Ход черных - Даниил Кучер

Мужчине – найти здоровую, красивую женщину. Заметь, ведь понятие красоты (я имею в виду нормальные, общепринятые в здоровых культурах критерии) не просто так существуют. Нам нравится полная грудь – это свидетельство готовности женщины выкормить ребенка. Ведь даже в наш просвещенный век лучше материнского молока для ребенка пока ничего не придумали. Широкие бедра – легкие роды. Отсутствие лишнего жира, и проявлений уродства говорят о здоровой генетике. И так далее. Красота. Естественная.

Потом – Доброта. Ведь опять-таки, мы инстинктивно хотим, чтобы нашими детьми занималась родная мать, а не чужая тетка-воспитатель. Кому нравится, когда мать жестока к ребенку? Никому. Да и нам самим доброе слово приятно. Чтобы домой с работы возвращаться хотелось. Чтобы обняли при встрече.

Ну, и наконец, приветствуется наличие элементарных навыков выживания в современном мире. Я имею в виду – чтоб не дура была. Хотя это уже факультативно. На любителя, я бы сказал. Вот, собственно, и все. Все остальное мужчина требует от себя.

Так вот, возвращаясь к жестокой биологии, получается, что принципиальной разницы в процессе размножения между женскими особями НЕТ. Если отбросить явные отклонения, то ТТХ девяноста процентов практически одинаковы. Все основные различия лежат в области, которая на процесс размножения не влияет НИКАК. Чем твоя пассия отличается от симпатичной первокурсницы?.. А?.. Чего молчишь?

– Я же говорил, – Джон словно подобрался, и на его лице читалась скука, недоверие и разочарование, – этого не объяснить… Прописные истины я знаю, не дурак. Тоже мне, нашелся мозгоправ… На такие выкладки у меня бы и самого ума хватило. Она-то как раз и не укладывается в эти шаблоны. Она как королева из сказки…

– Точно! Молодец. Именно из сказки. Сказки – ключевое слово. Хотя и не отдавая себе отчета в этом, больные, как твоя возлюбленная, женщины понимают вышеуказанную истину. Но их болезнь вынуждает их идти на любые хитрости, чтобы выделиться из ряда соседок по прилавку. Чтобы привлечь того – самого—самого. Ведь попыток так мало. Тут все средства хороши… А какие у них могут быть средства? Ведь, как мы уже определили, все их личные качества, которые у нас принято рассматривать и ценить, на указанный процесс не влияют! Только сказки. И суть всех этих сказок проста и незамысловата – я самая лучшая! И вот именно такую сказку, только очень страшную, тебе и рассказали.

– То есть, она просто врет? – Джон, наконец, отвел глаза, однако в них не было ни удивления, ни замешательства. – Мозги мне пудрит? Я, знаешь ли, и сам это понимаю…

– Врет, конечно, но не в том, про что ты сейчас думаешь. – Уголки тонких губ чуть приподнялись. Из-под них вырвались два облака сигаретного дыма и заплелись вокруг держащих мундштук пальцев. – Она врала, когда давала тебе понять, что довольна и счастлива. Они все держатся на этой лжи. Она больна, как и ее несчастные сестры. Очень тяжело больна.

– Больна? Чем? – В глазах Джона мелькнул интерес. И хрустальные капли люстры заинтриговано звякнули в унисон.

– Видишь ли, тут мы подходим к самому главному. Суть этой болезни в том, что некоторые женщины эти сказки рассказывают настолько хорошо, что им начинают верить. Такие, как ты. И те, что получше тебя… Стремительно растут запросы, ведь если я так хороша, и мужчину мне нужно получше! И вот все новые дурные головы ложатся на плаху. Рушатся рамки трезвой самооценки. Своя «стоимость» начинает определяться уже не по реально полезным для репродукции и воспитания детей качествам, а по уровню и количеству покоренных идиотов. Безнаказанность рождает уверенность. И вот, они сами начинают верить в те сказки, которые рассказывают. Начинают врать себе. И сами себе верить. Я самая лучшая! А если я самая лучшая, то что передо мной мужчины? Ведь они готовы на все ради меня! На этом этапе за реальностью самооценки рушится реальность оценки партнера. Те, у кого хватает ума послать это сумасшедшее существо на три буквы, автоматически заносятся в список «дураков, не способных оценить мою прелесть». Важно, что любые реально полезные качества этих людей уже игнорируются. Сказки становятся все прекраснее. И вот Горгона смотрит в зеркало…

И Зеркало становится их Богом. Лучшей подругой. Потому что это единственная особь, к которой они не испытывают ревности. Красоте которой можно искренне радоваться и сочувствовать недостаткам. Прогрессирует эгоцентризм. Они перестают видеть красоту вне себя – это доставляет им страдания. А потом… Ну да тебе это уже не надо. Не нужно ее ненавидеть. Лучше пожалей…

Джон молчал. Это было очень тяжелое молчание. Массивные часы на стене с неизбежностью пробили одиннадцать часов. Обычно Врач отключал их бой на время сеансов при помощи небольшого пульта, если, конечно это не было предусмотрено терапией. Но сейчас Врача здесь не было

– Но тогда почему? Зачем Это нужно?

– А зачем нужна косметика? Скрыть недостатки внешности. Красивой девушке косметика ни к чему. Чем лицо уродливее, тем больше нужно теней, пудры и туши. Ну а Сказки нужны, чтобы скрыть уродство души… И чем этой косметики больше… Ведь я говорил об этом. Императив «я самая-самая» очень силен. Он, будучи введенным в подсознание как доминанта, лишает человека проявлений когнитивных диссонансов. Человек перестает замечать большинство своих внутренних противоречий. Но они никуда не деваются. Крыша едет. Но человек выглядит счастливым. Он, черт подери, им является! И только иногда она на секунду прозревает, но ужас перед тем, что ей открывается, моментально бросает ее обратно – в благодатную долину собственной лжи. Все как с пудрой и тенями. Зачем чистой душе сказки?

– Бедная…

– Задумайся над тем, какой ей был смысл тебе все это рассказывать?

– …

– Да чтобы получить удовольствие от собственного мнимого превосходства, чтобы глядя на твою реакцию еще раз поверить, что все это правда. Она же себе, а не тебе эту сказку рассказывала! И именно твой акт самоубийства должен был возложить главную жертву к Ее алтарю. Пойми, что чем чернее душа, тем толще свечка под иконой. Осознай, сколь тяжела Ее ноша, если ей потребовалось пойти на такие меры?

Врач откинулся в кресле, наблюдая за реакцией пациента. Джон пытался что-то возразить – и тут же осекался. Стройная композиция доводов собиралась и сразу ломалась, как волны о каменистый мыс. Между тем, с Врачом что-то происходило. Если бы бедный Джонатан сейчас отвлекся от водоворота своих мыслей и пригляделся к собеседнику, то наверняка решил бы, что спятил, увидев то, как меняются черты лица, голос, одежда. Как из ниоткуда на столе появляется пузатый, исходящий паром чайник. Горячий чай с волшебным журчанием наполняет синюю кружку. Серебряный челнок дважды пересекает пространство между сахарницей и темным прудом. На темной глади напитка на секунду отражается морщинистое лицо, но оно моментально исчезает в водовороте. В памяти остаются только длинные пряди белых волос, и два темных провала на месте глаз. Бледная рука с длинными, но ухоженными ногтями берет кружку. Очень бережно и аккуратно, словно человек боится раздавить ее. Губы – необычно тонкие, с хищными изгибами, улыбаются. А вот обитатели неестественно глубоких глазниц – нет. По такому лицу невозможно отличить ярость от хохота. Рисунок множества мелких морщин выглядит как разорванный посередине результат творчества паука-абстракциониста. С первого взгляда он похож на ожившую мумию вождя краснокожих. Со второго – на последнего джентльмена Викторианской эпохи. Возможно, через сто-двести лет он станет носить джинсы и рваную майку «Арии», но пока на нем элегантный костюм-троечка и лакированные туфли с острыми носами. Плащ и шляпа отдыхают на столе, делая его похожим на закрытый чехлом рояль. Это Мастер. Тот, что без Маргариты. Но Джон не видит перемен… Меняется и голос, но Джон не слышит…

– Тебе не в чем винить себя. Люди намного лучше тебя ломали копья об эту башню. Ума не приложу, на кой черт ей взбрело в голову устраивать перед тобой это представление. Тебе не повезло. Хотя, постой-ка. А как, ты говоришь, попал в это кафе?

У меня давно уже нету ружьяНо осталась вера в патронИ над братской могилой юных надеждВозвышается камнем Закон

Я видел, как Бог в страхе прятался в небеКогда дети принимали бой

Конец ознакомительного фрагмента.