По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко

— Нет, прав Василий Борисович, — покачала она головой, когда Кент закончил, — у тебя определенно наполеоновский комплекс. Ты хоть представляешь, что это должно быть?

— Это, между прочим, должна быть твоя докторская, — невозмутимо сказал Кент. — А мне, может быть, кандидатская, но это не к спеху.

— Да если все это сделать, хватит на десяток докторских и на полсотни кандидатских! Ты же хочешь подмять под себя целое направление в физике атмосферы! А ты посмотри, как называется моя работа!

— Вижу, — сказал Кент. — «О некоторых вопросах…»

Он довольно ехидным голосом продекламировал неудобочитаемое предложение из десятка неуклюжих слов.

— Все скромненькой хотите быть, Софья Михайловна. Боитесь, как бы кто выскочкой не посчитал, невзначай зазнайкой не назвали. А на пустяки растратить себя не боитесь?

— Пустяки? — возмутилась Софья. — Ну ты и наглец…

— Давай-давай, пообзывайся, — добродушно поощрил ее Кент. — Только подумай как следует. Ты уже два года на это потратила, еще два собираешься, ну а итог-то, итог? Если только честно, а, Соня? Дашь ты весьма приблизительные ответы на эти некоторые вопросы — и довольна будешь?

— Ну, не всем же горы ворочать.

— Ага, соглашаешься? — злорадно подхватил Кент. — Может, и не всем, но почему не нам с тобой, если есть возможность?

— Да где эта возможность, где? Ты хоть представляешь, сколько для этого денег, людей понадобится? Кто нам их даст?

— А это уже другой вопрос. Надо в принципе решить, хочешь ли ты этого. Я ведь не говорю, что все, — он кивнул на свои листки, — сейчас можно сделать. Да все, наверно, пока и не нужно. Я тебе просто изложил, какие у нас возможности — если и не сейчас, то в скором будущем. То, что мы проделали с Маликовым, — это так, семечки. А из твоей работы мы в самом деле можем гору сделать, все ахнут!

— И когда же это, интересно, мы нашей горой заниматься будем? Что, нас кто-нибудь собирается освобождать от наших прямых служебных обязанностей?

— Боже упаси, Сонюшка! — весело сказал Кент. — Эти наши обязанности залог нашего успеха. Мы всю эту технику с математикой должны в своих руках держать, иначе ничего не выйдет. А когда заниматься… Да по возможности параллельно, так сказать. В сутках-то двадцать четыре часа, не так уж и мало, однако!

Софья только вздохнула, представив, какая у нее теперь жизнь пойдет, согласись она с Кентом. Он выжидающе смотрел на нее.

— Ну что, Соня, по рукам? — Софья медлила. — Решайся, шансы у нас обоих недурные. Поработать, конечно, здорово придется, да ведь для чего мы тогда на свет родились?

— Ладно, идет.

Кент откровенно, безудержно обрадовался.

(Спустя несколько лет он признавался ей:

— Знаешь, я боялся, что ты не согласишься. А так хотелось работать с тобой.

— А если бы не согласилась, ты нашел бы кого-то другого? — спокойно спросила Софья.

— Наверно, — помедлив, признался Кент. — Не сразу, конечно, тебе я все равно помог бы…)

— Только одно условие, — сказала Софья. — Если я совсем зачухаюсь, ты меня не дергай, дай отдохнуть. Я все-таки не двужильная и не семи пядей во лбу. К тому же дама семейная, как тебе известно.

— Лады, — легко согласился Кент.

И, надо сказать, в первое время Кент всячески старался облегчить ей жизнь. Машиной и людьми Софья почти не занималась, а вскоре и официально передала Кенту руководство лабораторией, сама сделавшись начальником отдела.

И все же времени катастрофически не хватало. Днем у обоих работы было по горло. Софью допекали многочисленные, зачастую мелочные дела вновь созданного, по существу, на пустом месте отдела, выбивание людей, фондов, материалов, оборудования. Ей пришлось практически заново сколачивать себе лабораторию, и надо было срочно наверстывать упущенное по части теории, новейших публикаций. И Кент крутился волчком — следил за машиной, обучал инженеров и программистов, немедленно взялся за автоматизацию аэрозольного корпуса, работы необходимейшей по их общей с Софьей теме. К тому же он, как ищейка, постоянно принюхивался ко всему новому, что появлялось на заводах и в институтах, и при первой возможности срывался в командировку — узнать, увидеть, понять это новое и тут же применить у себя.

Для совместной работы оставались у них только вечера и выходные. Сначала они задерживались по вечерам, запирались в кабинете Софьи, но сколько тут наработаешь, ведь никто не освобождал Софью не только от служебных обязанностей, но и от домашних дел, — магазинов, готовки, стирки, уборки, — все чаще прихварывала мать, ждала Маринка со своими уроками, родительскими собраниями, неожиданным взрослением и первыми женскими заботами. Ждал, наконец, Леонид, с которым они расходились все больше и дальше, но все-таки жили вместе, ничего еще не решая, хотя и опять намекали Софье об его «амурных» делах, даже парочку анонимок прислали, поименно называя его «прихехешниц». Она морщилась, читая, брезгливо комкала листки, выбрасывая в корзину, и решила молчать — не время было трепать нервы никчемным разговором с мужем. Да теперь почему-то и не казалось ей это таким уж важным, как еще два-три года назад. А может, и нет ничего, наговаривают, на чужой роток не накинешь платок, кое-кому в институте определенно не по душе ее быстрое возвышение, даже и о них с Кентом, об их вечерних бдениях какие-то слухи идут, Леонид однажды прозрачно намекнул на это.

И Кент стал по вечерам приходить к ней домой, засиживался часа до двенадцатого, но и это было не очень удобно. Софью то и дело отвлекали, Леонид да даже и мать поглядывали на Кента косо, к тому же он прокуривал за вечер всю квартиру. Кент осторожно намекал, что можно работать у него, никто не помешает, но Софья отмалчивалась — не хотелось давать лишних поводов для пересудов. Наконец он прямо спросил:

— Боишься ты, что ли?

— Ничего я не боюсь, — раздраженно сказала Софья, прислушиваясь к громыханию телевизора за стеной — Леонид смотрел хоккей. — Давай работать.

Она попыталась сосредоточиться, но взрывы хоккейного шума в конце концов заставили ее выйти, холодно попросить мужа:

— Сделай, пожалуйста, потише.

Леонид медленно повернулся к ней злым красивым лицом, протянул руку и выключил телевизор совсем, спросил, многозначительно растягивая слова:

— А может, мне совсем выселиться, чтобы вам… — сделал он паузу, — было приятнее работать?

Софья повернулась, вошла к себе и громко, чтобы слышал Леонид, сказала Кенту:

— Пойдем к тебе, поработаем, часа два у нас еще есть.

Кент жил недалеко, в однокомнатной квартире. Софья впервые была у него и увидела обычную холостяцкую небрежность и беспорядочность — разбросанные вещи, пыль на подоконниках, неприбранную кухню, киснущее в ванне белье.

— Ну и свинюшник у тебя…

— А что? — смутился Кент. —