Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков

«рутинный» характер производства, цикличность общественного и экономического развития. Однако новый «христианский мир» отличался своей предельной децентрализованностью, и его реальное объединение возможно было только на основе такой системы идей и рецептов, которая была бы «идеалистической» и «религиозной» и опиралась на единый базовый Текст. Отсюда в средневековой педагогике совершенно очевиден акцент именно на церковном образовании. Образовательная программа была сосредоточена на изучении Библии и христианской догматики, светские знания, сведенные в «семь свободных искусств» (septem artes liberales – грамматика, риторика, диалектика, геометрия, арифметика, астрономия, музыка), призваны играть лишь вспомогательную роль, способствуя углубленному пониманию религии и успеху религиозной проповеди. Имеется в виду, прежде всего, написанный африканским неоплатоником и ритором V в. Марцианом Капеллой трактат «О бракосочетании Меркурия и Филологии», который раньше иногда называли «глупым собранием из девяти книг», а в деятельности Капеллы видели всего лишь «бесплодный союз педантизма и фактории, истощающий, как порка средневекового учителя». В последнее время отношение к нему резко меняется на лучшее.

Во втором тысячелетии ситуация меняется кардинально.

Окончательно складываются евразийские «миры» (цивилизации). Начинается практически новое «великое переселение народов», которое снова затронуло европейский субконтинент. Передвижения тюркских и монгольских племен, следствием которых был разгром и исчезновение Киевской Руси и Византийской империи, окончательно закрыли европейцам пути на Восток.

Если воспользоваться идеями Л. Мечникова, можно говорить, что на протяжении средневековья происходит переход от «морского» («средиземноморского») варианта развития цивилизации, пришедшего в свое время на смену «речному» (античному ойкосному, т. е. замкнутому) к «океаническому». Ситуация перенаселения вынуждала «миры» либо усиливать давление друг на друга (мусульманско-христианские, немецко-славянские конфликты и др.), либо ориентироваться на океаны (Дальний Восток государства династии Юань, Мин, Цин с ориентацией на восточное тихоокеанское побережье; арабы, развивающие «мореходство» по Индийскому океану; Запад, где начинают складываться «атлантические» нации). Если раньше векторы экономической активности различных «миров» были устремлены на внутренние районы Евразии и задействованы на взаимную торговлю, то теперь они начинают разворачиваться на 180 градусов. Это станет особенно заметно в XV–XVI вв., но начало, хотя и не очевидное, этого процесса надо искать в событиях уже X в.

Европа к исходу средневековья нуждалась в естественных ресурсах для выживания и давно уже (практически с начала первого тысячелетия») зависела от внешней торговли. Она была слабой окраиной евразийского мира, добиваясь изменения природно-географических условий техническими средствами. Начало этого процесса модернизации в Европе не случайно получило образное обозначение «осень средневековья» (Хейзинга Й.). В широком смысле под «модернизацией» понимается процесс трансформации традиционного общества в общество современного типа, в узком смысле – процессы промышленной революции и индустриализации, приведшие к становлению индустриального общества, основанного на машинном производстве, фабричной организации труда, едином внутреннем рынке. В данном случае речь идет о начальном этапе процесса модернизации, когда сама модернизация не приобрела еще четких форм и выступала всего лишь как тенденция.

Феодальная иерархия, базирующаяся на дистрибутивной экономике стала меняться на полицентричную модель, где товарно-денежные отношения приобретали новое качество и постепенно вытесняли распределительные механизмы рыночными. Складывающиеся «атлантические нации», прежде всего Англия и Франция, на основе научных и технических достижений и военного превосходства (испанцы боролись с примитивными индейцами, что не стимулировало развитие военного дела) начали борьбу за передел Европы и мира (Итальянские походы; 30-летняя война).

В условиях, когда капиталистическая экономика находилась в самой зачаточной форме, особую роль начинает играть традиционная для цивилизации идея «исхода», т. е. выхода Европы за пределы той клетки, в которой она оказалась. Первый средневековый «исход» (Крестовые походы) эту проблему не решил, и теперь она обострилась до крайности. Начинается культурное сканирование других «миров», сначала на уровне отдельных путешественников, купцов и послов (Г. Рубрук, П. Карпини, М. Поло, А. Никитин), а потом с использованием миссионерской идеи.

Как всегда в условиях кризиса, общество обращается в поисках ответа на возникающие вопросы, прежде всего, к своему прошлому. И здесь явственно сказывается различие «античности» как исходной культурной базы для средиземноморских народов (бывшей Римской империи) и «северной» (заальпийской) Европы. Классическая модель феодализма как аграрного общества, как известно, сформировалась на континентальном материале, где в основном развито было сельское хозяйство. В экономическом плане эти районы доминировали, и потому средневековую цивилизацию часто воспринимают лишь как аграрную, хотя скорее можно говорить о сложном взаимодействии в ней различных секторов экономики («urbi et orbi» как «формула» цивилизации). В этом обществе греческие и римские античные идеи всегда воспринимались сложно и неоднозначно (отсюда несколько неоднозначных «ренессансов»), как «подчиненные» и «служебные»: «варвары» брали не идеи величия человека или светской культуры, а латинский язык, имперские конструкции, монархическую составляющую римского права и т. д.

Можно говорить, что, оставаясь политическим центром, Север отставал в экономическом плане и, поскольку в формирующемся капиталистическом обществе могущество будет определяться прежде всего степенью экономического развития, вынужден был искать свой вариант выхода из кризиса. «Urbi et orbi» начинают меняться местами: если для средневековья характерна дробь Север / Юг, то теперь эта дробь переворачивается Юг / Север. Если раньше Юг был больше идеологическим центром, то теперь все большее значение начинает приобретать новая экономика.

Соответственно можно говорить, что выстраиваются и два педагогических механизма. На юге это гуманистическая педагогика, опирающаяся на studia humanitatis как идейно-рецептурную конструкцию. Северный вариант будет формироваться в рамках Реформации, хотя его истоки можно искать уже в схоластике.

Систематизация идеологического материала приобретает особое значение в преддверии «исхода», когда европейцы должны будут встретиться не с примитивными «варварами», а мощными «мировыми» культурами и, следовательно, должны быть вооружены не только оружием, но и идеологией. На вооружении окажутся две мощных идеологии. Монахи, шедшие с конкистадорами, иезуитские и францисканские миссионеры (М. Риччи), испанские гуманисты (В. де Кирога) понесут в новые земли христианские идеи, прошедшие через тигли схоластики и Реформации. Не менее мощной идеологической «кислотой» будет и гуманизм. Если христианство представляло опасность для иных культур своей универсальностью, целостностью и концентрированностью, то гуманизм был опасен своими идеями секулярности и равенства религий. Он был все же менее распространен, поскольку еще накануне Географических открытий Средиземноморье теряло свое значение торгового перекрестка и вектор влияния гуманизма, как и реформированного католицизма, оказался направлен почти исключительно в Латинскую Америку, где гуманизм потерпел поражение в соревновании с христианством.

Западная цивилизация столкнулась не только и не столько с внешними вызовами, сколько с такого рода внутренними факторами, аналогов которых практически не знала на всем протяжении предшествующей истории. Особая роль денег в обществе, стремление к обогащению, складывающаяся горизонтальная модель общества, демократические ценности, складывание и широкое распространение идеала светской культуры, неизбежность социальных битв и революций, – весь этот «веер» требовал осмысления не только с