Война. 1941—1945 - Илья Эренбург

Немцы заявляют: «Не подвергаясь нажиму противника, германские войска планомерно эвакуировали Харьков. Город не представляет собой никакой ценности». Битые, они еще охорашиваются. Они пытаются выдать свое поражение за прогулку: им, дескать, надоело жить в Харькове, они решили прокатиться на запад. Их выбили из Харькова, а они кричат: «Харьков не представляет для нас никакой ценности». Еще недавно они писали: «Харьков — ключ к Украине». Еще недавно они говорили об «исключительной ценности Харькова». Они потеряли слишком много. Поэтому они вопят: «Мы ничего не потеряли». Я не сомневаюсь, что, когда их вышибут из Украины, последний захудалый фриц, добежавший с высунутым языком до Берлина, завопит: «Я ушел по доброй воле и только потому, что Украина не представляет никакой ценности».

Зимой Красная Армия освободила огромную территорию от Владикавказа до Северного Донца, от Воронежа до Льгова, от Сталинграда до первых городов Украины. Харьков был последними раскатами зимней грозы. Базы были далеко позади. Заносы, потом распутица сделали непроходимыми проселки. В Харьков тогда вошли части, утомленные длинным походом. Собравшись с силами, немцы отбили город. Зимой Харьков был последней главой. Теперь наше наступление ширится, растет. Оно захватывает все новые участки фронта. Теперь Харьков — одна из первых глав эпопеи.

Доблестные харьковские дивизии возвратили родине многострадальный город. Мы видим вдалеке другие дивизии. Как назовут их? Полтавскими? Брянскими? Смоленскими? Священное нетерпение овладело Красной Армией. В этом нетерпении все горе двух лет, в нем жажда последней, решающей победы, в нем слезы поруганной Украины, в нем гордость Орла, Белгорода, Харькова.

Напрасно немцы, утешая себя, говорят, что «фронт стал короче». Фронт стал короче не только для немцев, он стал короче и для нас. С большой силой на каждом участке этого фронта наши части будут бить немцев. Мы вышли в путь. Да будет услышан крылатый шаг Красной Армии всем миром! Да потрясет он врагов! Да вдохновит он друзей!

24 августа 1943 г.

Голос Дании

Когда я хочу представить себе глубокое спокойствие, я вспоминаю недели, проведенные в Дании. Я не видел страны миролюбивее. На ярко-изумрудных лугах паслись знаменитые датские коровы, дававшие лучшее в Европе масло. Свинарники напоминали дортуары для институток: свиньи жили в чистоте и в неге. Дома крестьян, окруженные тенистыми кленами, казались очагами мира. По дорогам, как и по улицам Копенгагена, бесшумно скользили велосипедисты. Это была страна велосипедов. Острова соединялись паромами, которые перевозили поезда. Смотришь из купе — кругом волны, а потом снова луга. Красив старый Копенгаген, море входит в город, и столица кажется большим кораблем. Датчане с малолетства дышат морем. Но давно отшумели бури королевства датского. Дания стала землей труда. Ее смельчаки занялись рыболовством: ловили сельдь и треску. Другие ушли в торговый флот: датские корабли колесили по океанам, перевозя груз и пассажиров. В городе Одензе я видал домик, где великий сказочник Андерсен сочинял свои сказки. Игрушечный домик, комнаты в нем меньше кают, нельзя пройти в дверь, не согнувшись. Здесь Андерсен видел старых ведьм и отважных девчонок, рыцарей и колдуна, здесь написал он своего «Соловья».

9 апреля 1940 года немцы ворвались в Данию. Они вошли в беззащитную страну. Да, в Дании были солдаты — они стояли у дворца. У них были очень большие шапки. Их было очень мало: держали их для красоты. Немцы объявили, что Данию они рассматривают как дружескую страну. Они оставили датчанам и короля, и парламент, и флаги на зданиях. Они ставили датчан в пример норвежцам: «Смотрите — Дания не воевала против нас, и мы не обижаем датчан». Дания была для Гитлера оправдательным документом: палач Европы позволял себе роскошь прикидываться в Дании добрым дядей… Но трудно людоеду изображать человеколюбца. Трудно старой ведьме — Германии — вести себя, как доброй фее. Сорок месяцев немцы «баюкали» датчан, и вот после сорока месяцев безоружные датчане восстали.

После трагедии Тулона мир присутствует при трагедии Копенгагена. Крохотный датский флот восстал против захватчиков. Несколько кораблей прорвалось к берегам Швеции, остальные потоплены командами. Отважные матросы открыли огонь по немцам, чтобы дать товарищам время потопить суда. Маленькая Дания одержала победу над мощной Германией. Взрывы в Копенгагене придадут еще больше силы датеким патриотам, их услышат народы Европы. Они донесутся и до далекой Америки. Они скажут миру: нельзя больше ждать! Если миролюбивые датчане выходят, безоружные, в бой против немецкой армии, значит, переполнилась чаша. Время свергнуть власть тьмы! Время сжечь старую колдунью! Время освободить Европу!

Близок час, когда свободная Дания будет праздновать победу. Она с гордостью вспомнит день 29 августа 1943 года, когда датские моряки, не подсчитывая сил, не гадая — можно ли драться одному против тысячи — показали миру, что такое истинное мужество.

31 августа 1943 г.

2 сентября 1943 года

Год назад шли бои на улицах Сталинграда. Немцы карабкались на вершины Кавказа. Вероятно, самому Гитлеру это мнится бесконечно давним. Я уже не говорю о сентябре 1941 года, когда немцы каждый день брали какой-нибудь город. Тогда Москва вечером слушала лай зениток и знакомые слова «воздушная тревога», а Берлин упивался «экстренными сообщениями». Все переменилось: берлинцам — зенитки и разрывы бомб, москвичам — сообщения о победах и орудийные салюты.

Чужестранец может спросить: почему же русские так часто говорят о необходимости активизации военных действий на западе? Если они освободили огромные территории от Владикавказа до Таганрога, от Сталинграда до Глухова, они могут освободить и оставшиеся под немецким гнетом области. Я постараюсь ответить на этот вопрос. Я буду говорить не о суждениях государственных деятелей: они сами говорят, когда считают это нужным. Я буду рупором среднего человека: лейтенанта Красной Армии, инженера, учительницы, механика, старика агронома, студентки.

Чем достигнуты наши победы? Самопожертвованием народа и каждого отдельного человека. Я не говорю, что на войне излишен счет. Холодный рассудок, проверяющий чувства, необходим даже в бою. Но одной арифметикой нельзя выиграть войну, тем более что у войны своя арифметика. Недаром народы часто называют свои победы «чудом»: «чудо на Марне», «чудо под Москвой». Это не чудеса: это законы войны, которая требует и рассудка и безрассудства. Я спрашиваю лейтенанта Комарова: «За что орден?..» Он отвечает: «Четыре танка, два «тигра». Он говорит об этом, как если бы речь шла о куропатках. Одной арифметикой ничего не объяснишь, и если можно цифрой передать толщу брони «тигра», то не поддается учету другое: тоска, гнев, мужество Комарова.

Во время «странной войны» в различных «кафе де коммерс» французские доморощенные стратеги подсчитывали, какой перевес в тяжелой артиллерии будет у союзников к весне 1941 года. Весна 1940 года показала тщету этих упражнений. В июне этого года некоторые немецкие генералы, подсчитывая свои танки и самоходные пушки, намечали этапы ликвидации курского выступа. Если имеются за океаном люди, которые подсчитывают, сколько самолетов, транспортов и пушек будет у союзников в 1945 году, мы можем только горько усмехнуться.

Наши победы связаны с жертвами. Я говорю не только о потерях на фронте — о жертвах всего народа. Если некоторые чужестранцы склонны объяснить нашу военную жизнь каким-то особым долготерпением русского народа или спецификой нашего быта, они заблуждаются. Студентки, изучавшие Лопе де Вега или Ронсара, пасут в Казахстане скот. Им это так же трудно, как трудно было бы студенткам Кембриджа заняться овцами Австралии. Москвичи, до войны не державшие ничего в своей руке, кроме карандаша или иголки, рубят лес, работают в шахтах. Это не вспышка энтузиазма: фейерверки не длятся двадцать шесть месяцев. Это — «ничего не поделаешь — нужно»… Вовсе не легко подросткам работать на заводе. Они предпочли бы играть в мяч или читать Жюля Верна. Вовсе не сладко сибирской крестьянке, проводив на фронт сыновей, расставаться с мужем. Но здесь объяснение пути, пройденного Красной Армией.

Не раз иностранцы описывали положение нашей страны. Может быть, некоторые его видели в слишком темных тонах, другие — в слишком светлых. Я не стану сейчас спорить о деталях. У нас нет голода, но у нас есть дети, которые не видят сахара; помимо мировых проблем, у нас многие заняты проблемой, как залатать единственную пару ботинок, — у нас много лишений. Они связаны с количеством немецких дивизий, находящихся на нашем фронте, и с несколько абстрактной, чересчур логичной и поэтому алогичной медлительностью других членов антигитлеровской коалиции.