Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Слава, — все же вклинился Эрих оскорбленно. — Возможность вознести честь своей дамы. Приз, в конце концов. Неужели вам ничто не близко?

— Слава нужна юным, — отмахнулся стриг. — Приз — неимущим. А дамы, чья честь требовала бы возвышения, у меня нет.

— И напрасно, — наставительно проговорила баронесса фон Герстенмайер. — В ваши годы, барон, пора становиться мужчиной, пора думать о семье и потомстве. Подумайте о будущем вашего рода; вы единственный фон Вегерхоф, оставшийся в живых, и что же будет, если с вами приключится несчастье?

— К примеру, если свернут шею на турнире, — согласился стриг, адресуясь к фон Лауфенбергу, и тот пренебрежительно фыркнул. — Семейная жизнь, баронесса! Господь с вами; я еще слишком мало пожил, чтобы собственными устами изречь перед алтарем «да, казните меня».

— Вам нужна серьезная женщина, — категорично возразила та, и Курт услышал, как Адельхайда рядом с ним вздохнула с усталым недовольством. — Такая, какая могла бы вас воспитать.

— Думаю, из этого возраста я уже вышел. А если я и соберусь когда-нибудь жениться — Dieu préserve[151]! — баронесса, ни в коем случае не на серьезной женщине — они всегда делают жизнь невыносимо унылой. Уж лучше легкомысленная; эти, по крайней мере, не дают расслабиться.

— Жениться, барон, надо на женщине с хорошей родословной.

— Боюсь, хорошую родословную я способен оценить лишь при покупке лошади, — улыбнулся тот, и фон Лауфенберг передернул плечами:

— А разница невелика. Те же требования: хороший круп, красивая поступь и здоровые жеребята.

— Граф, — с подчеркнутой укоризной произнесла Адельхайда, и тот склонился в ее сторону:

— Вы — не женщина, госпожа фон Рихтхофен. Вы сказка.

— Я предпочитаю жить в реальности, — заметил фон Вегерхоф. — Она не имеет обыкновения заканчиваться неправдоподобно хорошо.

— И что же дурного в хорошем завершении?

— Ничего, госпожа фон Герстенмайер, — улыбнулся стриг. — Ровным счетом ничего.

Владелица нахмурилась, оторопело хлопая белесыми редкими ресницами, однако что ответить так и не нашлась, умолкнув и надолго впав в задумчивость.

— Быть может, турнирные забавы и не самое большое увлечение Александера, — вмешался Курт с усмешкой, — но на двухцветном ристалище он ни разу не пал, насколько мне известно. Помнится, господин фон Лауфенберг, вы намеревались его сокрушить. Надеюсь, сегодня мы это увидим?

— А вам так по сердцу смотреть, как меня бьют, майстер инквизитор? — покривился граф. — Вчерашнего вечера вам показалось мало?

— Сдаетесь до боя? — уточнил фон Вегерхоф удивленно. — А я рассчитывал на острую баталию.

— Сдаюсь? Я?.. Не дождешься. Как только ты будешь готов, я устрою тебе хорошую взбучку.

— А я, пожалуй, не стану позориться, — вздохнул фон Эбенхольц. — Для моих старых нервов это слишком.

— Что это с вами? — удивленно озирая помрачневших гостей, осведомился стриг, и фогт кивнул в сторону Курта:

— Спросите своего друга, барон. Вчерашним вечером он более двух часов попирал наше самоуважение; после этого садиться за игру с вами не просто самонадеянность, а безрассудство.

— Гессе? Неужто? — уточнил фон Вегерхоф и, когда Курт развел руками, широко улыбнулся: — Моя школа.

— Рано или поздно ты сделаешь ошибку, — уверенно сказал фон Лауфенберг. — Все ошибаются когда-нибудь.

— Завтра начнут разъезжаться по домам, — шепнула Адельхайда со вздохом, и Курт непонимающе нахмурился:

— Серьезно? Откуда такие выводы?

— Гости пресытились; думаю, и вы это заметили, — пожала плечами она. — Начинают скучать, и даже появление Александера не спасет ситуацию… К тому же, завтра пятница, последний день на то, чтобы приготовиться к завершению Пасхальной октавы, а кроме того, эти празднества длятся вот уж четвертый вечер, и примитивная благопристойность требует избавить, наконец, хозяйку от своего присутствия. Ну, и, в конце концов, простая statistica. Когда эти пиршества начинают завершаться так рано, еще до темноты, это означает, что присутствующие исчерпали запасы сил и намерены возвратиться к обыденной жизни, к делам, к каждодневным необходимым заботам. Фогт уж точно уедет — у него этих забот немало; фон Лауфенберг также не может оставить имение надолго — слышали сами, майстер Гессе, в его владениях сейчас неспокойно. Фон Хайне останется, правду сказать: этот не покинет стен замка, пока его прямо не попросят…

— Иными словами, — подытожил Курт хмуро, — на то, чтобы разобраться в деле, нам остается этот вечер и завтрашнее утро. Я верно понял?

— Да, если наш подозреваемый не окажется среди оставшихся. Молитесь, майстер Гессе, чтобы именно это и произошло.

— Как я вижу, ваши надежды на то, что виновный занервничает и наделает глупостей в моем присутствии, не оправдались?

— Не знаю, — отозвалась Адельхайда с неудовольствием. — Фема, примешавшаяся к нашему вчерашнему ужину, оспорила у вас пальму первенства по части воздействия на умы и души. Сложно теперь понять, отчего на самом деле так возбужден фон Лауфенберг, почему даже для него немыслимо много пьет фон Хайне и что стоит за постоянными тычками Эриху от его отца — любовь ли парнишки к народным мстителям, или к этому примешалось что-то еще.

— Прошу прощения, если выскажу оскорбительную нелепость, — продолжил Курт, — однако хочу спросить: а ваша тетушка ведет себя так, как обычно? Будь это посторонний человек, я предположил бы неожиданное возвращение тридцать лет отсутствующего супруга…

— Тетку я проверила в первую очередь, — не моргнув глазом кивнула Адельхайда. — Ее замок — в некотором смысле территория проведения операции и мое прикрытие; неужто вы полагаете, что я оставила бы спину незащищенной?.. Эта версия мне пришла в голову одной из первых: о том, что некоторое участие в расследовании смерти мужа я принимала, полностью скрыть не удалось, и месть оставшихся, быть может, в живых стригов из обнаруженного мною клана вполне могла иметь место. А если предположить, что кому-то как-то стало известно о моем чине в Конгрегации или должности в имперской разведке… Но — нет. Тетка непорочна, как кладбищенский камень. Я положила на это довольно сил и времени, чтобы говорить такое с уверенностью.

— Обидно. Версия на поверхности и такая удобная… — вздохнул Курт и, спохватившись, оговорился: — Простите.

— Ничего, — благодушно улыбнулась Адельхайда. — Многие, знающие мою тетушку дольше года, пожелали бы увидеть ее если не на костре, то уж за решеткой; взгляните хоть на фон Лауфенберга. Но, если вычесть из ее характера contra-еврейские пунктики, помешанность на рыцарской истории и желание во что бы то ни стало женить на мне Александера — она весьма даже сносна.

— Так вот к чему эти проповеди о семейной жизни.

— Местное высокое общество вообще поголовно уверено, что рано или поздно это произойдет, — недовольно пояснила она. — Ведь я навещаю тетку сравнительно часто, и мы с Александером общаемся не первый год… Однако во мнении собравшихся дам ему наметился противник, знаете?

— Фон Эбенхольц старший или младший?

— Ну, майстер Гессе, какая вопиющая ненаблюдательность и несообразительность… Вы, разумеется. «Ах, милая, вы так шушукаетесь с этим инквизитором; неужели!..»; знаете, вы вообще покорили всю женскую половину. Таких мрачных, но непостижимо очаровательных типов они не видели, быть может, ни разу за всю свою жизнь.

— Excellenter[152], — покривился Курт. — Только сомневаюсь, что руководство оценит мои столь своеобразные достижения, посему в отчете я этого указывать, пожалуй, не стану.

— Наша задача, — посерьезнев, вздохнула Адельхайда, — сделать так, чтобы отчеты вообще имели смысл. Надеюсь на вас, майстер Гессе, даже, быть может, больше, нежели на Александера. Он, разумеется, может уловить человеческую реакцию, невидимую и неощутимую для нас с вами, однако простое общение, оговорка, мгновенная несдержанность — это в нашем положении значит едва ли не больше. Со мною, при всех моих привлекательных для них сторонах, откровенничать не станут, Александер, по их мнению, для этого недостаточно серьезен, и кроме того, мы оба — из их круга, близкие знакомые, а высказывать тайны своим человеку не свойственно. Вы же во всех отношениях пришлись ко двору. Говорите с ними — говорите со всеми, о чем угодно. Предчувствую, что уже через четверть часа, не больше, фон Лауфенберг выдернет Александера из-за стола, и все разбредутся по углам; у вас будет неплохой шанс. Я на вас рассчитываю, майстер Гессе; больше не на кого.

Глава 22

Фон Вегерхофа граф увлек к шахматному столу менее чем через десять минут; большая часть мужской половины гостей последовала за ними, однако Курт остался у стола трапезного, лишь пересев ближе к апатичному фон Эбенхольцу.