Холодная весна - Кэрол Тауненд

— Пора домой.

— Не лучше ли еще отдохнуть?

— Дома отдохну.

— Женщина, сядь. Ты можешь потерять сознание и упасть в болото.

— Я никогда не теряю сознания.

Он улыбнулся очаровательной, хорошо отрепетированной улыбкой бродячего певца.

— Это твои первые роды, Анна?

— Первые.

— В таком случае присядь, пока я соберу свои вещи. — Он заколебался. — Или ты все еще стесняешься меня?

— Стесняться? Чего ради? Я встретила тебя только что, но ты мне уже почти как брат.

— Твоя госпожа не прибьет тебя за то, что ты привела в дом чужака?

Губы Анны дрогнули, в карих глазах заплясали смешинки.

— Некому меня бить. Ты можешь оставаться у нас столько, сколько захочешь.

Бартелеми совсем не радовала перспектива провести ночь под звездами и луною, особенно теперь, на пороге зимы. Поисками какого-нибудь крова он занимался уже несколько недель. Все еще не веря в свою удачу, Бартелеми оглядел ее с ног до головы, чтобы удостовериться, что она не насмехается над ним.

— Поосторожнее с обещаниями, милая подружка, или я поймаю тебя на слове. Мне где-то нужно ночевать всю зиму.

— Моя усадьба, конечно, не дворец… — предупредила его Анна.

— Твоя усадьба? Я не думал, что ты хозяйка усадьбы.

— Нет, я не хозяйка.

Бросив ласковый взгляд на спящее личико новорожденного, Бартелеми собрал в мешок свои вещи и загасил костер.

К своему удивлению, Бартелеми обнаружил, что Анна говорила правду. Она не была хозяйкой усадьбы, хотя все обитатели Кермарии относились к ней так, словно бы она их госпожа. Заезжий менестрель не сразу разобрался в причинах этого отношения, поскольку сама Анна вела себя не как дочь простого крестьянина из Локмариакера.

Для гостя в зале положили соломенный тюфяк, и он ночевал там один-одинешенек, в то время, как Анна и ее «горничная» Клара спали в одном из покоев. Анна сказала ему, что всем им будет гораздо спокойнее, если они будут знать, что в огромной пустой усадьбе есть мужчина. Бартелеми было не по себе одному без подружки, но по крайней мере тепло, особенно после того, как для него разыскали пару не до конца источенных молью шерстяных одеял. Он чувствовал себя истинным счастливчиком, найдя тихое пристанище на зиму.

Клара была полногрудой, толстозадой девушкой, тяжелая коса коричневых волос доставала ей почти до пояса. Она любила поболтать, поэтому Бартелеми без малейшего труда вытянул из нее все интересующие его подробности. Она рассказала ему, что существовала давнишняя вражда между владельцем этой усадьбы, Жаном Сен-Клером, и одним могущественным бретонским бароном. Окончилось все это плохо, в первую очередь для самого Сен-Клера, который погиб, сражаясь со своим врагом. А его семья бежала туда, где можно было найти спасение. Но все же гость чувствовал, что для того, чтобы разузнать все местные тайны, ему понадобится немалый срок. Анна и Клара рассказали многое, но кое-что оставалось неясным.

Деревенские, можно сказать, носили сынишку Анны на руках, и вскоре менестрелю стало известно, что мальчуган был внуком Жана Сен-Клера. В честь деда и назвали мальчика. Но где его отец? Где сын Сен-Клера? Покинул ли он Анну, к которой жители деревни относились со всем возможным почтением? Или придет такой день, когда он, перейдя мостик, вернется в деревню и открыто объявит Анну своей женой, а маленького Жана своим сыном, как и положено? Бартелеми сам не понимал, почему он так интересовался всеми этими делами, но ловил себя на том, что будущее Анны не было ему безразлично. Он хотел для нее счастья. Может, потому, что он был с нею в тот день, когда родился ее сын.

Но впереди была еще вся зима, и разгадывание жгучих тайн Кермарии развлечет его в мрачные и темные зимние ночи.

Весной он двинется дальше, но пока что исследовательский пыл не оставлял его. Так или иначе, он был рад, что звуки его арфы привлекли к его костру беременную Анну с садочком угрей в руках.

Бартелеми оставался у них до самого тепла. Молодая женщина была ему симпатична, и расставаться с нею оказалось для него тяжелее, чем он сам предполагал.

Анна проводила гостя до моста через заросший водорослями ров, а сонный Жан покоился в корзиночке, которую она носила за плечами. Они присели на низкие перила.

— Прощай, Анна, и благодарю за гостеприимство.

— Не за что, Бартелеми. Ты уже сполна расплатился, охраняя нас по ночам, а также, когда играл нам на арфе или учил нас своим песням. Они всем очень полюбились. Мы надолго тебя запомним.

— Это только малая часть из того, что я умею делать, — Бартелеми заколебался, по его щекам разлился легкий румянец. Но Анна, занятая ребенком, не заметила этого.

— И если тебе когда-нибудь захочется побродить по свету, Анна, пойдем со мной. У тебя хороший слух, чистый голос, красивое лицо. Из тебя получится неплохая трубадурша.

— Из меня? Трубадурша? — Анна недоверчиво засмеялась. — Уж не настолько мой голос и красив. Только благородные дамы уходят в трубадуры. А я простая деревенская девушка.

— С твоим слухом ты улавливаешь и запоминаешь мелодии скорее, чем сердце сделает два удара, — заверил ее бродячий менестрель, подтягивая ремешки, которыми придерживались его переметная сума и арфа.

Анна покачала головой и принялась укачивать младенца, чтобы тот не проснулся. На перила сел воробей, ухватил клювом соломинку и улетел с нею. Анна проследила за пичужкой взглядом.

— На следующую зиму, если будет нужда, возвращайся опять к нам, под наш кров.

— Ты очень добра, Анна, — ответил менестрель. — Обязательно воспользуюсь твоим приглашением.

— Куда теперь направишься?

— Сначала на юг. В Нант, затем в Пуату, а затем…

Анна перестала укачивать Жана и схватила Бартелеми за рукав.

— Ты собираешься в Аквитанию?

Легкая улыбка мелькнула на лице музыканта.

— Да. Я еще там не был. Говорят, что в Аквитании хороших певцов ценят куда больше, чем здесь, на севере.

— Тогда ты можешь увидеться с ним, — проговорила Анна как бы про себя.

Бартелеми притворился, что не расслышал.

— Что?

— Ты можешь увидеться с Раймондом.

— Пошли вместе, милочка. И тогда ты увидишь его сама.

Бартелеми к тому времени уже знал, что Раймондом звали отца малыша, но не был уверен, что они повенчаны. Ему представлялось, что любовник Анны улепетнул от нее, как только узнал о ее беременности.

Поглаживая одной ладонью головку мальчика, Анна засомневалась:

— Если бы я могла…

Почувствовав неуверенность в ее голосе, Бартелеми начал настаивать: