Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

Спасибо тебе, добрая, чуткая девушка!

10 февраля

За эти два дня (вчера было воскресенье) я успокоился, и когда сегодня пришел в VIII класс, у меня уже не было против учениц никакого чувства обиды. Девицы тоже не проявляли по отношению ко мне никакой враждебности, а в перемену одна из них пригласила даже меня вечером к себе на именины, где были и другие восьмиклассницы.

13 февраля

Четверг на масленой. Сегодня был только один первый урок. А с 10-ти часов началось литературное утро, на котором были только педагоги и ученицы всех классов. Сошло утро очень мило. Было много номеров декламации и на русском, и на иностранном языках (последнее еще новинка у нас). Было и пение. Особенно мило вышел дуэт двух маленьких сестер З-вых (одна в приготовительном, другая — во II классе), пропевших «Сижу за решеткой». Под конец выступила 3. В. (семиклассница) со своим собственным стихотворением «Кокуйское озеро». Стихотворение публике понравилось, но своим чтением она несколько испортила его. Потом читала одна из лучших декламаторш — семиклассница Ч-ва. Когда после чтения «Матери» Надсона ее вызвали на бис, она объявила: «Стихотворение С-вой» (ее подруги по классу), — и прочла его. Раздался гром аплодисментов и крики: «Автора! Автора!» Смущенная С-ва появилась на эстраде и раскланялась. Ч-ва прочла на бис другое стихотворение С-вой. Опять вызовы «автора». На этот раз Ч-вой едва удалось притащить смущенную поэтессу на эстраду, овациям по ее адресу не было конца. А по окончании утра подруги подхватили ее на руки и так донесли до прихожей.

15 февраля

Вчера был вечер восьмиклассниц, устройство которого всецело поглотило за последнее время их внимание. Концертное отделение было небольшое, но довольно содержательное и исполнено очень хорошо. На этот раз в качестве режиссера готовил учениц один артист, и влияние специалиста сказалось на большей выразительности и драматизме их чтения. Очень хорошо провела, между прочим, мелодекламацию ученица З-ва, у которой декламаторский талант оставался до сих пор неизвестным в гимназии, да едва ли о нем знала и сама З-ва. Интересно было также выступление восьмиклассницы Т-вой со своими стихотворениями.

После концертного отделения шли танцы, а я занимался разговорами то с той, то с другой ученицей. Много говорил, между прочим, с шестиклассницей З-вой, умненькой, но чересчур бойкой и невыдержанной девицей. За вторую четверть ей была поставлена четверка за поведение из-за самовольного ухода с моего урока, и она первое время сторонилась меня. Но теперь горечь обиды, видимо, прошла; а, может быть, она и сама сознала свою неправоту. Во всяком случае, она беседовала со мной весьма дружно; говорила и о своем внеклассном чтении, и о реферате, на котором она выступала в качестве оппонентки с чересчур резкими и не всегда основательными возражениями, в чем сегодня сама созналась.

Вообще в этом сближении педагогов и учениц не на официальной почве я вижу одну из самых симпатичных сторон таких ученических вечеров.

16 февраля

Теперь масленица. Народ гуляет. Закрыты и магазины, и все правительственные учреждения. А я по-прежнему принужден сидеть почти целые дни за проверкой ученических сочинений…

17 февраля

Сегодня возобновились занятия, но ученицы «раскачиваются» с трудом. Особенно мало было в VIII классе, да и то просили их не спрашивать. Я, заранее учитывая это послепраздничное настроение, принес сегодня номер «Свободного воспитания», и на уроке методики мы читали одну статью о школе нового типа. Некоторые ученицы, правда, начали было разговаривать и перешептываться, но когда я сказал: «Может быть, неинтересно», — ученицы запротестовали, и разговаривавшие после этого тоже стали слушать.

В VII классе я раздавал классные работы. При проверке этих сочинений оказалось, что ученицы «с Камчатки» списали свою работу («Чичиков и Молчалин») с учебника; в том числе моя «приятельница» по прошлому и позапрошлому году Е-ва, ученица ленивая и неразвитая, но очень обидчивая (на днях она отказывалась у меня от урока, якобы по причине болезни, тогда как накануне была вместе с матерью в кинематографе). Раздавая сочинения, я — не называя фамилий — сказал, что «две особы» списали свои сочинения, и сопоставил их поступок с поведением Чичикова, о нравственной низости которого они писали. «Разница только в том, — добавил я, — что Чичиков мошенничал все-таки умно; здесь же было сделано глупо, потому что если Вы знаете свой учебник, то неужели учитель не знает его?» Все это я говорил, отнюдь не сердясь, и класс реагировал на это смехом. Как чувствовали себя виновные, не могу судить; но никаких возражений или эксцессов с их стороны не было.

18 февраля

Сегодня на конференции разбирались пробные уроки моих «словесниц» по грамматике. Председатель, мало смысля в методике преподавания, хочет, видимо, все-таки показать себя и выступает с замечаниями по меньшей мере курьезными. Сегодня, например, он поставил в вину практикантке, что она писала «т» как j, и «ъ» как t. Другая оказалась виноватой в том, что употребляла общепринятые названия «твердый и мягкий знак», тогда как, по мнению председателя, это названия не научные, и называть эти буквы надо «ер» и «ерь». А когда я указал, что ведь и «р» называется «ер», и при одинаковом названии ученики могут смешивать эти буквы, председатель недовольно заметил, что «р» называется «эр», а «ъ» — «ер». Но к чему вводить в современную школу эти тонкости старинных названий — бог весть. И без того в области грамматики у нас много лишнего балласта, из-за которого не успевают усвоить даже самого необходимого. Да и «научность» всего этого более чем сомнительна. Названия «ер» и «ерь», введенные еще в X веке, употреблялись тогда, когда «р» называлось «рцы», т. е. смешения с этой буквой произойти не могло. Употребляя же теперь латинские названия букв («эр», «эс» и т. д.), мы почему-то должны, несмотря ни на какие неудобства, называть «ъ» и «ь» по-старинному. Почему же тогда и «ы» не называть, как в старину, «сры»? Пусть филологи, разбирая древнерусские памятники, где «ъ» и «ь» имели совсем другое значение, возмущаются названием «твердый и мягкий знак», и предпочитают старинные названия; мы, обучая современному русскому языку, вправе употреблять и современные названия, вполне удобные и соответствующие современному значению этих букв. И только такие псевдоученые мужи, как наш председатель, желая пустить пыль в глаза своей ученостью, могут предъявлять такие странные требования, далекие как от истинной научности, так и от живого учебного дела. Но нам, его подчиненным, приходится тем не менее со всем этим считаться. Придется даже по его приказанию следить за каллиграфией ученических работ и подчеркивать не только многочисленные орфографические и стилистические ошибки, но и неправильные начертания букв (вроде J и t), и это у учениц старших классов, т. е. тогда, когда почерк у них уже установился. Нашел, очевидно, наш сверхпедагог, что нам, словесникам, делать нечего!