Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем

Я посмотрел на галстук, который чудом сохранился. Разве что заметно поблек, и обвис, ослабив узел на шее. Не было больше микрофона, да и работай он, вряд ли бы парни меня услышали. Одной Вселенной ведомо, в какой мир нас занесло и где мы сейчас находимся. Крыша жилого небоскреба и ночное небо над головой, вот и все что мог сказать по данному поводу.

- Свет, прямо сейчас твой Анатолий… эта Тварь, она убивает. Я видел внизу: голова раскрылась словно цветок, жужжащие мухи и люди кричат. Света?

Я присел рядом на корточки, пытаясь заглянуть в глаза девушки. Сделать это было не просто из-за слипшихся прядей волос, что скрывали лицо черной фатой вдовы. Лишь кончик носа торчал наружу, да беспрестанно шевелись губы.

- Свет, ладно у нас меж собою конфликт, а другие за что страдают?

- Другие? – девушка тихонько хихикнула и подняла голову. – Воронов, тебя снова заботят другие? А о себе подумать не хочешь?

Бездна, лучше бы в ее глазах плескалось безумие, или ненависть. Вместо этого столкнулся с равнодушием и, что совсем уж плохо - жалостью.

- Беги, Воронов.

- Нет.

- Какой же ты дурак… Неужели не понимаешь, тебя сейчас никто не спасет, даже эта твоя Марионетка. Когда Они сытые, их не остановить.

- Они?

- Воронов, ты сам все видел. Тысячи лиц… един в своем множестве.

- Един в множестве, что ты хочешь этим сказать? У него шизофрения, раздвоение личности?

- Дурак, - Светка снова улыбнулась, на этот раз едва заметно. – Я не смогу тебе объяснить, да и какой смысл мертвецу от информации.

- Не торопись хоронить раньше…

Закончить фразу не успел. Крыша под ногами задрожала, заходила ходуном и вдруг резко вздрогнула. Я не устоял на ногах, упал и покатился по шершавому покрытию, дурно пахнущему смолой и дегтем. В какой-то момент показалось, что все - здание рушится и мы летим в разверзшуюся пропасть. От страха и ужаса ни о чем думать не мог, разве что лежать на животе, вцепившись пальцами в твердую поверхность, которая, еще секунда, и ускользнет, исчезнет, превратившись в труху.

Но прошла секунда, две, три – и ничего не случилось: дрожание прекратилось, мир остался прежним. Я осторожно приподнял голову и первое что увидел – покореженный фанкойл. Словно ударили по нему кулаком, выбив все внутренности наружу: в виде торчащих обрывков шлангов, кусков пластмассы и покореженного металла.

По крыше пробежала сквозная трещина, так что я сумел увидеть толщину плит перекрытия и техническое помещение этажом ниже. Пройди разлом на пару метров левее, и я упал бы вниз, как упала часть антенн с оборудованием. Провода искрили, а от продолговатого металлического ящика исходил заметный дымок.

«Неужели землетрясение?» - была первая мысль, что пришла в голову, а потом я увидел его, стоящего ровно по центру. Или их, если верить Кормухиной, единых в своем множестве. В лицах, что бесконечно мелькали на глиняной поверхности шара.

Голова Палача, некогда похожая на раскрытый цветок, вновь собралась в единое целое, приобретя округлые формы. Тонюсенькие конечности набухли и превратились в массивные столпы. Накаченный верхний пояс заметно обрюзг: жгуты мышц оплыли, появился рыхлый живот, а каменная грудь обвисла, как у женщины, вскормившей десяток младенцев.

Но хуже всего было другое – Тварь буквально сочилась жидкость. Кровь обильно выделялась из пор, где булькая пузырями, а где сбегая тонкими ручейками. Огромная лужа под ногами ширилась, увеличивалась в размерах каждую секунду - дурно пахнущая липкая масса.

- Беги, - то ли прокричала, то ли прошептала за спиной Светка.

В этом мире были явные проблемы с громкостью звука. Складывалось ощущение, что невидимый хулиган похитил пульт управления от головы и теперь игрался с настройками. Изображение дрожало, шло мелкой рябью, напоминая обыкновенное марево над раскаленной полуденным солнцем крышей. Нет, не солнцем - луной, потому как именно она сейчас горела серебряным светом.

- Беги, - расслышал я снова и не выдержав, улыбнулся. Ох уж эта Кормухина, сначала пыталась убить, а теперь вдруг обеспокоилась сохранностью моей жизни.

Свет, мне уже некуда бежать, разве что ухнуть вниз с края небоскреба или в расщелину, где искрят провода.

Поднялся на покачивающихся ногах, провел пальцем под носом - ни крови, ни запаха, ни Марионетки. Нет моего постоянного защитника - сбежала. Ну и правильно сделала, потому как своя рубашка ближе к телу. Найдет себе другого симбионта, благо есть из кого выбирать.

Странное дело, но я вдруг почувствовал себя абсолютно голым и беззащитным. За последние годы сроднился с мыслью, что со мной ничего не случится, что Марионетка всегда защитит. Я словно главный герой остросюжетного боевика, который сам и снимаю. Поэтому не умру, останусь в живых при любых раскладах, даже самых паршивых, иначе фильма не выйдет.

И вот он конец… Наверное, будь я в полном уме и здравии, невыносимо бы забоялся, а так спокойствие внутри наступило. Может заехать ему по роже разок? Напоследок, чтобы уйти красиво. У него этих рож сотнями мелькает на поверхности шара, по какой-нибудь, да попаду.

Не знаю отчего эта идея показалась мне здравой. Иногда люди способны творить странные вещи на трезвую голову. Когда устал, когда отчаялся или когда загнали в угол – причин тому может быть много, да и последствий немало. Наверное, именно так рождаются герои, а может глупцы, что раньше срока уходят на тот свет. Тут с какой стороны посмотреть, кому доверить писать посмертную эпитафию.

Первый шаг сделан, за ним второй. Я бы непременно дошел до Твари и может быть даже врезал, если бы в очередной раз не подвела крыша. Поверхность под ногами затряслась, бетонные плиты разъехались, и я снова упал, едва не угодив в образовавшийся разлом.

Перекатился на бок и замер в опасной близости от края. Глубина провала увеличилась на десятки этажей. Внизу беспрестанно трещало, искрило, из разорванных артерий труб фонтаном хлестала вода. И на фоне всего этого звучала протяжная нота:

- А-н-н-н.

Плохо натянутая струна дребезжала, отдаваясь в мозгах дикой болью, так что не было возможности думать ни о чем-то другом.

- А-н-н-н.

Тянулось протяжное, раскалывая черепную коробку, что крышу пополам - на тридцать, на пятьдесят этажей вниз, достигая самого мозжечка. И вдруг все резко прекратилось.

Я приподнял голову, и сквозь гуляющее марево разглядел гигантскую тень за спиной Палача. Зализанное без глаз лицо, отдаленно напоминающее каменные изваяния Моаи, непропорционально длинное туловище и руки ему под стать. Исполин с острова Пасхи прекратил свои песнопения. Трещина рта разгладилась, превратившись в гладкую поверхность.

Но если он пришел, значит…

- Здраствуй, брат, - послышался голос Михаила. А вот и он сам, вышел из-за спины. Одет в прежнюю толстовку, только капюшон сброшен на плечи, обнажая лысый череп. Воспаленные следы экземы на коже, покрасневшие белки глаз – точно он. Да и кто бы другой отважился заявиться на крышу полуразрушенного небоскреба, еще и в такой компании.

- Ну ты и нашумел, Петруха. Такой булыжник в воду бросил, что волны аж через изнанку мира прошли.

- Это не я.

- Что значит, не ты, - удивился брат и вдруг засмеялся. – Говорит, не он это. Смешно-смешно… А если не ты, тогда кто? Кто засунул палку в осиное гнездо и принялся шерудить? Нет, брат, ты всему причина. Объясни, какого хрена к Многоликому Янусу сунулся. Я же тебе чего твердил - держись от него подальше. А ты?

- А я не помню.

- Что значит не помнишь? Совсем ничего?

- Короткие обрывки всплывают из памяти, как мы с тобой за столом сидели, на крыше были… Совсем короткие, больше на сон похожие.

- Они и должны быть сном, - брат привычно поскреб красную от раздражения шею и капельки крови моментально проступили на ней. Под толстовкой зашевелился небольшой комок, не иначе дядя Доктор разволновался. Вот уж точно кого не хотелось видеть, так это сморщенного карлика, торчащего из живота.