Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Он широким жестом обвел двор. Дрозд на крыше продолжал свои соблазнительные рулады. Кошка лениво взирала на нас с верхушки ворот.

Я поднялся, стараясь сохранять равновесие. Рюмки на столе угрожающе звякнули.

— Ошибок не делает тот, кто вообще ничего не делает! Меня просто выставили за дверь, вот и все! Неужели у нас имеют право так обращаться с нашими же людьми?

Хеннер подлил мне в рюмку водки.

— Да сядь ты по крайней мере, — сказал он, не повышая голоса.

— Идеалы хороши до тех пор, — заявил Дитер, — пока ты не начинаешь в них верить. Полагаться на них нельзя. Почему ты не обратился за помощью к Карине? Вот это был бы точный адрес для твоих вопросов. В конце концов, наш девиз касается и ее…

Я молчал. Да и стоило ли объяснять им, что я писал Карине, но не получил ответа? Что я даже не знаю, дошло ли вообще до нее мое письмо на своем долгом пути через разные инстанции? Я бросил взгляд на калитку, все еще надеясь на чудо, благодаря которому Карина могла бы оказаться здесь.

Дитер, как видно, угадал мои мысли. Он тоже посмотрел на ворота и продолжил свой монолог:

— Мы сами выбрали свое мировоззрение и должны быть готовы к вытекающим отсюда последствиям, даже и не совсем приятным.

Из дома выпорхнула Рени и защебетала:

— Назад, на лоно природы! А дамам вход не воспрещен?

Дитер повернулся к ней и поднял, салютуя в ее честь, рюмку. Рени восприняла это как приглашение и уселась за стол.

— Ты нам мешаешь, — сухо заметил Хеннер.

Рени одарила его ослепительным взглядом и осталась.

— Ты же знаешь, в чем дело, — сказал мне Хеннер, — тебе-то известно, что нам можно и чего нельзя.

— Ну и жарища! — фыркнула Рени. — Вы не против? — И она стянула с себя через голову блузку. В ярком свете дня ее обнаженное тело казалось детским. Я хотел было возразить на замечание Хеннера, но слова вылетели у меня из головы.

Хеннер полностью потерял самообладание. Его неуверенность, заметная во время беседы, обратилась в бессильную ярость.

— Ты что, издеваешься над нами, что ли? — взревел он.

— Равноправие распространяется на всех, — вмешался Дитер, — патриархат канул в Лету, мой друг!

И он жадно уставился на миниатюрные груди Рени. Коричневые ободки вокруг ее сосков под солнцем, казалось, стали еще больше.

— Неужели ты не понимаешь, что здесь происходит? — продолжал ругаться Хеннер.

— Понимаю. Ты сегодня просто не выспался. — Рени устроилась у Хеннера на коленях и замурлыкала как кошка.

О продолжении разговора нечего было и думать.

— Сейчас я вам кое-что покажу, — объявил я.

Позвав из дома Анну и Маргу, я повел всю компанию в сарай. Я чувствовал себя в этот момент настоящим хранителем музея.

Центральное событие культурной программы Герд подготовил в полной тайне. Он не посвятил в нее даже меня.

Утром он первым появился на кухне, помог мне приготовить завтрак. Гости спали долго, и я замечала его нетерпение. После завтрака он уединился с мужчинами во дворе. Потом к ним присоединилась Рени. Мы остались вдвоем с Маргой.

Она задавала мне все новые загадки. Еще вчера вечером я считала, что жертвой их совместной жизни является Дитер. Теперь же все мне представилось в ином свете. Я видела, что Марге не хватало ни сил, ни воли, чтобы противиться полному и абсолютному превосходству мужа. Ее несогласие с ним было не более чем игрой. Иногда она изображала нечто вроде сопротивления, дабы показать, что способна принимать самостоятельные решения. Но это было чистым позерством. Дитер оставлял за ней кое-какую свободу действий, потому что был уверен: она от него никуда не денется. За завтраком он громко шлепнул ее ладонью по заду, цинично заметив:

— Мое зажигание…

Марга вздрогнула от обиды, но восприняла выходку Дитера безропотно. По сравнению с ней я казалась себе прямо-таки пышущей духовным здоровьем. Марга ревновала Дитера к подружке Хеннера. Все мысли ее были направлены на то, как бы ему отомстить. Но она не делала этого, боясь потерять его.

Герд вошел в дом.

— Идемте, я вам кое-что покажу.

Вид у него был таинственный. Мы потянулись за ним следом.

— Всех под знамя, что ли? — хихикнул Дитер.

— Вроде этого. — Герд завел нас в сарай. Здесь надо было подняться по лестнице на сеновал. Марга боялась высоты и отказалась лезть вместе со всеми. Наверху Герд подвел нас к поперечной балке, на которой когда-то каждый из нас поставил карандашом свою подпись. Даже сейчас, через тридцать лет, они еще хорошо сохранились.

Через чердачное окно бил косой свет, в котором поблескивали карандашные буквы. Подпись Карины стояла последней. А рядом крупным печатным шрифтом был выведен наш девиз. На этом месте мы дали тогда клятву верности нашему ребячьему союзу: один — за всех, все — за одного!

Дитер и Хеннер изобразили на своих лицах трогательное волнение. Рени, которая вообще была здесь сбоку припека, даже прослезилась. Герд заранее припрятал наверху шампанское. Оно шипело и пенилось в бокалах, так что все выглядело весьма торжественно.

— Где вы запропастились? — послышался снизу крик Марги. — Что-нибудь случилось?

Лицо у Дитера стало злым, он постучал себя пальцем по лбу.

— Как я вам завидую! У вас было такое детство! — Рени шмыгнула носом от волнения. — Наше поколение ничего подобного не знает…

— Чепуха! — назидательно заявил Дитер. — У каждого поколения есть свой шанс, надо только его использовать.

Я видела, что он все теснее прижимается к Рени и старается провести ладонью то по ее руке, то по бедрам.

На лестнице послышались жалостные причитания: любопытство у Марги все-таки взяло верх, и она решила последовать за нами. Теперь, добравшись почти до цели, она боролась с приступом головокружения. Мужчины подхватили ее под руки и затащили на деревянный настил. Выглядела она довольно жалко, на лице не было ни кровинки. Мы объяснили ей суть происшедшего, Герд принес бокал шампанского. Постепенно лицо ее обрело нормальный оттенок, и ей тоже захотелось посмотреть надписи на балке. Когда она поднялась с пола, на юбке остался слой пыли, и было видно, какой у нее широкий, массивный зад.

— О боже, яйца! — вдруг вскрикнула Марга.

Когда Герд позвал нас в сарай, мы с ней как раз готовили второй завтрак и забыли кастрюлю с яйцами на плите. Я бросилась к лестнице. Прошло еще довольно много времени, пока участники нашей экскурсии вернулись в дом.

Дитер извинился за задержку — Марга никак не могла спуститься по лестнице. Я была довольна, что мне не пришлось стать свидетельницей сложной операции по ее спуску на землю. Яйца стали синими и твердыми как камень. Несмотря на это, они мгновенно исчезли со стола.

Герд довольно ловко устроил эту экскурсию — он хотел нас растрогать. Своего рода эмоциональный шантаж. Со мной, правда, такие номера не проходят. Когда мы наверху распивали шампанское, я припомнил все унижения, которые пережил в этом сарае.

Наши родители держали тогда коз. На ночь их загоняли в стойло. Каждый день начинался для меня с отвратительного запаха козьего молока. Деревенская община разрешила нам обкашивать кустарники и обочины дорог. Летом, когда сарай заполняли сеном, мы затевали игру в «американца». Она имела свою предысторию, которую на разные лады пересказывали в деревне — один вариант красочнее другого.

А суть заключалась в следующем. Однажды — это было сразу после войны — на ночь в деревне расположилась американская танковая часть. Когда утром танки с ревом двинулись дальше, все увидели, как по улице вслед за ними мчится голый солдат, прижимая к себе амуницию. Местом происшествия был сеновал, и в разных версиях назывались имена разных деревенских красоток.

Собственно, это было единственным отголоском войны в наших местах, и она соответствующим образом преломилась в сознании жителей деревни. Ну а для нас, ребятишек, следствием явилась игра в «американца».

В жаркие летние дни, раздевшись догола, мы прыгали с настила в заполненную сеном квадратную загородку. Честно говоря, игра мне не очень нравилась. Перед каждым прыжком в кажущуюся бездонной пустоту у меня от страха захватывало дух. К тому же, раздеваясь догола, я с трудом преодолевал в себе чувство стыда.

Другие из нашей компании наверняка заметили это. И однажды, когда после очередного прыжка я карабкался вверх по лестнице, вся банда, уже в одежде, с хохотом полетела мне навстречу и врассыпную бросилась из сарая. Моей одежды наверху не оказалось. Голый, стоял я на дощатом настиле и лихорадочно строил в голове планы незаметного возвращения домой, где мог одеться. Кроме того, меня ждало невыполненное домашнее задание, из-за этой дурацкой шутки я мог завтра схватить двойку. В глазах у меня стояли слезы бессилия: ну погодите, вы за это еще ответите! Тогда я впервые открыл для себя, как тесно уживаются друг с другом дружба и вражда.