Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

На деревенской ратуше пробили часы — каждая минута оборачивалась теперь против меня. Мне надо было успеть проскользнуть через двор, пока наши отцы не вернутся с поля. Потом будет поздно.

Я чуть-чуть приоткрыл дверь сарая: во дворе никого не было. Прижав обеими руками к животу охапку сена, я ринулся к дому. Но дверь оказалась запертой изнутри. Беспомощно оглядываясь по сторонам, я стоял перед ней, а наверху гремел оглушительный хохот. Вся компания, высунувшись из окон, с наслаждением пожинала плоды своей выдумки.

— Упражнение на смелость! — кричала Карина, размахивая моими шмотками.

Анна подзадоривала:

— Сделаешь стойку на задних лапках — получишь рубашку!

В общем, мне пришлось терпеть унижение за каждую часть своей одежды. Когда я натягивал штаны, Анна крикнула, прямо-таки визжа от восторга:

— А где же твой штык, американец?

Стыд и страх и в самом деле превратили меня в какое-то бесполое существо.

— Наверху, в ветвях старой груши, мы устроили себе укрытие, — вспоминал Дитер. — Ей и тогда уже лет сто было…

Мне показалось, что я снова ощущаю ладонями потрескавшуюся кору дерева.

Мы стояли у забора и облегчались. Полуденное солнце безжалостно обжигало нам плечи.

— Ну и как тебе все это? — Дитер кивнул головой назад, в сторону усадьбы. Суть вопроса, по всей видимости, состояла в том, смог ли бы я жить вот так же. Я не знал, какой ответ хотел услышать Дитер и что я должен сказать ему. — Медвежий угол! — отрубил он. — А еще короче, просто дыра!

Стоило ли мне признаваться в том, что я охотно сменялся бы с Гердом?

— Вот и скажи ему свое мнение, — предложил я и подумал: а не лучше ли в самом деле удалиться от всей нашей суеты, чтобы иметь возможность со стороны, беспристрастно оценивать вещи?

Я не пришел ни к какому выводу, мысли у меня путались. Выпили мы порядком, а жара еще больше усилила действие алкоголя.

— А я говорю, бегство — не решение вопроса, — продолжал отстаивать свой тезис Дитер. — Особенно теперь, когда речь идет о судьбах войны и мира!

Почему особенно теперь? Мои мысли толклись на одном месте, не приводя ни к каким путным выводам. При чем тут мое желание жить в деревне и угроза миру на планете?.. Я с трудом сохранял равновесие.

— В общем, скажи ему сам…

Дитер помотал головой.

— Он и так знает. Только признаться не хочет…

— Меня беспокоит Хеннер, — сказал Дитер. — У вас с ним что — нелады?

— Откуда ты взял?

— Да он говорить о себе не хочет, сразу увиливает…

За домом возвышался холм, и мне захотелось бросить взгляд на усадьбу сверху.

— За мной! — крикнула я и рванулась бегом к вершине. Дитер сразу отстал. Я уже успела отдохнуть на траве, когда он взобрался наверх. Он неуверенно потоптался на пахоте, потом остановился:

— Да, пожалуй, вот здесь она и стояла…

Он искал место, где росла старая груша, в которой они соорудили тогда себе крепость. Я не видела никаких признаков того, что дерево стояло именно здесь.

— Осенью, — продолжал Дитер, — груши опадали и стучали по крыше. Есть их было нельзя, конечно, — сплошная кислятина.

Прямо внизу перед нами простирался двор усадьбы, дальше виднелась деревня. Воздух был удивительно прозрачным, казалось — до каждого домика можно дотронуться рукой. А теперь — в полет, подумала я и раскинула руки, как крылья. И тут я почувствовала у самого уха дыхание Дитера, его руки скользили по моим бедрам. От него остро пахло потом.

— Ваша дружба всегда так далеко заходит?

Он покраснел и смутился.

— Да я просто пошутил…

Желание лететь пропало, я двинулась вниз, к усадьбе. Хеннер, сидевший во дворе, что-то спросил, но у меня не было охоты говорить с ним. Я вошла на кухню к Анне. Та чистила картошку.

— Давай помогу, — сказала я.

— Ну и отлично, — ответила она, но я не была уверена, что слова ее звучали искренне. Когда я оказывалась вдвоем с Анной, то всегда пыталась угадать, о чем она думает. В общем-то, она была со мной приветлива, но дистанция между нами сохранялась.

Мы решили приготовить суп. В кастрюлю шло все, что было у нас под руками: морковь, картошка, лук, чеснок, вермишель… Нам было ужасно весело. Но стоило мне только спросить Анну о чем-нибудь серьезном — можно ли взглянуть на ее картины, не скучает ли она по городской жизни, — как она сразу же переводила разговор на другое:

— Там, в корзине, есть еще кольраби…

Она так ловко ускользала от расспросов, что я сперва даже сомневалась: спрашивала ли я ее на самом деле или только собиралась. Она могла кого хочешь вывести из себя.

— Что ж, женщина она умная, — сказал Хеннер, когда я заговорила с ним об Анне.

Но больше и он ничего не сказал.

Иной раз мне казалось: у них обоих есть какие-то особые антенны, и они общаются друг с другом, даже если не произносят ни слова. От всего этого можно просто рехнуться!

Карабканье по лестнице в сарае не вызвало у меня того сентиментального настроения, которое, наверное, замышлялось. Чувствовала я себя отвратительно и опасалась приступа мигрени. Бессонная ночь вымотала меня, надо было отлежаться. Над своим прошлым они могли бы вздыхать и без меня — мне это было безразлично.

Я расслабилась, закрыла глаза. И тут послышалось жужжание — угрожающий гул, который не переставал нарастать. Я снова открыла глаза: потолок был черным от мух. Они с волчьей алчностью взирали на меня, готовые жадно ринуться вниз. Некоторые умудрялись еще и совокупляться, чтобы умножить свои несметные полчища.

Первые разведчицы уже добрались до меня. Они путались в волосах, ползали по лбу, губам, лезли в нос, как бы пытаясь проникнуть внутрь тела, заполнить меня своим сладострастным жужжанием. Я натянула одеяло до самого подбородка и набросила на лицо сорочку.

К жужжанию примешивался чей-то громкий смех — он доносился снизу из кухни. Может, они потешаются там надо мной, над охватившим меня приступом слабости в сарае? Пусть развлекаются. Я думала о другом — о социальной несправедливости. Дитер, который работает честно, не покладая рук, ютится в крохотной комнатке, в то время как Герд, лишенный политического доверия, заполучил целую усадьбу!

Возмущение болью отдавалось в груди, мешало дышать. Жужжание вновь усилилось. Мухи теперь атаковали ночную рубашку, я чувствовала их через тонкую ткань. Снизу снова донеслись взрывы хохота. У меня было ощущение, будто что-то важное и существенное проходит мимо. Я поднялась и стала мерить комнату шагами, как тюремную камеру. Черное жужжащее облако следовало за мной. Пока я красилась, эта нечисть садилась мне на шею и руки, даже пыталась влететь в глаза. Охваченная отвращением, я бросилась вон из комнаты.

Анна и эта девица готовили обед. Дитер, которого дома на кухню и веревкой не затащишь, вертелся вокруг обеих, как кот. От него несло водкой. За столом он расхваливал суп сверх всякой меры.

Если бы дома я приготовила ему такую бурду, не представляю, каких проклятий я от него бы наслушалась. Меня охватила злость, я не могла больше сдержать слов, вертевшихся на языке.

— Суп вообще-то довольно пресный, — заметила я.

Гости промолчали и еще ожесточеннее заработали ложками, пока не опустошили тарелки до дна. Но их прежняя веселость улетучилась. Я почувствовала что-то вроде удовлетворения.

— Возьми себя, пожалуйста, в руки, — потребовал Дитер, когда мы вышли прогуляться. — Ты что же, хочешь разрушить мою старую дружбу?

Для тебя важнее, как видно, новый роман с этой юной развратницей, подумала я, но сказала другое:

— Ты просто неудачник. Ты пашешь, а урожай собирают другие. Неужели я всю жизнь должна проторчать в нашей бетонной коробке? Почему ты не купишь такую же усадьбу?

В моих вопросах, я знаю, было мало логики, но они обезоружили его. А именно этого я и добивалась.

— Ты настоящая мещанка! — прорычал он со злостью.

Его ярость только подтвердила, что я задела в нем самую чувствительную струну.

Девчонка Хеннера промчалась куда-то через двор. Желая отомстить мне, Дитер крикнул:

— Постой, я покажу, где в нашу перестрелку попали гуси! — и исчез вместе с ней в саду.

Я понимаю, что преимущество, пусть и незначительное, осталось за мной, но это была еще не победа. Теперь мне придется изменить тактику.

К полудню, когда каждый сказал о себе больше, чем рассчитывал вначале, когда иллюзии рассеялись, встреча подошла к кризисной черте. Все стали избегать друг друга. А бикфордовым шнуром послужила Марга. Она заявилась на кухню, густо намазанная, и выжидала момента, чтобы самоутвердиться. Марга сказала, что отдохнула блестяще, но вид ее выдавал обратное. Все нахваливали импровизированный суп, и тут-то она нанесла свой удар. Атака была довольно неуклюжей, но все же возымела свое действие.