По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— К Наташе она ведь не ревновала, — в какой-то глупой растерянности сказал Кент.
— Да о чем ты? Что она, сама замуж за тебя собралась, что ли? Ей ты нужен, пойми, наконец!
Кент прошелся по комнате.
— Черт, что же делать?.. Может, мне поговорить с ней?
— Нет. Во всяком случае, не сейчас.
Кент через полчаса уехал, так и не увидевшись с Мариной — она заперлась в спальне и до вечера не открывала. А часов в восемь вдруг с грохотом выметнулась оттуда, принялась запихивать в чемодан вещички — кофточки, юбки, трусики и зачем-то теплейший норвежский свитер, — стоял на дворе тридцатиградусный июль.
— Куда это ты собралась? — как можно спокойнее спросила Софья Михайловна.
— Куда-нибудь, — мрачно, исчерпывающе ответила Марина.
— Будет дурить-то…
— Я дура?! — взвилась Марина. — Вы больно умные! Доктора, лауреаты! Ну и сиди тут, умная, а я, дурочка, поеду!
Впервые Марина была так груба с ней. Софья Михайловна помолчала и со вздохом согласилась:
— Ладно, поезжай. Когда вернешься?
— Когда-нибудь.
— Надо же отпуск оформить.
— Через неделю, — наконец выдавила из себя Марина.
— Подождала бы до утра, — посоветовала Софья Михайловна.
— Да что я вам, девочка несмышленая? — окончательно вышла из себя Марина. — Пропаду на ночь глядя?
Вернулась она в следующее воскресенье к ночи, похудевшая килограмма на четыре — юбка на ходу сваливалась. Где была, так и не рассказала. Стала безбожно курить, появилась у нее неприятная привычка не отвечать на вопросы и без причины пристально смотреть в глаза. Через два месяца она спокойно заявила, что ей надо уехать «на пару дней». Потом уж Софья Михайловна догадалась, что Марина сделала аборт.
И еще с полгода прошло, пока она стала разговаривать с Кентом нормально.
Перед дверью кабинета Марина приглушила цокот каблуков — знала, что мать шума не любит, — вошла осторожно, взглянула внимательно и чуть виновато, заторопилась:
— Извини, ма, но уже девятый час.
— Ну и что?
— Все равно ты скоро закончишь. — Марина присела на ручку кресла, обняла мать сильной горячей рукой, навалившись на плечо большой грудью. — Только не сердись, ма… Я проваландалась и ничего не успела купить, а дома жрать совершенно не́ хрена…
Да, изысканностью стиля доченька не отличалась. По крайней мере, в разговорах с ней. Правда, Софья Михайловна не была уверена, что Марина не «придуривается».
— И что теперь? — безучастно отозвалась Софья Михайловна — есть ей совсем не хотелось.
— Давай сходим в ресторан, а?
— Не хочу.
— Ну, ма-а… Мы же сто лет нигде не были. Поедим как следует, выпьем маленько, музыку послушаем, потанцуем…
— Мы-то?
— Ну да, мы, а что?
— Ладно, — сдалась Софья Михайловна. — Только зайдем домой, мне надо переодеться.
Вечер был тихий, теплый, идти бы не спеша, как почти все на улице, но Марина нетерпеливо тянула мать вперед, не обращая внимания на взгляды. А посмотреть было на что — такой высокой, яркой, не по-девичьи статной выглядела дочь. «Замуж ей надо», — привычно думала Софья Михайловна. Она уже заговаривала об этом. В первый раз Марина отмахнулась: «Вот еще, была нужда!» — а во второй с насмешливой досадой сказала:
— Да на кой черт, ма? Что мне, так мужиков не хватит?
— А ну тебя, бесстыдница!
— А при чем тут стыд? — уже серьезно сказала Марина. — Не за кого мне замуж идти, понимаешь? И не хочется. Но и монашкой жить не собираюсь.
Вот и поговори тут…
Во дворе дома Марина вдруг присела и быстрым радостным голосом сказала:
— Ой, ма, Кент приехал!.. Смотри, его машина.
— Ладно, беги, — сказала Софья Михайловна и сама прибавила шаг.
Марина тормошила еще не проснувшегося Кента и громко, обиженно говорила:
— Вставай, засоня! Приехал, видите ли, и спит, а? Полтора месяца не был, совесть-то у тебя есть? Совсем нас забыл, что ли?
— Не так громко, пожалуйста, — сказала Софья Михайловна.
— Ох, ну до чего же вы все благовоспитанные…
— И я попал в эту компанию? — улыбаясь Софье Михайловне, спросил Кент.
— Может, и ты, кто тебя знает, какой ты теперь стал.
Кент встал с дивана, осторожно обнял Софью Михайловну.
— Ну, здравствуй… Девушка-то у нас какая сердитая, а? — Не отпуская Софью Михайловну, он левой рукой притянул к себе Марину. — Не сердитесь, милые мои, не забыл я вас, да дела не пускают.
— Дела, как же, — ворчала Марина, прижимаясь к нему. — А когда у тебя дел не было?
— Голодный? — спросила Софья Михайловна.
— Да есть немножко…
— А дома нет ничего! — с удовольствием объявила Марина.
— Ну вот, — засмеялся Кент, — в кои-то веки выберешься к ним, а они и накормить не могут.
— Веди в ресторан! — весело скомандовала Марина.
В ресторане было душно, накурено, гремела музыка. Марину тут же пригласили танцевать. Софья Михайловна с улыбкой склонилась к Кенту:
— Однако девицу мы с тобой вырастили…
— Плохую, что ли? — серьезно спросил Кент.
— Да нет вроде… — Софья Михайловна краем глаза следила, что вытворяет Марина. — Грубовата, мне кажется. Стиль у них такой, что ли.
— Другие времена — другие песни.
— Скучает она по тебе. Ты бы хоть звонил почаще. — Кент промолчал. — Как Шанталь?
— Нормально.
— Ты чем-то расстроен?
— Да нет, с чего ты взяла?.. А что у тебя за дело ко мне?
— Давай о делах потом, а? — попросила Софья Михайловна, накрыв его руку своей ладонью. — Ты ведь не утром уедешь?
— Нет.
— Съездим куда-нибудь?
— Да я и сам хотел предложить. Шашлычок сотворим?
— Ну конечно.
Подлетела к их столику Марина в паре с желтоволосым юнцом, залихватски подмигнула Кенту и матери — знай наших! — и вдруг резко остановилась, сбросила с себя руки желтоволосого и, ничего не сказав ему, села рядом с Кентом.
— Лихо ты… с кавалером, — неодобрительно заметил он.
— А, — отмахнулась Марина, закуривая, — таких кавалеров у меня, знаешь…
— Погоди, присушит какой-нибудь — сама побежишь.
— Как твоя актриса?
— Однако язвочка вы, Марина Леонидовна…
— А ты не знал разве?
— Я тебя такую не рожала, — серьезно сказала Софья Михайловна.
— Какая есть. Хотите — любите, хотите — нет.
— Да куда денешься, придется любить такую, — улыбнулся Кент.
— То-то, — хмыкнула Марина. — Налей-ка лучше коньячку, выпьем за встречу. Да не жадничай, закажи еще, что эти капли при наших весовых категориях!
Кент только головой крутнул. Марина засмеялась.
— Ничего, доктора, терпите. Я, в конце концов, ваше произведение. Недоглядели, недовоспитали, а перевоспитывать, наверно, и поздно уже, а? — задиристо щурилась она на Кента, будто приглашала: «Ну, поучи уму-разуму, повоспитывай, а я послушаю».
То ли она сама была смущена своей бурной радостью от встречи с Кентом, то ли
