Византийский двор - Петр Немировский

Сашка все равно знал, что его мнение ничего не решает. Последнее слово – за Юркой. Он – лидер: гитарист, вокалист и душа компании, вернее новой рок-группы.     

– Византия... Византия... – забормотал Юрка, и на его скуластом лице пробежала тень сомнения. – Нет, что-то не то, не то...

Юрка задумчиво поднял голову, словно надеясь найти ответ в ночном небе, заслоненном изогнутыми ветками деревьев.

– «Византийцы»! А как вам такое название?!  

– Полный атас! Вот это улетное название!

– Пацаны, такое название надо срочно обмыть. Наливай. За нас, за «Византийцев»!

ххх   

Артур Борисович был в восторге. Жизнь, друзья мои, прекрасна и удивительна. Вопрос заключается в том, умеем ли мы наслаждаться всеми теми благами, которые она так щедро посылает нам?

Появлялся он все реже в том зале, где отныне не прекращались репетиции. Но районное юношество, надо сказать, в Борисовиче не очень-то и нуждалось. Юношество и так оказалось одаренным и целеустремленным.

Влад соорудил дома ударные: раздобыл педаль бас-барабана, прикрепил ее к доске, обтянутой войлоком, чтобы стучало поглуше. Дома гупал этой педалью и колотил палочками по металлическим мискам и журналам, разложенным на диване в его комнате.  

Игра на ударных требует от человека умения синхронно выполнять руками и ногами абсолютно разные движения. Скажем, когда правая нога бьет дважды в такт в бас-барабан, левая в это время поднимает педаль хета, а правая рука стучит мелко и часто по тарелкам, когда левая бьет по рабочему барабану. И в этом, на первый взгляд, хаотичном наборе различных движений возникают необходимые ритмы.       

Не каждый музыкант, даже имеющий исключительный музыкальный слух, может справиться с таким заданием. К удивлению многих, да и самого Влада, он такими способностями обладал. Новое, неведомое будущее, которое сулила рок-группа, поманило и его. Во время домашних репетиций в его квартире стоял такой грохот, что жаловались соседи двумя этажами выше, не говоря о тех, кто жил за стеной.

Сашка достал свои не уничтоженные нотные тетради и книги, оставшиеся после музыкальной школы. Освежил в памяти музыкальную науку, пробовал теперь академические знания игры на пианино применить для исполнения крутого рока.

А Юрка – просто расцвел. Отпустил гриву – хаер, до плеч. Купил белые фирмовые джинсы, на свои футболки по заказу отпечатал собственного изготовления эмблему в готике – «Византийцы».

В депо в рабочее время каждые полчаса выходили в курилку, чтобы обсудить новую песню. Не обращали внимания на угрозы бригадиров срезать зарплату. Слова песен и музыку сочиняли там же, в курилке, почему-то именно там, в дымах, их часто посещало вдохновение. Бывало, что Муза являлась, когда что-то сверлили или снимали с деталей заусенки. Когда кого-то из них осеняло, то осененный сразу давал друзьям сигнал и направлялся в курилку. Первые обсуждения сырого текста и мелодии проходили там, а шлифовка и полировка уже во дворе и репетиционном зале.       

Юрка задавал тон, определял настрой и символику песен.

– Не надо никакой зауми. И никакого уныния. Ты, Владя, в текстах любишь уходить в депрессуху и слишком много размышляешь, – пояснял Юрка Владу его недостатки поэта-песенника. – А нам нужен ритм, динамика. Тук-тук-тук. И полная ясность в словах. Чтобы сразу попадало вот сюда, – он тыкал пальцем в грудь Влада, рабочий халат которого был усыпан мелкими металлическими стружками.

«Иди сквозь буран.

Лети сквозь туман.

Ты – Чингисхан...»

Ду-ду-ду...– стучал набалдашник педали по бас-барабану, а палочки по хету и тарелкам.

«Садись на змею.

Войди в колею.

В морях и пустынях

Ищи любовь сво-ю-у...»

Роли распределились приблизительно так: Сашка – музыкальный консультант, следил за чистотой мелодии; Влад – интеллектуал, сочинял сам и поправлял совместные тексты, а Юрка – отвечал за все шоу в целом.

...Однажды вечером в их репетиционный зал вошел Артур Борисович. И не один. Вместе с ним – прекрасное создание с длинными стройными ногами и в значительно декольтированном платье. Супермодель из журнала мод, не иначе.

Музрук поведал, что в следующем месяце «Византийцы» будут выступать на городском фестивале молодежных рок-групп.

– Потом – Москва, Лондон, Нью-Йорк... – промолвил Артур Борисович своим прокуренным баритоном, не переставая улыбаться таинственной, немного печальной улыбкой.

Вдруг взял микрофон и, нежно погладив по голой спине стоящую рядом девушку, запел какую-то арию из оперетты. 

Все зачарованно слушали, пораженные красотой исполнения. Маэстро!       

– А вы, Артур Борисович, не хотите теперь спеть вместе с нами? «Иди сквозь буран... Садись на змею...»       

                                                          ххх

Чем для них троих была рок-группа, репетиции до глубокого вечера, первые выступления на фестивале и в кафе? Смотрели они на эти занятия как на что-то серьезное, важное для себя?

Кто как. Влад – вряд ли. Чем больше требовалось усилий и музыкального мастерства, тем сильнее Влад убеждался – не дотягивает он до уровня остальных, не может выводить виртуозно дроби палочками, и в композициях их группы ударные являются самым блеклым, слабым звеном.   

Сашка – тому нравилось, что с его мнением «профессора музыки» считаются. А еще Сашка любил стабильность, постоянство: после работы – репетиции, потом портюшок в вечернем дворе в саду, обсуждение новых песен. Все как-то устаканилось, вошло в колею.         

Юрке – вот кому можно было позавидовать. Вне всяких сомнений – рожден для сцены. Все данные: и внешность потрясная, и на гитаре играет, и поет. Еще и в соавторстве песни сочиняет, несколько бессмысленные, правда, но все равно волнующие, зовущие куда-то. «Садись на змею... В морях и пустынях ищи любовь сво-ю-у...»

Все чаще после репетиций Юрка куда-то уходил. Стал скрытным. Зазноба, значит, появилась. Влюбился. Пропал, казак.

Однажды выступали в кафе, Артур Борисович организовал их концерт.

Ах, как в тот вечер Юрка бил по струнам, как вытягивал ноту своим уже почти осипшим от напряжения голосом! А потом, сняв гитару и сжимая микрофон в руках, стал танцевать на сцене. Словно шаман во время священнодейства. Тряс головой, взметались его пышные пряди.

А за одним из столиков напротив сцены сидела очень миловидная белокурая девушка лет двадцати двух. Смотрела на Юрку зачарованными глазами. С бокалом сухарика в руке. Казалось, вот-вот заплачет. Или выпрыгнет на сцену и начнет размахивать своей снятой джинсовой курточкой. Звали ее просто Юля. Но Юрка называл ее «божественная