Шофер господина полковника - Вейо Мери

— Хозяин, что, тронутый?

— После одного случая стали замечать. С того раза началось.

— Что ж он выкинул?

— Его обвенчали в воскресенье вечером, а наутро его жена сбежала. И гости-то не знали про это. Она взяла его машину и укатила. Линдберг всем говорил — она спит. Закрыл на замок дверь на лестницу, так что никто попасть не мог, когда захотели пойти будить ее. Они пели ей серенады на крыльце. Линдберг сказал, что она такая стеснительная, не хотела, чтоб ее кто-нибудь увидел. А что жена сбежала, никому не сказал. Тогда его родственники начали спрашивать, где она раньше была, а он говорит — в Испании. Открытки им показывал, что она ему из Испании посылала, да они были четырехлетней давности, он везде изменил год. Потом жена стала покупать холодильники, а счета посылала ему. Она накупила их двенадцать штук. Должно быть, своим знакомым дарила. Линдберг за холодильники заплатил, но ее притянул к суду и потребовал развода. Он получил его, ведь они вместе прожили всего-навсего четыре часа. Жена требовала с него алименты: тысячу марок в месяц, пять тонн пшеницы и две тонны ржи в год, но суд не согласился. Потом она подала на него в суд за нарушение нравственности. Обвинила его в том, что он принуждал ее к оскорбляющим нравственность действиям: заставил ее надеть грязную одежду поденщицы, курить табак и ругаться. Полиция взяла Кусти Рантанена в свидетели. Жена говорила и настаивала, что он был тогда в комнате и читал вслух из Библии неподходящие места и еще из каких-то других книг. У Линдберга были книги, запрещенные в Финляндии, и Рантанен тоже их читал. Полиция забрала книги и унесла с собой.

— Захватывающе! Ну и дальше что?

— Суд приговорил Линдберга к уплате семи тысяч марок в возмещение убытков.

— Его посадили?

— Нет, потому что это произошло не в общественном месте. Тебе нравится водить машину?

— Не думаю про службу с такой точки зрения.

— Ты из Хельсинки?

— Да.

— Тебе нравится жить там?

— Я там родился.

— И на гражданке водишь машину?

— Нет. Я продавец в мебельном магазине.

— Брось ты...

— Это тонкое дело.

— Трудно?

— На каждую вещь есть рекламный листок, там фотоснимок, и размеры, и цена, и указания по уходу за материалом.

— И у дверей продаешь?

— Случается.

— Разве это не увлекательно?

— Одна баба, да и не такая уж и баба была... Я чуть не попал к ней в заложники. «Посмотрите-ка, чего здесь недостает?» — говорит она мне. Усадила и угостила кофе. Приятель сидел на дворе в машине, дожидался. А она трещит без умолку. Я уж было хотел подавать из окна сигнал бедствия. Только как очутилась на столе бутылка ликера, я сдался. Вот так и письмо в бутылке пришло. Мы меблировали все жилище, две комнаты и кухню, заново. Она держала шнур за один конец, я за другой. Шнур длиной в метр. Подошло пять часов, приятель просигналил и уехал. Такая была светловолосая, тощая дамочка. Руки у нее сами по себе, ноги топтались на месте, волосатые ноги, сквозь чулки видны волоски при электрическом свете. Мы говорили только о мебели и устройстве комнат, — четыре часа. Тут хоть что можно высказать, все решительно — и одними названиями мебели. Верите ли? Такие бабы бывают, они получают высшее удовольствие лишь оттого, что отнимают попусту четыре часа; за это время всякое могло случиться, да не случается. Это чистая психология. Другое им ни к чему. То же самое и при продаже. Психология. Если с ними заигрывать, нахваливать, настойчиво предлагать, они всегда уходят. Они думают, что так полагается продавать. Которые ленивы, и безразличны, и еле копаются у себя на работе в каких-то бумагах, те приходят покупать, чтоб покомандовать, а тебе надо слушаться. Надо показать им сначала мебель подешевле, чтобы они этим оскорбились, — они покупают дороже своих возможностей только из-за этого. Там я изучаю психологию и узнаю людей. Я шел на пари, что могу продавать вещи без единого слова. Приятели зашлись смехом, держались за ножки стола, чтоб не упасть. Я только покачивал головой, складывал ладони, и если она спрашивала о чем-либо, только улыбался покрасивее. Она сама стала считать себя дурочкой, эта дама. «Не сделала ли я глупость? — спросила она. — Этот стол качается; что скажет муж, он убьет меня, ай-ай-ай». Она плакала, когда получала оплаченное.

— Где вы там проживаете? — спросила девчонка. Она начала говорить «вы» так же, как начинают тыкать, когда достаточно навыкались и чувствуют, что предмет разговора иссякает.

— На Пенгеркату.

— Ага. Солнце село, — заметила она.

Она отошла на полметра назад, на место, которое высмотрела заранее. Ее белая блузка была хорошо видна, это была единственная светлая точка. Тут можно было бы сделать снимок. Она опять сделала шаг назад. Теперь ее можно было видеть всю, а можно и в три четверти.

Продавщица убрала в киоск пустые бутылки и замкнула дверь. Черный жестяной ящик поставила на камень. Тут, конечно, была дневная выручка. Она взяла его под мышку, поднялась по ступенькам на двор кооперативной лавки и скрылась за углом. Она была еще так мала, что не возбуждала никаких мыслей. Она сейчас даже не пробуждала предчувствия привлекательности. Через четыре года, может статься, она будет королевой на этом мысу. Тогда она сможет выстроить мальчишек в шеренгу по росту и смеяться, но сейчас она была вроде старой невольницы: получала что дают и делала что приказывают. На ней была юбка — тряпка до половины бедра, ноги босые, грязные. По вечерам она тайком развлекалась чирканьем спичек. Она вернулась со своим черным ящиком, открыла дверь киоска и вошла внутрь, потом, оставив дверь открытой, пошла высматривать на озеро — там нашлись клиенты.

РАДОСТИ СУПРУЖЕСТВА

Лодка была далеко, она приближалась, вода морщинилась за ней. Там было столько народу, как в кулаке, если смотреть со стороны ладони. Весла поднимались и опускались отвесно. В верхнем положении они приостанавливались, в воде задерживались. Заход солнца покончил с явлением, называемым перспективой.

Пелтола подтянул куртку и передвинул складки со спины на бока. Лодка была все еще далеко. Он подошел к кромке воды встречать ее. Под водой светлели большие камни и канат, с мужскую шею толщиной, зеленый, склизкий, волосатый канат, другой конец которого терялся в сумраке воды. Тот невидимый конец, конечно, давно помер и сгнил, а этот, прибрежный, не знал ничего и пытался плыть. Лодка казалась наверху, если нагнуться и смотреть на нее снизу, у кромки воды. Полковник греб, дама сидела на корме, а дети сложены на носу — два мальчика и девочка. Мальчики поменьше девочки, но у них то преимущество, что их двое. Они белоголовые, девочка и дама — темные, полковник — серый, как плац перед казармой. Вода бежала вдоль весел и капала в озеро. Полковник взял направление и сделал последний рывок.

— Остерегайся камней, дорогой, — сказала дама. «Дорогой» означало — Силтанен.

— Камни не мешают, — ответил полковник. (Лодка шла выше камней.) — На этом берегу их нет,

— Днем еще были, когда ездили в лавку.

— А теперь нет, — сказал полковник.

— Отец знает все, — заметила дама, — именно про камни.

Пелтола ухватился за нос лодки и попробовал подтянуть, но не смог. Они еще посидели в лодке на своих местах, прежде чем начали двигаться. Тишина воды и земли связала их. Это был пятисекундный канат. 37° по Цельсию растопили его.

— Погодите, сперва облегчим лодку, — сказал полковник Пелтоле.

Он поднялся и ступил в сапогах в воду. Потом опустил в озеро и свои водонепроницаемые часы, но выдернул их, прежде чем они успели хлебнуть воды. Второй сапог остался сухим.

— Отец промочил ногу, — сказала дама.

— Какую? — спросил полковник.

— Левую.

— Ничего подобного.

— Отец ступил в воду, — пропела дама.

— И не думал, — ответил полковник посмеиваясь.

Дети выскочили из лодки, мальчики помчались к машине, девочка отстала.

— Сиди там, вытащим сначала на берег, — велел полковник супруге.

Пелтола тянул за правый край лодки, полковник — за левый. Его рука на борту выглядела так, будто она могла быть чьей угодно рукой или почти чьей угодно. Но татуировки — финского льва — на ней не было.

Полковница встала и пошла мелкими шажками, словно девушка-недотрога по цветочному лугу, опустив взгляд как можно ниже к земле. Она согнула запястья, как для поцелуя, и встала на носу лодки. Она была стройна, осаниста и красива, настоящий идеал офицера. Брови — узкие и высокие дуги, как будто черная чайка летит. Прямые черные волосы подвязаны в виде конского хвоста обрывком манильской бечевки. Волосы так туго натянуты, что на них можно было бы играть, как на гитаре. Полковник умел на них играть. Женщина спрыгнула через край лодки легче, чем через веревочку.

Тем временем дети добежали до машины, открыли двери, забрались внутрь, включили мотор, беспрерывно сигналили, заляпали стекла окон отпечатками ладоней, завертывались по очереди в плед на заднем сиденье, пугали друг друга, зажигали и гасили внутреннее освещение, ослепляли фарами противоположный берег и мигали ими туда. Мотор работал все время, и машина подпрыгивала, но не трогалась с места. Они включили «дворник» и визжали в восторге, когда тот брызгал водой.