Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

На мне нет никакой вины — я от него ничего не требовала и вообще молчала. Разве что попросила: может, он захватит меня с собой, если едет в деревню? Не так уж и много я просила.

В машине он со мной не разговаривал. Правда, все равно это действовало на меня так же, как если бы он делал ударение на втором слоге. То, что его мучат какие-то заботы, я заметила еще в прошлый раз на Вишневой горе. Конечно, я понимаю: когда у кого-то накипит на душе, он может сорвать свою злость неизвестно когда и на ком. Но что Герд может так реагировать, я уж никак не ожидала. Я просто хотела дать ему понять, что, если он не против, я тоже поехала бы с ним на Вишневую гору…

А когда он потом начал кричать, и все на одной ноте, кто же может такое выдержать — я и выпрыгнула из машины и побежала вниз по шоссе. В поле работали люди, они все видели и слышали. Я знала, что теперь слух дойдет и до моего Роткопфа. Но мне уже было все равно: я бежала, пока сердце не начало выскакивать у меня из груди. И по-прежнему слышала его крик — на одной и той же ноте…

Новости, которые попадают в деревню не со стороны железной дороги, колесят ужасно долго, прежде чем доходят до меня. Но в конце концов все же оказывается, что у меня не меньше глаз и ушей, чем у всех нормальных людей в деревне.

А эту новость, как мне иной раз кажется, я узнал последним. Ее мне принесли утренние сменщики: Гизела, твоя законная женушка, бродит вокруг Фронхага, как одичалая сука…

В общем-то, меня это не удивило — Гизела всегда искала в жизни чего получше. Я не стал отвечать напарникам, зато порядком понаслушался от них едких словечек в свой адрес. Их речи сводились к одному: если бы это случилось с кем-нибудь из них, все решалось бы просто — штаны на замок, а ее — вон из тепленького гнездышка!

Я думаю, они, наверное, уже давно подсмеиваются надо мной. И в груди у меня от таких мыслей начинает чудно так потягивать. Нет, нельзя поддаваться. Какой же чудак будет останавливать мельничное колесо в половодье! Тут только один выход: подождать, пока вода спадет сама собой. Между прочим, работа на железной дороге приучила меня не только к пунктуальности, но еще и к терпению.

Что уж случилось, того не изменишь. И слова тут не помогут. Болтовни хватает только на три угла, любил повторять отец, из четвертого ее выдувает ветер. Нужно уметь выжидать. Несчастья не будет, пока ты его сам себе не накличешь. Ну а те, наверху, уже понесли заслуженное наказание.

Так бывает: сначала ночь, потом тьма рассеивается, а вместе с ней исчезают ночные призраки.

Все, что мы могли сказать, было сказано, больше никто не хотел откровенничать. Болели раны, которые мы опять вскрыли. Только Дитер все никак не мог утихомириться и подбивал нас на новые и новые проделки, чтобы заполнить внезапно возникшую пустоту. У него появилась прямо-таки организаторская мания. В конце концов ему удалось уговорить компанию отправиться в лес на прогулку.

Я обливался потом, даже сидя на скамейке. Неужели еще придется тащиться пешком по открытому полю до самого леса? Воздух был горячий, как в духовке.

Мы еще не добрались до края приусадебного участка, а я уже лишился сил. Я сказал, что догоню их вместе с Анной, и начал искать какой-нибудь тенистый уголок. Рени, Марга и Дитер скрылись в направлении ручья, еще какое-то время до меня доносился их смех. По всей вероятности, их смешила моя медлительность. Между мной и Рени возникло непривычное отчуждение. Мне доставляло обиду, что она не обращала на меня внимания, хотя я был рад хоть немного отдохнуть от ее бесконечных затей.

Я слышал, как во двор въехала машина Герда. Потом появилась Анна. Пожалуй, подумал я, это единственная возможность поговорить с ней с глазу на глаз. Я хотел поделиться с ней тем, чего никто еще от меня не слышал: как на самом деле сложилась моя жизнь, что почва уходит у меня из-под ног, с тех пор как я ушел от моей…

— В чем дело? — спросила Анна. — Ты что — не идешь с нами?

— Я ждал тебя, потому что… — Слова выходили из меня с трудом. — Покажи, что ты сейчас рисуешь…

— Нам надо идти, — ответила Анна. — Нас ждут.

Она пошла вперед короткими быстрыми шагами.

Я с трудом поспевал за ней. Пот ручьями струился у меня по лицу. Внезапно Анна остановилась, поджидая меня. Ее взгляд был серьезным.

— Мне нечего показывать, — сказала она.

— Ясное дело — стройка…

— Нет, этим Герд занимается в одиночку. У меня все условия для работы, а я не могу!

Она повернулась и пошла дальше. Я старался идти с ней в ногу.

— Ну а что говорит Герд?

— Он ничего об этом не знает.

Какое-то время мы молчали. Моя рубашка прилипла к телу, ее можно было выжимать. Голова кружилась, перед глазами плавали разноцветные круги. В них вертелся кусок стены, не оклеенный обоями.

— Начинать все сначала всегда трудно, — заметил я. — Вот и я, с тех пор как бросил… А ты пробовала?

— Конечно. Каждый день пытаюсь…

— Наверное, это переезд, новая обстановка.

Анна опять остановилась. Взгляд ее был устремлен на усадьбу, теневая сторона которой казалась черной на фоне ослепительного неба.

— Сначала я думала — виновата погода. Мы тут живем в тучах — каждая цепляется за гору, и идет дождь. От детских лет у меня остались совсем другие воспоминания. Но это были просто красивые картинки. С тех пор прошло полжизни, и они покрылись в памяти фальшивой позолотой… Ямы на дороге, залитой грязью, которая никогда не высыхает. Ты еще помнишь это? Я целыми днями не выходила из дома: за окнами бесконечный дождь, по стеклам течет вода, в комнатах сплошная сырость, такое чувство, будто тонешь… Когда появляется солнце, я прихожу в себя, пытаюсь работать, но ничего не выходит.

— Со временем привыкнешь…

Анна покачала головой.

— Мне уже за сорок — и ни одной персональной выставки. В живописи женщина, чтобы чего-то достичь, должна уметь больше, чем мужчина. Я знаю, что мои работы — не серость. Может, мне не хватает таланта создавать картины будущего, и я вынуждена довольствоваться настоящим… Но этого мало. Конечная остановка, мой милый…

Она повернулась и ускорила шаг.

Наверное, мне надо было сказать ей, что такие кризисы не редкость, что процессы познания самого себя помогают подняться…

Казалось, моя голова лопнет от жары. Кровь стучала в висках. Я вдыхал воздух короткими частыми глотками, и его не хватало для долгих объяснений.

Вертящийся перед глазами кусок голой стены напомнил мне, зачем я ждал Анну. Она опередила меня своей исповедью, прежде чем я успел исповедаться сам.

А что, собственно, я мог ей сказать?..

Я шла по узкой тропинке, которую сама протоптала через пашню, вниз к долине. Мне хотелось убежать от вопросов Хеннера, которые я чувствовала с момента его появления. Но они догнали меня, я не успела от них скрыться и теперь хотела хотя бы выиграть время, чтобы придумать ответы, которых не знала.

Позади я слышала сопение и топот. Мне чудилось хриплое дыхание старухи, которая буквально наступала мне на пятки. Я чувствовала, что она вот-вот настигнет меня, обернется мной. Я уже представлялась себе той самой старухой с мешками и сумками, спешащей через пустынное поле. У меня перехватывало дыхание, воздух обжигал мне горло. Так, наверное, умирают от удушья, подумала я.

Самая впечатляющая картина детства, сохранившаяся в памяти, несмотря на все перипетии жизни: пожар в усадьбе Шеллеров.

Он разразился в полдень. Стояло теплое бабье лето, мы прочесывали заросли в низине и набивали себе животы пропыленными листьями щавеля. Мы бегали босиком, и я наступил на колючку. Ступня сразу же вздулась. Ноги наши были по колено белыми от пыли. Я ковылял вслед за Кариной, не отрывая глаз от ее икр, и от возбуждения забывал о боли.

До сих пор удивляюсь, почему я так детально запомнил все это, в то время как вещи, случившиеся гораздо позже, напрочь выветрились из памяти.

Анна была первой, кто услышал удары пожарного колокола. Вслед за тем через луг на велосипеде промчался служащий магистрата, трубя в сигнальный рожок. Тут мы уже заметили черные клубы дыма над деревней.

— Пожар, — сказал Феликс и побледнел: в Дрездене его еле успели вытащить из горящего дома. Крестьяне, работавшие в поле, оставили дела женщинам и помчались в деревню.

— Бежим! — крикнула Карина.

Мы ринулись вслед за взрослыми. Про колючку в ноге я и думать забыл. Когда мы добежали до усадьбы, языки пламени пробивались уже через крышу амбара. Со стороны пожарного депо доносились возбужденные крики. К горящей усадьбе подлетела повозка с насосом, запряженная парой лошадей. Пожарные, мокрые от пота в своей амуниции, чертыхались, пытаясь запустить мотор с помощью кожаного ремня. После каждой неудачной попытки ремень надо было тщательно наматывать на пусковую шайбу.