Поющая кровь - Робин Бейли

Море Календи простиралось перед ними. Волны, одна за другой, накатывались на скалы внизу, наполняя ночь гулом, успокаивающим душу.

Но уснуть оказалось трудно. Вместо этого они разговаривали. Она рассказала ему о Трех Артефактах и о том, какой силой они обладают. Объяснила, как Кел намерен использовать их, чтобы продлить жизнь ее матери. Что сейчас она еще не готова выступить против сына. По какой-то ей самой непонятной причине ей хотелось, чтобы мать получила возможность ожить.

— Я хочу позволить ему воспользоваться Артефактами, — настаивала она. — Клянусь, я не убивала мать, Терлик, но я привела в действие ту цепь событий, что заставила ее покончить с собой. Как я могу отказать ей в том, чтобы она снова жила?

— Это неестественно, — убеждал он, обхватив свои колени. — А как же те существа, что нападали на нас на кладбище? Они тоже заслужили право на вторую жизнь? Когда я увидел, как они лезут из своих могил, то подумал, что спятил. Просто окоченел. — Он прижался затылком к шероховатой коре и вздохнул. — Я и сейчас не уверен, что не потерял рассудок. Все это не может быть правдой.

Она положила руку ему на бедро.

— Это все правда, — мягко сказала она. — Не сомневайся. — Она ждала, что он ответит, но он только пристально смотрел на усыпанное звездами небо. Потом сплел свои пальцы с ее пальцами.

— Так странно, — прошептала она, опустив голову ему на плечо. — Реймут — моя мать. И говорит со мной тем же тоном, будто я все еще ребенок. А ведь сейчас она моложе меня, и мне почему-то завидно.

Он сжал ей руку. Они помолчали, затем Терлик неловко поерзал. Наконец он заговорил тихо и серьезно:

— Ты почти ничего не сказала о Келе.

Она отвернулась, ей вдруг стало холодно и неуютно. Лучше бы он перестал болтать, а просто обнял ее и не отпускал, согревая. Кости ныли, веки совсем отяжелели.

— Реймут сама была почти ребенок, когда родила меня, — услышала она свои слова, но прозвучали они глухо, сквозь сон.

Терлик неожиданно встал и подошел к краю обрыва. Стиснув за спиной кулаки, резко повернулся к ней лицом.

— Так как же Кел? — раздраженно спросил он. Затем снова уселся рядом и взял ее за плечи. — Скажи мне, Самидар, ради чего мы проделали весь этот путь?

Она оттолкнула его.

— Я не знаю! — сердито закричала она. — Не знаю. Я ничего не понимаю. Все так запуталось!

Она прижалась головой к коленям и обхватила себя, раскачиваясь взад-вперед, не решаясь посмотреть в глаза своему спутнику, не решаясь заглянуть внутрь себя — вдруг она увидит там ответы, которых ей не перенести.

— Может, Кел тоже заслуживает второй жизни, — выдавила она наконец. — Да, он безумен и опасен. И я знаю, какие преступления он совершил. — Она сглотнула комок, подступивший к горлу, и нашла в себе силы взглянуть на каменное лицо Терлика. — Но, может, если я останусь здесь, то мы вдвоем с матерью сможем помочь ему или найдем какой-то другой способ влиять на него. Моя мать тоже любит его, несмотря на то что он натворил. Он послушается ее.

Терлик не сводил с нее глаз, полных горечи и гнева. Не говоря ни слова, он повернулся к ней спиной и зашагал прочь.

Она крикнула ему вслед:

— Терлик, он же мой сын!

Ушел он недалеко. Устало прислонился к другому дереву, опустил голову ниже плеч, и Стужа услышала звук, похожий на тяжкий вздох. Так же молча он улегся на землю, плотно обернул вокруг себя плащ и пристроил голову на сгибе локтя.

Она умоляюще смотрела на его спину.

— Терлик, каждый человек заслуживает второй попытки!

Он не шевелился, просто лежал отвернувшись, — еще одна тень на земле.

Ему не понять, — повторяла она про себя, а звезды тем временем гасли на небе одна за другой. Постепенно утренний свет заливал море, придавая ему новый цвет, но Календи все так же, с глухим ревом, устремляло свои волны на скалы. Она снова бросила взгляд на широкую спину Терлика. Хотя солнце уже пробивалось сквозь листву, ей по-прежнему было зябко. — Он не понимает, как это тяжело для матери. Да и откуда ему понять?

Она видела, как он дышит во сне, как вздымается и опускается его грудь. Его дыхание как будто вторило ударам прибоя. Над морем стали кружить морские птицы, издавая зловещие, пронзительные крики. Она следила за ними, пока глаза едва не сомкнулись под невыносимой тяжестью век.

Что же мне делать? — тревожилась она, глядя в который раз на любимого. Красный плащ скрывал от нее его лицо. Она не хотела, чтобы ему было больно, пусть даже его молчание глубоко ранило ее.

Она откинулась спиной на дерево и закрыла глаза, даже не заметив, как сон окончательно сморил ее. Вздохнув, она сползла на землю и повернулась на бок.

Последняя мысль ее была о Терлике.

Она проснулась внезапно от дурного предчувствия. Солнце, прежде чем скрыться за край горизонта, окрасило Календи в оранжевый цвет. Она, оказывается, проспала весь день. Стужа медленно встала, недоумевая, почему Терлик не разбудил ее. Огляделась вокруг, позвала.

Его не было под деревом. Его нигде не было.

У нее неприятно засосало под ложечкой. Ашур тоже пропал, но когда она позвала его, единорог тут же появился из леса, продолжая жевать цветы. Она подошла к нему и запустила руку в эту густую гриву, погладила по мускулистой шее: в присутствии единорога ей было хотя бы чуть-чуть, но спокойнее, безопаснее. Ашур лизнул ее в ладонь и попытался потереться о плечо.

Но необъяснимый страх, словно острыми зубьями, продолжал терзать ее.

Она приблизилась к тому месту, где спал Терлик. Мшистая трава еще хранила след от его тела, но земля была холодной. Значит, он ушел уже давно. Она наклонилась, потом легла на это же место точно так же, как лежал он. Закрыла глаза и стала ждать.

Ее пронзил разнузданный, режущий звук, от которого мороз пробежал по коже. Она вскочила, потирая плечи, отчаянно ругаясь. От бешенства глаза ее застило красной пеленой.

Ошибки быть не может — здесь явно присутствуют следы колдовства Кела. Но что натворил ее сын на этот раз? И почему он выбрал только Терлика своей мишенью?

Она поспешно вскочила на Ашура, не имея времени, чтобы оседлать его. Кинула взгляд на горизонт. Солнце уже село, его последние лучи угасали.

Наступала ночь новолуния.

Она ударила единорога по бокам и помчалась по тропе вдоль обрыва, не задумываясь о вероломных поворотах и о том, что совсем близко край пропасти, отмахиваясь от веток, что целили ей в лицо. Крепость отца зловеще вырастала из-за деревьев, и в сумерках, сгустившихся вокруг брустверов, таила в себе угрозу.