Война. 1941—1945 - Илья Эренбург

В дни войны писатель особенно остро чувствует свою связь с языком: это та святыня, за которую льется кровь. В дни войны особенно страстно мы любим наш великий язык. Любовь взыскательна. Писателю не простятся преступления против языка. Этим я не хочу поощрять пуризм: живой язык не в словаре Даля, а в сердце народа. Язык меняется, и наш язык — не язык пушкинской эпохи. Но долг писателя ограждать этот живой язык от газетного растления.

Наши читатели за два года очень изменились. Они ищут в статьях, в стихах, в книгах ответа на сложные и мучительные вопросы. Они хотят понять себя, свое время. Мы недостаточно думали об этике, а вне этики нет искусства. Этику нельзя сформулировать в своде законов. Она раскрывается в искусстве. Молодая душа верит добру, потому что добро прекрасно. Это добро нужно показать. Мы видим, как восторжествовали великие чувства: любовь к родине, дружба, верность. Они уже запечатлены кровью на родной земле. Они требуют воплощения в искусстве. Мы должны показать чистоту и силу любви, прелесть очага, величие рыцарских чувств. Недостаточно декретировать уважение к старости или заботу о слабых. Необходимо воспитать эти чувства, — не проповедью моралиста — вдохновенным словом поэта. Когда бушует стихия войны, писатель пишет скрижали человеческих заповедей. Не принизим той лиры, которая пробуждает добрые чувства и славит свободу.

На фронте слово писателя — это и письмо от любимой, и голос друга, и совет старшего. Красная Армия уже освободила от немцев обширные территории, но дело освобождения родины впереди. Близок час, когда Смоленск, Орел, Полтава, Киев, Крым, Донбасс увидят свободу. Десятки миллионов советских людей ежедневно в течение двух лет слышат звериный вой фашизма. Слово писателя поможет им вернуться к живой жизни. Нужно большими пламенными словами заполнить душевные бреши страшного двухлетия.

Трудна жизнь наших людей в тылу. Они самоотверженно работают. Многие из них потеряли близких. Война зачастую доходит до них обесцвеченной. Кто подымет их сердца повестью о героизме бойцам, как не писатели фронта.

Вспомним о детях. Это наша надежда. Это то, за что умирают герои. Война у них часто отбирает детство. Долг писателя — найти путь к сердцу того поколения, ради счастья которого мы идем на все жертвы.

Велик долг писателя, труден он, не похож на литературные сенсации довоенных времен. К войне нельзя привыкнуть. Войну незачем толковать как естественное состояние. Для рабочего, для землепашца, для инженера, для каждого советского гражданина война нечто исключительное. Я не раз называл ее исступлением. Огонь требует, чтобы его поддерживали. Когда война становится бытом, она умирает. Нет, не может стать бытом наша война: ее ведет оскорбленная совесть. Будем помнить: немцы в Орле. Будем помнить: немцы обстреливают Ленинград. Будем раздувать огонь. Пробудим еще большую ненависть ко злу, еще большую любовь к доброму и прекрасному. Народ нас создал. Он вскормил нас чудными песнями, сокровенными словами, историей, материнской лаской. Мы в долгу у него. Народ воюет за право жить. О чем нам думать, как не об этой войне? Чем нам жить, как не ратными трудами? О чем мечтать, как не о победе? Музы в походе.

Июль 1943 г.

Черный список

До чего ярка этим летом трава, до чего пестры цветы! Кажется, что природа хочет приукрасить судьбу людей. Мы — в самом сердце России. Здесь предстает во всей своей скромной красоте русская природа. Конечно, море или горы больше потрясают взгляд заезжего человека, но в этих холмах, в этих зеленых оврагах, в этих извилистых мелких речушках, в этих березовых лесах скрыто глубокое очарование; оно известно нам с детства, как наш язык, как глаза наших девушек, как длинная тягучая песня.

Звенят ливни. Потом солнце горит в мириадах крупных капель среди лесного изумруда. Лето, доброе лето… Но ничто не может скрыть страшного дела захватчиков. Многие деревни давно сожжены немцами — «за связь с партизанами». Не осталось ни труб, ни золы. Среди травы столб с поставленной вчера дощечкой «Бутырки» или «Михайловка» — так назывались исчезнувшие деревни. Еще два года тому назад здесь люди трудились, смеялись, девушки провожали милых на войну, играли на речке дети. Что стало с людьми? Никто не знает. Трава и дощечка, кружок на карте, все.

Другие села выжили, но и в них горе. Сожженные бомбами дома. Бездомные женщины с ребятишками. Испуганные лица. Чего не повидали эти молчаливые крестьянки! Немцы здесь хозяйничали почти два года. Вначале захватчики бесчинствовали и грабили, кто как мог. Пылали избы, летел гусячий пух, кричали под ножом немецкого кашевара свиньи, плакали девушки. Потом появились коменданты, «сельскохозяйственные руководители». Немцы сдирали с крестьян все семь шкур. Но вот разразилась сталинградская гроза. Германия побледнела от страха. Гитлеровцы стали заискивать перед населением прифронтовой полосы. Висельники и грабители учились сюсюкать. Ироды решили баюкать русских детей; но дети при виде немца кричали от страха: немец для них был Кощеем.

Да и трудно фрицу прикинуться добрым: не выходит. Посюсюкает и вдруг ударит плеткой. Подарит курицу и отберет корову. Весной, опасаясь Красной Армии, германское командование решило усилить передний край своей обороны. Кого же послали на работы? Русских девушек.

Крестьяне мне передали письма дочерей, сестер, внучек. Они написаны на клочках бумаги. Их приносили счастливцы, которым удалось спастись. Выписываю несколько цитат:

«Здравствуйте, дорогие родители. Шлю я вам свой пламенный привет и желаю всего хорошего в вашей жизни. Я жива пока, а к ночи, может, буду готова. Дорогие мои папа и мама, тут у нас страшные бои, а нас гонят под самые снаряды копать окопы. Восьмого числа под девятое, в четверг, прилетели наши. Утром в 3 часа нас погнали в окопы, снарядами всех засыпало. Работали до 2 часов ночи. Знать, я несчастной зародилась у тебя, мама. Пишу, а сама плачу, снаряды летят и летят, может, ты слышишь. С приветом, ваша дочь Нюра».

«Дорогая мама, хлеба у меня нет уже неделю. Дорогая мамочка, пока живы-здоровы, а напишем письмо, может не будем. Пишу во время боя, снаряды летят через голову. Встаем мы в три часа утра и роем. Если возможно, пришли мне хлебушка, а то я до дому не дойду, если выживу».

«8 июля 1943 г. Здравствуй, дорогой Вася. Пишу письмо во время бомбежки, вечером. Пишу письмо, а сердце кровью обливается, как вспомню все. Мы теперь в 7 километрах от фронта. Подымают нас в 3 часа утра, а работаем до двенадцати ночи. Стреляют сильно, значит, скоро, дорогой Вася, увидимся, если жива останусь».

Не знаю, что стало с девушками: погибли или прячутся в лесах. Но страшно читать эти письма. Немцы помягчели? Вздор. Они оставят крестьянке ее кур, напишут в газете о своем мягкосердечии, а потом отберут у матери родную дочь, кровь от крови, плоть от плоти, и пошлют заплаканную, беззащитную девочку на передний край. Эти злодеи хотят, чтобы руки русских девушек защитили захватчиков. Низость, такая низость, что не веришь, как могли человекоподобные дойти до нее.

Они жестоки и коварны. Они хотят обмануть, перехитрить, одурачить. Они хотят натравить один советский народ на другой. В семье не без урода. Немцы подыскали горсточку предателей. В Киеве немцы водят по улицам десяток русских изменников. А здесь в селах Орловской области немцы держали предателей из украинцев, во главе с каким-то «гетманом». По приказу немцев изменники хватали крестьян, а немцы прикидывались невинными. Но никого немцы не обманут, все знают, что один враг и у русских, и у украинцев: немец.

Я видел несколько предателей. Они говорят по-русски, на них немецкая форма. Михаил Мироничев вырос здесь, на орловской земле. Его родила русская женщина. Он стал обер-ефрейтором Гитлера. Немцы его представили к Железному кресту. За что? Отступник участвовал в карательной экспедиции. В селе Пешкове каратели расстреляли свыше ста человек, среди них — стариков, женщин, детей. Прибедняясь, Михаил Мироничев говорит: «Я-то всего четырех убил…» Да, он спокойно признается, что расстрелял четырех русских. Почему? Палач объясняет: «Немцы приказали». Его спрашивают: «Сколько вы получали за ваши страшные дела?» Бывший русский отвечает: «Буханку хлеба на двоих и триста шестьдесят рублей в месяц».

Михаил Мироничев выглядел упитанным: немцы его подкармливали. Но что делают немцы с нашими пленными, которые по несчастью попали в лапы гитлеровцев? Кто видел лагерь в деревне Старица, его не забудет. Я опишу точно, сухо. Землянка, в которой немцы держали пленных, напоминает яму. Темно. Запекшаяся кровь. Жители Старицы рассказывают, что из ямы доносились вопли истязуемых. Неподалеку от ямы находился офицерский клуб. Сцена, рояль, бутылки из-под шампанского. Там немцы танцевали. В яме они пытали. Рядом с ямой зола и большой котел, а в нем сваренная человеческая голова, кости. Дрожали руки у стойких гвардейцев, когда они подписывали акт об этом злодеянии. Немцы варили людей… Зачем? Но довольно спрашивать «зачем», когда видишь дела фашистов.