Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем

- Не сработало, говорит, - пожаловался брат невидимому собеседнику. – А я все понять не мог, чего он на связь не выходит. Договорились же, все обсудили – да, обсудили. Что? Нет, не в этом дело, но оно может и к лучшему.

Раздался отчетливый чавкающий звук. Я резко обернулся и стал свидетелем поистине странного зрелища. Кисть каменного исполина превратилась в крюк, или не крюк это, а длинные загнутые пальцы - вонзились в податливый глиняный шар-голову Палача. Погрузились в серое месиво по самое запястье.

- А-н-н-н, - пропел исполин и дернул на себя. Туловище грозного Палача с грохотом завалилось на кровлю.

- А-н-н-н, - повторил исполин и развернувшись, медленно зашагал прочь: в дымку тумана, что колыхалась на самом краю крыши. Следом за ним, на длинной привязи руки волочилась туша серийного убийцы. Палач безропотно принял участь жертвы и даже не предпринимал попыток к сопротивлению. Руки безвольно обвисли вдоль обрюзгшего туловища, по слоновье толстые ноги обильно сочились, оставляя лужицы крови.

Сутулая фигура исполина смотрелась сплошной фантасмагорией на фоне звездного неба. Движения существа казались замедленными, словно зажевало кинопленку в проекторе, и она того гляди порвется. Картинка дергалась, плыла легким маревом над крышей.

- Брат, кто он? – не выдержав, спросил я.

Михаил не слышал, или делал вид что не слышит, занимаясь привычным делом – расчесывая язвочки на коже.

- Палач, откуда он взялся? – повторил я вопрос.

В этот раз Михаил вопрос услышал.

- Не он, они это… они, - забормотал неразборчиво. – Сто раз объяснял, а он не понял, совсем ничего не понял. Зачем полез… Забыл, не помнит? Да знаю я, что не помнит, а должен был. Не надо, не надо... Тонкие цепочки сложно отследить, легко рвутся. Сплошные стрессы, куда не посмотри. Их влияние трудно определить. Да-да, невозможно…

Бормотание затихало, становясь все менее разборчивым. И когда я уже отчаялся получить ответ, Михаил вдруг присел на корточки, и горячо зашептал в самое ухо:

- Они брат, домой вернуться хотят, понимаешь. Нельзя им домой, никак нельзя. Не зря их изгнали, такую тюрьму отгрохав.

- О чем ты…

- Т-с-с, ни говори не слова. Они не слышат, не могут нас подслушать, но лучше молчи. Да, так будет лучше… Не существует никакого множества миров, их нет. Наш мир один единственный, вокруг расставлены клетки… камеры для Предтечи, понимаешь? Они таран хотели собрать, дверь вышибить, а получился Палач, - Михаил вдруг забулькал, захрипел. Брат всего лишь смеялся – задрав голову к небу и раскрыв рот.

- Твои симбионты создали Палача?

Хлопнув меня по плечу, Михаил тяжело поднялся.

- Подожди, ты куда? Какие клетки, кто их расставил? – множество вопросов крутилось в голове и не один не подходил под определение главного.

Твари из запределья хотят вернуться домой. Они, не он… Брат так говорил, словно сам домой не собирался или не мог. Не мог вернуться в родной город с заразой на закорках, поэтому и вынужден был скитаться по иномирью, медленно сходя с ума, сгнивая заживо. Сотни, тысячи лет - Твари не дадут ему сдохнуть, пока он окончательно не превратится в кусок мяса или не сломается.

Брат…

Михаил почти дошел до серой дымки тумана, где мгновением раньше скрылся исполин с тяжелой ношей. Но прежде, чем шагнуть следом, произнес:

- Родителям привет передавай, и это… Катьке тоже. А лучше ничего не говори, потому как мертвый я… давно мертвый.

И дрогнув смятым кадром на экране, испарился.

Бездна, что творится вокруг, что происходит? Я нашел глазами тело Кормухиной - девушка сидела, прислонившись к бортику. Голова завалена набок, глаза закрыты, но вроде бы дышит, должна дышать.

Я попытался встать, но тело не слушалось, словно мешок, под завязку набитый опилками. Все что смог сделать, проползти на локтях пару метров, а после рухнуть без сил на шершавую поверхность кровли. Последнее, что услышал, это далекий вой сирен, где-то там внизу, на переполненных светом улицах.

Сознание медленно возвращалось, наполняя мир вокруг короткими вспышками. Частота их появления все усиливалась, пока не превратилась в сплошное светлое пятно – полотно, на фоне которого двигались тени. Мерный гул в ушах затих, и я услышал пиликанье аппаратуры, сумел разобрать отдельные слова. Три – нет, четыре человека в комнате. Женщина… знакомый, бархатный тембр голоса.

Белый потолок, длинные шнуры перед глазами – я в палате «Дома». Очень на то похоже, особенно тонкое «пи-пи-пи» огромного металлического ящика, к которому был подключен прошлый раз.

- Петр, ты меня слышишь, - перед глазами возникло озабоченное лицо Валицкой.

Ну надо же, Анастасия Львовна, сколько лет сколько зим - давненько не виделись. А вы по-прежнему хороши и чертовски сексуальны, разве что морщинок в уголках глаз прибавилось.

- Петр, не пытайся разговаривать, у тебя трубка во рту. Моргни два раза, если слышишь… Прекрасно… Хотя, если честно, прекрасного мало. Никогда бы не подумала, что наш последний разговор будет таким.

Каким таким?

Я почувствовал легкое прикосновение пальцев к своей щеке. Не сексуальное, как это обыкновенно бывало с госпожой Валицкой, скорее похожее на проявление материнской заботы. Теряете хватку, Анастасия Львовна. Или зря иронизирую и дело тут вовсе не в навыках очаровательной соблазнительницы, а в эффекте лекарств, которыми напичкан под завязку.

«Никогда не думала, что наш последний разговор будет таким».

До сознания медленно, но верно дошел смысл сказанного. Подождите, что значит последний?

Легкие поглаживания закончились. Валицкая поправила край одеяла, и поудобнее устроилась на стуле, привычно закинув ногу на ногу.

Почему последний? Что за трубка торчит изо рта? Я что, умираю?

От навалившихся разом мыслей захотелось вскочить на ноги, но тело не слушалось. Все что мне оставалось – крутить глазами в разные стороны.

- В беседе нет необходимости, но я воспользовалась служебным положением, чтобы попрощаться с тобой, - голос Валицкой звучал спокойно и размеренно, словно на очередном сеансе психотерапии. - Вчера пришла секретная директива, согласно которой урожденные сто двадцать восьмой параллели будут депортированы на родину, а сам мир уйдет на бессрочный карантин: никаких перемещений, никаких контактов. Слишком много странного случилось за последнее время, особенно с тобой, - уголки губ женщины слегка дрогнули. - Знаешь, я буду скучать по нашим беседам. Вселенная, сколько экспрессии, сколько эмоции, словно вернулась во времена далекой молодости. Никогда не любила пациентов с подвижной нервной системой, но Петр Воронов – это нечто. Столько раз ошибалась на твой счет… Была уверена, что не сможешь закончить Академию, что сбежишь, бросишь учебу раньше времени. Согласно тестам вероятность нервного срыва была больше восьмидесяти процентов, а это значит гарантированный медикаментозный курс с последующим восстановлением. Но ты справился, ты хорошо справился, ты молодец.

Валицкая что, пытается меня хвалить?

- Ты постоянно удивлял. Один случай с захваченным лайнером чего стоит. Не понимаю, как смог справиться в одиночку, никто не понимает. Ах да, все забываю, эти твои невидимые друзья. Знаешь, - Валицкая нагнулась, и тихонько прошептала, - порою мне кажется, что они вправду существует. Иначе чем еще объяснить патологическое везение? – И продолжила, уже куда громче: - с тобой никогда не угадаешь. Планировали получить одно, а вышло совсем другое. Кто же знал, что из наживки для спятившего сектанта получится хороший детектив. Если бы не глупые обстоятельства и Саллей аль Фархуни, одержимый идеей создания новой человеческой расы… Ох, Петр.

Валицкая пустилась в пространные размышления о прошлом, а я искренне не понимал ее. О чем таком она говорит, какие могут быть воспоминания, когда это последний разговор. Меня отправят домой? Ну да оно так и ожидалось. Поэтому расскажите лучше, что случилось на крыше неизвестного небоскреба, что с Палачом, что с Кормухиной, что с Альсон! С малышкой, угодившей в точку перехода. Она не должна была выжить, умом понимаю это, но верить отказываюсь. Неужели все, что осталось от несносной пигалицы – высохшая мумия. Такая же маленькая, как и она сама…