Шофер господина полковника - Вейо Мери

— Это которая?

— Может, та, новенькая.

— У которой волосатые ноги?

— Ничего не волосатые.

— Я против солнца смотрел. Все как есть в шерсти!

— Волосы можно удалить, есть такое средство, — сказала девчонка.

— Нельзя удалять, — сказал парень. — Кое-кто любит тереться о них щеками.

— Она замужем, и у нее нет волос на ногах.

— Мы говорим о разных людях, любимая.

— Ай, какой ты! Ее муж водит рейсовый автобус,

— Ты ездила?

— Нет.

— С чего ты взяла, что это ее муж? Показывал кольцо? Было оно у него?

— Было.

— Где?

— На пальце.

— Не то говоришь. Видала ты водителей автобусов с кольцом на пальце?

— А вот и видала.

— Малышня все знает. Матери говорят, не говорят, а они все дела знают. Эй! Я отправляюсь сейчас, чтоб грудь старой мамы не разрывалась.

Он сел на мопед, выпрямив спину, покатил. Он умел это делать.

Третий парень из компании на крыльце встал, сделал знак белокурой девушке и пошел на берег, в сторону озерной дали. Руки его свисали и покачивались как придется. Девушка следовала метрах в десяти за ним. В ее походке не было ничего женственного, она топала всей ступней. Нелегко ей придется, пока не выучится ходить на высоких каблуках.

Они были брат и сестра. И очень похожи, если не считать того, что парень был больше похож на девушку, чем девушка на него. У берега их дожидалась лодка, обросшая зеленым мхом. Парень толкнул ее в воду, и девушка впрыгнула в нее ножницами. Она просеменила на корму и уселась там. Парень взялся за весла. Вставил в уключины и начал тянуть. Он повернул лодку так, чтоб виден был мыс. В его взгляде на берег было сожаление — по крайней мере так представлялось Пелтоле. Парень набирался здесь впечатлений и увозил домой еще один прекрасный летний вечер. Забывшие все отец и мать получат свою долю от этого вечера, они нуждаются в том, чтобы иногда поговорить о чем-нибудь им понятном.

ЧЕРНОВОЛОСАЯ

Черноволосая девчонка спустилась с крыльца и встала перед ним, расставив ноги циркулем. Пробуя начертить на земле круг, она поворачивалась вокруг своей оси. Подняла с земли фантик, разгладила и отбросила. А потом соединила ноги и принялась скакать вперед. Это были умелые скачки, и достигали они двадцати сантиметров в длину. Она раскраснелась, точно пришла из бани, а не с крыльца киоска. Волосы надо лбом норовили курчавиться и встали торчком. Потом девчонка нашла способ подобраться поближе к Пелтоле, но так, чтобы это казалось движением назад. Она шла боком, подпрыгивая, и ударяла пятками в воздухе. И проделывала это так умело, что только маленькие камешки шуршали. И хотя она была плотной, но легкой, казалась невесомой, как гимнастка на снаряде. Глядя на ее широкую шею и ямочку между ключицами, на округлые руки и лодыжки, приходило на ум, что все это сделано из самого чистого материала как снаружи, так и внутри, без всяких изъянов, Ее джинсы хорошо облегали поясницу и икры. Она совала руки, в карманы, но не могла их там удержать. Принялась выщипывать ворсинки из одежды. Пелтола стоял отдыхая, левая нога впереди, и надевал фуражку. Он приспосабливал ее с полчаса. Это была странная фуражка, никогда она не сидела на голове честь по чести. Она была нового фасона, с длинным козырьком. Кто-то там выдумывал, какой длины нужно сделать козырек, чтобы лица совсем не было видно. Человек становился смешным. Странно, но никто не смеялся. Никто еще не заметил, что в армии теперь такие фуражки. На карикатурах и на парадах у солдат каски. Если бы на них были такие фуражки, карикатуры не смешили бы, картинки парада вызвали бы у Пелтолы скверный комплекс фуражки. Время от времени он снимал ее, открывая свои светлые волосы, спутанные, как перья у старой курицы на сильном ветру, но снова надевал, чтоб не казалось, что разговаривает с малолетними с фуражкой в руке. Сквозь блузку у девчонки просвечивала грудь, она не носила лифчика, она еще и не нуждалась в нем. Пелтола не придумывал, о чем с ней толковать, но ему хотелось поболтать о чем-нибудь постороннем, не связанном с недавним разговором.

— А вы знаете Туулу Сулома? — спросила девчонка.

— Она — Суома.

— Ай, как неладно! А я как ее назвала?

— Сулома.

— А это кто?

— Да, верно, тот пастор, у которого рак.

— Нет, я знаю, — сказала она. — Тот — Сурма-ахо. А если он не придет, что ты будешь делать?

— Кто?

— Тот полковник.

— Буду ждать.

— Но если бы он вообще не пришел, что бы ты сделал?

— Наверно, приспустил бы флаг.

— У тебя есть флаг?

— Есть.

— Это финский флаг?

— Военный.

— Отец сделал шест для флага и красил его на пристани. Он и сейчас там на козлах.

— Вы живете поблизости?

— Да, в имении.

— Тут и такое есть?

— Отсюда не видать.

— Настоящее имение?

— Мой отец — главный управляющий там.

— Доходное дело?

— Что?

— Это хороший бизнес?

— Не знаю. Они бы дали мне проредить два участка сахарной свеклы, но я не взяла. Я одна не могу. Другие еще малышки. Если б Мээри взялась со мной вместе, я могла б начать. Мы шли бы рядышком и беседовали. Прошлым летом у нас была Сииско Лихавайнен, мы пололи втроем и болтали, выдумывали всякую всячину. Один мальчишка влюбился в эту самую Сииско. Вечно торчал на поле — сидит у канавы и смотрит, как мы прореживаем... Хватал выполотую рассаду с земляной кучи и кидал в Сииско. Это, по-моему, не дело. Якке Ниеминена знаешь?

— Нет.

— Это был он.

— Куда ж он девался?

— Не знаю. Исчез. Арвола сказал, что если не хватит рассады, он заплатит по низшей таксе. А Якке был нескладный, ничего не говорил, только сидел. У нас была сахарная вода в бутылках, и он всегда пил из наших бутылок. Потом он клал какие-то таблетки в бутылку Сииско, ее начинало ужасно клонить ко сну. Она говорила, что определенно это было снотворное. Мы пробовали, и на вкус это было как обычная наша вода. У этого Якке была колода карт, и он раскладывал пасьянсы на краю канавы. Ветер сдул у него одну карту, она упала возле меня, а я спрятала, присыпала землей. Якке начал ругаться, что теперь вся колода негодная, и стал говорить, что Сииско украла карту. «Нет», — сказала Сииско и пожаловалась Арволе, что Якке мешает нашей работе, портит рассаду и швыряется комьями земли. Арвола приказал ему уйти, но он не слушался. Он делал вид, что уходит, но как только Арвола шел домой, тотчас возвращался обратно. Арвола доложил хозяину. Тот примчался на машине, на ужасной скорости, так что Якке никуда не успел скрыться. «Иди-ка прокатиться, молодой человек, — сказал Линдберг Якке, — будешь открывать и закрывать двери, устроим показ мод».

— Врал?

— Он много раз устраивал показ мод себе самому, вызывал манекенщиц.

— Кто ж этот Линдберг? Коммерсант?

— Нет. Владелец этого имения.

— И что же, был настоящий показ мод?

— Да.

— И настоящие манекенщицы? Из Хельсинки?

— Да-а. Семь: четыре белокурых, три темноволосых. Те, светлые, вытравили себе волосы до белизны. Они представляли летние моды, а темные показывали весенние.

— А вы смотрели?

— Нет. Он не пускает женщин смотреть.

— Кого же пускает?

— Тех, с кем он пирует.

— Ага-а.

— По-моему, манекенщицы не бывают красивыми.

— Конечно. Всегда ищут уродливых, совершенно верно. Будь они красивы, никто бы не стал смотреть наряды, все бы пялили глаза на женщин.

— Это наряды делают их такими красивыми. Они меняли их в зале, я смотрела. Переодевали юбку за тридцать секунд. Они засекают время.

— Вы были там?

— В соседней комнате. Я помогала им, держала зеркало внаклон. Боялась, что упаду, так голова кружилась. Сущая правда.

— И что же, купил Линдберг новые модели?

— Нет. У него полным-полно платьев старых фасонов. Он хотел, чтобы и их показали, но манекенщицы не захотели. У них было такое правило — показывать модели только своего ателье. Когда манекенщицы ушли, он и говорит, что если я надену платье из его запасника и покажу другим, он даст мне марку. Я получила двенадцать марок за показ.

— И чем все кончилось?

— Гости Линдберга ужасно высмеяли все платья, а я была прямо врастяжку после этого. Их очень трудно надевать, потому что они малы. И тогда было жарко, я страшно потела. Потом они вызвали из Лахти такси.

— Сюда?

— Когда такси приехало, они спросили, был ли в Лахти дождь. «Нет, — говорит таксист, — но не знаю, как сейчас». Пятьдесят пять марок взял. И спрашивает — кто поедет? Линдберг и говорит — никто. Таксист спрашивает, для чего же его вызывали? А они говорят — для развлечения. Таксист пригрозил позвонить в полицию: мол, его вызвали шутки ради, у других, может, какие срочные поездки, а тут гоняют зазря. Но они говорят — его машина им не подходит. Говорят: «Пришлите самую лучшую машину, какая есть в Лахти». Таксист обещал, но машина так и не пришла.