало, что человек имеет право господствовать над миром (очень эффективная и культурообразующая идея!) как «венец творения» (выражение Амвросия Медиоланского), то по Манетти человек имеет на это право как творец – не природы (natura), как Бог, а культуры (cultura). Именно он «оживляет» мир, познавая и любя Бога не только как самое себя, но и через сотворенное им. Заметим, что концепция Дж. Манетти демонстрирует достаточно удачное соединение «религиозного» и «профанного» знания (cultor Dei и cultor terrea), где последнее становится легитимным во многом благодаря первому. Если под «религией» в истории европейской цивилизации понимать ее базовую культурную парадигму, то без ее санкции не могла обойтись ни одна новая идея. Тора как «Закон» важна именно потому, что определяла «движение мира, существование человечества, историю народа, заключившего вечный Завет с Богом, каждодневное бытие человека», она – «некий священный план» развития мира, и потому в ней сосредоточены необходимые для этого «важнейшие парадигмы, модели исторического и духовного бытия человека». Только Закон может обеспечить развитие мира от простого к сложному, от примитивного к истинному, от хаоса к «миру», обретение и соблюдение Завета и в итоге, говоря словами Н. Бердяева, «встречу народа с Богом путем истории». Если учесть, что теоцентристская идея маркирует всю европейскую цивилизацию, то понятно, что законы Моисея фактически создают колею европейского сознания, стимулируют его развитие и так или иначе присутствуют в качестве исходных и в новых условиях. Можно сказать, что на основе социальных и юридических идей Пятикнижия возможны и древнеиудейская теократия, и средневековая монархия, и буржуазная республика. Многие положения Закона Моисеева оказали влияние на развитие законодательства других народов и стран, особенно на формирование Конституции США.
Диалектическое соединение двух тем – достоинства и ничтожества человека – прослеживается
