Столп. Артамон Матвеев - Владислав Бахревский

Авдотье Григорьевне пора было к царице, она уехала, а Артамон Сергеевич задержался. Тут Давыдка и открылся:

   — У меня книжица есть. Сам я читать не умею, букв даже не смог запомнить, да и книжицу обрёл не больно желая. Один монах киевский за долги отдал. Говорил он мне: в сей книге великие тайны и великие премудрости.

   — Ну, покажи! — разрешил Матвеев.

Книга была в пятую часть листа, но толстенькая, пальца в три. Язык польский. Артамон Сергеевич попробовал читать — трудно. Но как раз в это время Николай Гаврилович Спафарий давал уроки Андрею. Послали за Спафарием Захарку. Пока ждали, пришёл истопник с охапкой дров, затопил изразцовую печь. Давыдка вздохнул, потом ещё раз вздохнул:

   — Говорят, в Москве зима рано приходит и уж больно холодная.

   — Нынче Евлампий с Евлампией, а снегу ещё не было. Повезло тебе с зимой.

   — Слышал, в Москве все в шубах ходят! — вёл свою линию Давыдка.

   — Будет тебе шуба! — засмеялся Артамон Сергеевич, поднимаясь навстречу Спафарию.

Учёный муж пролистал книгу с интересом.

   — Вот веская причина помудрствовать.

   — Ах, Николай Гаврилович! Ты светоч сыну моему! Будь и мне поводырём во тьме бездонных тайн вечности.

Захарка принёс скамеечку, поставил под ноги учителю, сам лёг рядом, изображая собаку. В парике он и впрямь был похож на пуделя.

   — «Горе человеку, который в законе не видит ничего другого, кроме рассказов и обыкновенных слов, — начал читать и переводить Спафарий. — Если бы он действительно не содержал ничего более, то мы могли бы и в настоящее время точно так же написать закон, столь же достойный удивления. Чтобы найти обыкновенные слова, мы можем обратиться к земным законодателям, у которых часто находят даже нечто большее. Тогда достаточно было бы только подражать им и написать закон на основании их слов и примера. Но это не так: всякое слово в законе содержит глубокий смысл и скрытую тайну. Рассказы, находящиеся в законе, есть только внешняя одежда закона. Существуют глупцы, которые если видят человека в прекрасном платье, то судят о нём по платью, между тем как только тело придаёт ценность платью, душа же ещё ценнее тела».

Спафарий глянул с любопытством на Давыдку:

   — Да ведь это каббала!

   — Кабала? — не понял Матвеев.

   — Каб-бала. Древнее учение иудеев. Учение о тайне, сокрытой в Библии. «Закон так же имеет своё тело. Это суть его заповеди, которую можно назвать телом закона...» На Украине живут самые великие каббалисты.

   — Но что это такое?! — Артамон Сергеевич никогда не слышал об этом иудейском секрете.

   — Буквы еврейского алфавита имеют численные значения. Каббалист вместо слов ставит числа, а потом заменяет другим словом, равным по числовому значению. Далее из цифр составляет пирамиды. И пирамиды дают ответы на вопросы о будущем. — Спафарий развёл руками. — Я человек сведущий, но и только. Каббала — наука сокровенных тайн.

   — Давыдка, может, ты чего знаешь? — спросил Артамон Сергеевич.

   — Упаси Боже! — Иудей вытаращил испуганные свои глазищи.

   — Тогда ступай прочь! А ты чего тут разлёгся?! — пнул ногой Захарку. Захарка завопил и, прихватя Давыдку, забился за печь. — Почитай ещё, Николай Гаврилович.

   — «Когда люди размножились и стали рождаться у них видные из себя и прекрасные лицом дочери, ангелы, сыны неба, воспылали к ним любовью и сказали: «Пойдём, выберем себе жён из дочерей человеческих, и будут у нас дети...» — Спафарий удивлённо покачал головой. — Это вроде бы из книги Еноха. «Число их было двести. Они спустились на Ардис, вершину горы Армона, взяли себе жён, и жили с ними, и научили их волшебству, заклинаниям и травам. Кроме того, Азазел научил людей делать мечи, ножи, щиты и панцири. Он же научил их делать зеркала, браслеты и украшения, а также употреблению румян, подкрашиванью бровей, облагораживанию драгоценными камнями и цветами. Так что мир совершенно преобразился, но появилось безбожие. Амацарак научил волшебству и пользованью кореньями. Армес научил защите от чар. Баркаял надоумил следить за движением небесных светил. Акибиил открыл людям значение знамений и примет. Асарадел — тайнам движения луны...»

   — Занятная книга! — Глаза у Артамона Сергеевича блестели. — Друг Спафарий, давай прочитаем её вместе... Может, что-то и растолкуешь.

   — В подобных сочинениях много вздорной зауми, — сказал Спафарий с твёрдой убеждённостью. — Однако ж для людей государственных предпочтительней, чтоб всякая тайна являла свою сокрытую истину. Истоки подобных наук ведут в Александрию. Увы! Император Диоклетиан сжёг все египетские папирусы, и наука жрецов вновь превратилась в догадки, в шарлатанство. Диоклетиан уничтожил величайшие открытия древнего мира. Современные маги довольствуются осколками былого могущества ума.

   — Ум-то, слава Богу, и нынче людям служит. Много чего надумано! — Матвееву хотелось сказать что-то этакое, и понимал: невежественен.

И тут вдруг примчалась из дворца Авдотья Григорьевна.

   — У царицы, у миленькой Натальи Кирилловны, схватки! Докторов к ней позвали.

Матвеев подхватился. Помчался в Кремль.

Врачи успокоили начальника Аптекарского приказа: всё идёт хорошо. Роды ожидаются без осложнений. Артамон Сергеевич поспешил к царю, но царя не было ни в Тереме, ни в государских комнатах.

   — Где же он? — встревожился Матвеев.

   — В конюшне, — сказали комнатные слуги.

Алексей Михайлович сидел на ясельной колоде, черпал овёс и ссыпал обратно.

   — Садись, Артамон! — сказал царь, указывая место рядом. — Вот видишь...

Помолчали.

   — Вот видишь, — снова сказал царь. — Было мне нипочём, когда Марья-то Ильинична рожала. А теперь — боюсь.

Повздыхал, перекрестился. Головой покачал сокрушённо:

   — Нехорошо!.. Нехорошо ведь, что не боялся за Марию Ильиничну, а она и померла, Евдокией разродившись. Последышем нашим.

   — Наталья Кирилловна молодая. Пётр Алексеевич богатырём растёт.

   — Ты иди, — сказал царь. — Может, лекарство какое нужно будет. Пусть врачи расстараются. Смотри за ними, Артамоша, они ведь немцы.

Матвеев поднялся, пошёл.

   — Артамон! — окликнул Алексей Михайлович. — Притесняют Никона-то. Святейший Иоаким ополчился на горемыку. Ты уж разберись.

Артамон Сергеевич поклонился. Царь смотрел умоляюще. Лихо ему было одному остаться и с людьми — лихо.

   — Я сей миг! — пообещал Матвеев.

В Тереме навстречу летела встрёпанная Анна Петровна Хитрая.

   — Что?! — спросил Артамон Сергеевич.

   — Где великий государь?

   — Что?! — спросил Артамон Сергеевич, загораживая дорогу.

   — Ах, недосуг! — попыталась обойти окольничего царицына крайчая.

Матвеев снова встал на её пути, из внутренних покоев вышел Блюментрост.

   — Лаврентий!

Врач увидел своего благодетеля, просиял:

   — Девочка!

   — Всё ли хорошо?

   — Не охнувши.

Матвеев бегом кинулся в конюшню. Царь смотрел на него издали и сам поднимался. Лицо дрожало.

   — Всё слава Богу! — крикнул издали Артамон Сергеевич. — С царевной тебя, великий государь!

   — Наталья-то?..

   — Не охнувши! Не охнувши родила!

Царь обмяк, по лицу побежал пот дорожками. Сказал, переводя дух:

   — Лучше бы покричала... Дело разве стыдное — кричать рожамши? — обнял и расплакался. — Ах, Артамон! Ах, Артамонище ты мой!

12

Царевна, наречённая Феодорой, родилась 10 октября 1674 года. А через десять дней, на одиннадцатый, 21 октября, в канун праздника иконы Казанской Божией Матери, в Потешных палатах Кремля музыканты Артамона Сергеевича развлекали великого государя и великую государыню игрою на органах, трубах, корнетах, тромбонах, флейтах, а также виолами и скрипками.

   — Скрипки-то, скрипки! — говорил царь после представления. — Как потянут душу, так и обольёшься слезами.

   — А органы-то как вздыхают! Словно сам Господь! — подхватила Наталья Кирилловна.

   — Спасибо, Артамон! — Алексей Михайлович поцеловал друга. — Глядишь, и я тебя утешу.

Утешил хранителя государевой печати уже назавтра. Ради великого праздника, ради добрых многих служб и новорождённой царевны 22 октября в Грановитой палате при патриархе, боярах, при всём синклите Артамону Сергеевичу Матвееву было сказано: «Боярин и Дворецкий с титулом Наместника Серпуховского». А дальше больше. Что ни день — сыпались новые доходные назначения. К началу ноября боярин и дворецкий, кроме приказов Посольского и Аптекарского, ведал Новгородским, Псковским, Архангельским, Холмогорским, Олонецким, Вятским, Вологодским, Нижегородским, Арзамасским, Владимирским, Коломенским и Солью Камской...