День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Ты, ты – карьерист, шкурник, вот ты кто такой! Не стреляй глазами, не убьешь. Да, да! Карьерист, шкурник. На чужих костях в рай собираешься въехать? Не выйдет! Ты ведь и меня эксплуатировал на Баренях! А кто открыл Ассумское месторождение? Известная Варвара Феофановна, которую ты отжал по всем статьям! За твои бы темные дела – по шее бы тебе, слышишь? По шее, по шее! И ты получишь, будь спокоен. По шее, по шее! – кричал Чернявский.

У Григория зазвенело в ушах. Он машинально потянулся рукою за портсигаром на столе, но, не нащупав его, случайно увидел на чернильном приборе телеграмму Варвары Феофановны из Саратова, которую получил еще в обед.

«Очень очень опечалена болезнью Феди самого справедливого и доброго человека тчк завтра еду домой», – машинально прочитал Григорий, и краска стыда вдруг прилила к его лицу. Кто знает, может быть, и прав Чернявский, когда кинул вот так Григорию обвинение в карьеризме! Разве он, Григорий, не показал себя скверным администратором на Талгате? Разве он не пытался перепутать все карты у Катерины Нелидовой, только бы талгатская неудача не подмочила его высокий авторитет? А вышло все наоборот! Его начальническая сверхосторожность повернулась к нему спиной, сыграла скверную шутку!

А Чернявский бьет. Беспощадно и жестоко:

– Кушай, кушай на здоровье, Григорий Митрофанович! Мы еще тебя не так отпотчуем! Ха-ха-ха! – гремел Чернявский, не в силах совладать с порывом злобы. Начав говорить, он уже не мог остановиться на полпути, как не может с маху задержать свое стремительное движение бык, бешено мчащийся на красный плащ тореадора. – Ты еще запляшешь, будь здоров!.. Коллектив геологов с Талгата обратился в редакцию газеты… Слышал? Ха-ха! Сотрудник редакции Мережин побывал на Талгате. Так что жди, Григорий Митрофанович! Грянет гром! Грянет!

– Не с твоей ли колокольни грянет гром?

– Там увидишь с чьей. И с моей, и с дядиной, и с Катиной! Мало будет – Варвара Феофановна добавит. Найдем ее адрес; напишем, как и что произошло. Пусть она добавит от себя.

– Попридержи язык насчет Варвары Феофановны. Не с твоим рылом в калашный ряд соваться!

– Не с моим? Ха-ха-ха! Там будем поглядеть, – кривлялся Чернявский и, пригнув голову, ехидно процедил сквозь зубы: – Может, ты помнишь, какие песни пел мне в палатке возле Аскиза? А? Ты же собирался в воротилы целого университета! Тебе бы только карьеру делать и деньги получать. Больше ты ничего не видишь в жизни. Карьеру и деньги!

– Ты, ты что, спятил? – процедил сквозь зубы Григорий.

– Я? Н-нет!..

– С больной головы на здоровую, да? – продолжал Григорий, пристально глядя на Чернявского. – Я, кажется, Тихон Павлович, начинаю понимать, в чем дело. Ты спелся с Одуванчиком. Да, да! А Матвей Пантелеймонович спит и видит во сне начальнические горизонты в краевом масштабе. Вот вы и надумали спихнуть неугодного вам Муравьева! Но не выйдет. Ничего не выйдет! Не Одуванчику быть начальником отдела металлов. Он слишком глупый и толстокожий!

– Ничего, как-нибудь справимся, – отпарировал Чернявский, разминая в пальцах папиросу. – А вот тебя, будь покоен, Мережин расколет до пятки. И я еще помогу. Не думай, что я тебя прихлопну из-за угла. Мое дело правое – бью прямо в лоб! Кушай на здоровье. Я вот написал в редакцию, как ты завинтил всем геологам мозги на свой лад. Только бы думали, как ты думаешь. И ты еще меня обвиняешь в подложном сочинительстве? Н-нет, не играет такой номер! Чернявский твердо стоит на партийной позиции. И если надо – я могу раскрыть все твои карты. Кого ты двинул в Приречье? Сам обрыбился, так думал, что Чернявский с Редькиным вывезут. А тебе бы только премиальные получать, как за Ассумское месторождение.

– Лжешь, боров! Лжешь!

– Я – боров, а ты – хищная щука. Зубастая акула! Но мы у тебя вырвем зубы, карьерист. Не посмотрим на твою ложную ученость! Милорадович знает, как ты в университете пролез в кандидатишки наук! Как ты обокрал своих товарищей, которые вместе с тобой ноги ломали в горах Алтая! Они работали, а ты – сочинил диссертацию, хлыщ. Таких, как ты, партия пускает под откос. Ко всем чертям!

Все это время Григорий стоял неподвижно, как манекен. Теперь он достаточно уяснил весь страшный смысл угроз Чернявского! Так вот он какие успел узелочки навязать, Матвей Пантелеймонович Одуванчик! Конечно, Одуванчик. Муравьев догадался, что Чернявский и письмо в редакцию сочинил под диктовку Одуванчика, и в Приречье уклонился от изыскательских работ по совету Матвея Пантелеймоновича! Это его почерк, его «мрак таинственной неизвестности»! Впрочем, никакого «мрака таинственной неизвестности» нет, а есть просто настоящий карьерист и шкурник. Одуванчику выгодно занять место начальника отдела металлов, где бы он сумел ничего не делать, ни за что фактически не отвечать, а получать зарплату в полтора раза выше той, которую получает сейчас. Кроме того, Одуванчик избавился бы от беспокойного и нежелательного Муравьева…

Кровь медленно отлила от лица Григория, и он почувствовал, как у него холодеют руки и ноги, будто его погрузили в ледяную воду. Неприятная, противная изморозь охватила все его поджарое, гибкое тело, и он, стиснув челюсти, старался сдержать омерзительный стук зубов.

Теперь ему понятно, откуда подул неприятный ветер! Понятно, почему сам Нелидов и служащие управления с замешательством встречаются с Григорием, перешептываясь за его спиной! Прядильная машина лжи Чернявского и еще кого-то из его сообщников давным-давно работает, а он, Григорий, только сейчас прозрел. Что же ему делать?

Все это пронеслось в мозгу Григория в какие-то секунды. Он не слышал, что еще ему говорил Чернявский, пропуская его трескучие слова мимо ушей, ему, Григорию, важно было запомнить облик Тихона Павловича вот таким, какой он сейчас стоит перед ним. Странная штука! Вот с этим человеком он ел из одного котелка, накрывался одним одеялом, не один раз вытаскивал его из «бабьих трясин», защищал, давал ему взаймы тридцатки и сотенные, так сказать, без возврата, был твердо уверен, что хорошо знал Тихона Павловича, а на поверку вышло, что он видел только оболочку, совершенно не знал внутреннего содержания, если таковое имел Тихой Павлович.

– Провокатор! – хлестанул Чернявского звенящий голос Муравьева.

Тихон Павлович вздрогнул, будто Муравьев ударил его в лоб.

– Я?!

– Ты! И я тебя выкину за шиворот, мерзавец!

– Меня? Ты? Щенок поганый!

Чернявский двинулся на Муравьева, готовый свалить противника свинцушкой своего увесистого кулака, но в тот момент, когда он медленно, но уверенно надвигался на Муравьева, тяжело волоча ноги по пушистому ковру и все более распаляя себя внутренней злобой, Муравьев, чуть пригнувшись,