Война. 1941—1945 - Илья Эренбург

Ионсян — армянин. Здесь, на орловской земле, в сердце России сражаются сыновья всех советских народов. Во взводе Ионсяна отличился узбек Галар Игмарбердиев. Его окружили немцы: он перебил очередями и гранатами дюжину фрицев и вышел победителем. Казах Вахит Кулумбаев уложил пятнадцать немцев. Русский Сергей Кошев один напал на группу немцев, взял в плен немецкого офицера и двенадцать фрицев. Младший лейтенант еврей Наум Плавник командовал взводом, который взял укрепленное немцами село. Валялись тридцать трупов. Плавник уложил пятерых. Потом с четырьмя бойцами он прошел в тыл врага и выбил немцев из новых позиций. Немцы оставили труп офицера и двадцать солдат. В этом единстве советских людей на третий год войны — залог нашей победы. Германия, заселенная одними немцами, трещит: баварцы, вюртембержцы, баденцы, попав в плен, спешат заявить, что они не пруссаки. Утверждая исключительные права одного, и только одного, народа, гитлеровцы разъединили немецкий народ. Ценя национальное многообразие, мы создали советское единство, и вот армяне и узбеки сражаются за великую Россию.

Победа на войне — коллективное, соборное творчество. Лирическая поэма, картина, повесть зависят от таланта одного. Эпопеи, оратории, древние соборы, трагедии — созданы многими. Среди многих всегда имеется один — направляющий, режиссер событий, капитан корабля. Он есть в каждой части, в каждом подразделении. Его можно назвать мозгом, душой. Его можно назвать и проще — командиром. В нашем наступлении севернее Орла крупную роль играют бойцы стрелкового полка, которым командует майор Харченко. Это смуглый, статный южанин. У него усы гвардейца, а глаза человека, привыкшего заглядывать в сердца людей. Ему всего тридцать три года, но он немало повидал и пережил. Родом он из Сталинграда. Его старая мать, среди развалин героического города, в прошлую осень ждала сына и Россию. Семья майора скрывалась от немцев в станице. Всего месяц тому назад Харченко узнал, что его близкие спаслись. Он пережил все, что пережили сотни тысяч русских. В горькие дни октября 1941 года с оружием в руках он пробивался из немецкого окружения. За те дни майор Харченко расплачивается сейчас на орловской земле.

Он начал войну лейтенантом. До войны он был зоотехником в совхозе. Его жизнь не похожа на жизнь профессионалов рейхсвера, которые с детских лет жили клещами и обхватами. Но Харченко понял, что нужно уметь воевать, и он научился — на переднем крае. Я не хочу отрицать значения той военной науки, которую одолевают в мирное время. Но на войне люди учатся заново. Им приходится забыть многое из того, чему они научились до войны. Майор Харченко изучил стратегию врага в 1941–1942 годах. Он разобрал замыслы немцев, как разбирают часовой механизм. В августе 1942 года майор показал, что он умнее и хитрее врага. Его подразделения пошли вперед, заняли важные высоты, грозили путям противника. Но тогда у нас еще было мало таких командиров, тогда одно подразделение, выполнив задание, оказывалось выдвинутым вперед и вовремя не поддержанным соседями. Теперь рядом с майором Харченко сражаются столь же опытные командиры.

Кавалер ордена Суворова, майор прост глубокой, душевной простотой. Он любит своих бойцов, знает силу и слабость каждого. Он мне сказал прекрасные слова о самом существе военного искусства: «Когда идея командира понята бойцами — победа обеспечена». Это не только стратег, это и психолог. Он не только приказывает, он объясняет и вдохновляет.

Я видел генерал-майора Федюнькина с командирами, с бойцами за два часа до атаки. Он вводил людей в сложный лабиринт победы. Казалось, что он требует от подчиненных невозможного, но это невозможное вырисовывалось, становилось возможным и на следующий вечер попадало в оперативную сводку. Любой боец чувствовал себя связанным с генералом не только общей судьбой, но и общим замыслом.

Если представить себе пространство, которое освободила за две недели Красная Армия, если подсчитать потери врага, станет ясным, что наши успехи оплачены относительно малой ценой. Сила вооружения, мастерство командиров, ум и смелость бойцов спасли тысячи жизней. Немцы продолжают отчаянно сопротивляться. У Хотинца на маленьком участке фронта, где находятся бойцы майора Харченко, за один день немцы четыре раза переходили в контратаки и четыре раза отходили, оставляя на земле десятки и сотни мертвых, как море в часы отлива оставляет водоросли и щепки.

Наши продолжают продвигаться вперед. Прежде бойцы думали, что нельзя наступать без танков, без артиллерии. Теперь десяток бойцов овладевает деревней. Один гвардеец мне сказал: «Техника вещь хорошая, но одной техникой не возьмешь. Надо подумать, поглядеть, а потом действовать. Холодный ум и горячее сердце — это тоже оружие…» Здесь, на переднем крае, в эти шумные дни наступления видишь новых людей: Красная Армия предстает перед миром во весь свой рост.

28 июля 1943 г.

Фрицы этого лета

Гвоздями немецкого сезона являются «тигры» и немцы, призванные на военную службу в феврале — марте этого года по «тотальной мобилизации».

«Тигры» не раз описывались. Я постараюсь описать тотальных фрицев. Я видел их выходящими из леса, подымающими вверх руки. Я разговаривал с ними до того, как они успели привести свои чувства в порядок и найти пристойные формулы. Тотальные фрицы пришли на фронт последними, но в плен они сдаются первыми.

Вот немолодой унылый немец. Военная форма не придает ему военного облика. До марта месяца Генрих Штюрман жил в Эмдене и считался «незаменимым». Но немцы мастера на заменители: французский военнопленный заменил Генриха Штюрмана. Последнего направили в маршевый батальон. Учение длилось два месяца. Генрих Штюрман научился стрелять из винтовки. Он не подходил близко ни к пулемету, ни к миномету. 14 июля он прибыл на передний край. День был достаточно шумным, и музыка неприятно удивила тотального фрица. Правда, и в Эмдене он отвык от тишины. Он рассказывает, что его город на три четверти разрушен английскими бомбами, но он добавляет: «Там все-таки были убежища…» А здесь Генрих Штюрман оказался в поле. Он забрался в маленькую ямку. От избытка впечатлений он заболел дизентерией. Он сидел в ямке, не двигаясь, два дня. Наши бойцы давно прошли вперед, а тотальный фриц все еще сидел на корточках. Его обнаружили наши связисты.

Я видел немало таких вояк. Урожай тотальной мобилизации дал Гитлеру весьма посредственных солдат. Здесь и плюгавые, и подслеповатые, и беспалые. Сорокалетние фрицы мало пригодны для «восточного похода». Это по большей части астматические, геморроидальные, подагрические горожане. Они боялись в немецком парке сесть на траву, чтобы не простудиться. Легко себе представить, что они переживают в брянских лесах.

Тотальные фрицы плохо обучены. В дневнике командира 32-го саперного батальона Гергардта имеется следующая оценка пополнения: «Маршевый батальон неописуемо плох. У них нет выправки, и они ничего не понимают».

Сорокалетние фрицы — это государство в государстве: они говорят о своих командирах, о своих молодых сородичах, об эсэсовцах, как о чужеземцах. Они помнят 1918 год. Они вообще что-то помнят. В их глазах порой замечаешь нечто человеческое. Однако и в них фриц перевешивает человека: сорокалетний фриц поворчит, покряхтит, а потом полезет в атаку. Сердца немцев уже разъедены ржавчиной. Но ноги фрицев еще исправно шагают. И руки не выпускают автоматов.

Наиболее рьяными приверженцами бесноватого являются юнцы, впервые прибывшие на фронт. Я видал этих сопляков. Их вытаскивали из леса. Они хныкали и визжали. Для фрицят война еще интересная авантюра. Многие из них, направляясь в Россию, думали, что попадут в Москву или в Ленинград. Они прытки, но недостаточно обучены. Недавно на аэродром французской эскадрильи «Нормандия» спустился такой фриценок. Он летел на «фокке-вульфе» и заблудился; объяснил: «Это мой четвертый вылет, я еще не умею ориентироваться».

А ветераны? Немало их зарыто здесь, в орловской земле.

Но, конечно, еще имеются у Гитлера ветераны. Они не поумнели, они не стали ни совестливей, ни человечней. Но они полиняли. Как два года тому назад, они убеждены, что немцы — «народ господ», но теперь они начали сомневаться: удастся ли господам погосподствовать?

Предо мной фельдфебель Гарри Петак. Ему двадцать пять лет, и воюет он с 1939 года. Это классический фриц первого периода. Он пришел в Орел, потому что ему в Котбусе «тесно». Он считает Гитлера «знаменосцем культуры», потому что он, Гарри Петак, слушал в Берлине оперу «Паяцы». Я знаю заранее все, что он скажет, ведь он добросовестно пересказывает статейки Геббельса. Я говорю фельдфебелю: «Пошевелили бы вы мозгами, а то вам и голова ни к чему…» Фельдфебель бледнеет: этот кретин решил, что ему отрежут голову. Однако даже такой девственный фриц теперь не вполне убежден, что фюрер выиграет войну. Вдруг он признается: «Мы одни…» Еще год тому назад такие молодчики уверяли, что с ними «вся Европа». Теперь они предвидят пируэт лакеев и бунт рабов. Притом кругом зеленый лес, капли ливня пронизаны солнцем, и фриц чувствует, что все его подводят — и фюрер, и календарь.