Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

Снова о положении учителей

27 января

Обыкновенно принято изображать в самом жалком виде положение народного учителя. Материальное положение его действительно незавидно, но и положение нас, учителей женских гимназий, принимая во внимание больший образовательный ценз, немногим лучше их. Что же касается условий работы, то в этом отношении положение народного учителя несравненно лучше, чем положение учителя средней школы. Несмотря на то что их гораздо больше но числу, они более объединены между собой, чем мы. Учительские общества (общества взаимопомощи учащих и учивших) среди них обычное явление и существуют почти в каждом городке. Для объединения же педагогического персонала средней школы нет никаких аналогичных обществ. Для народных учителей каждое лето устраиваются разные курсы и съезды. Состоялся недавно даже всероссийский съезд. Из наших же коллег могли устраивать съезды только классики да математики. О съезде же преподавателей гуманитарных наук или даже о курсах для них нет и речи. Об общих же для учителей средней школы съездах никто и не заикается. А между тем разве средняя школа — переживающая такой жесткий кризис — меньше нуждается в них? Но этого мало. Самое главное — это возможность свободной работы, возможность быть хозяином своего дела. В этом отношении опять нет никакого сравнения между учителем средней и низшей школы. Правда, и деятельность народного учителя опутана разными циркулярами. Но не в них дело. Важно то, что за десятками, а то и сотнями народных школ стоит только одно лицо — инспектор, который бывает в школе всего раз-два в год, а то и того реже. За плечами народного учителя не стоит, таким образом, неотступно «некто в синем», и в своих ежедневных занятиях с детьми он не связан с мелочным вмешательством начальства. Он до некоторой степени сам хозяин своего дела.

Совсем иное у нас. Здесь в каждой средней школе есть своя власть, одаренная большими полномочиями. И эта власть в лице директора или председателя, как у нас, держит всю «вверенную ему» школу в своем кулаке. 10–20 преподающих в этой школе педагогов — все у него на глазах. И он имеет полную возможность следить за каждым их шагом. До свободы ли и самодеятельности тут, когда на каждом шагу своей работы приходится выслушивать указания, замечания и нотации. Чтобы обезопасить себя от чересчур придирчивого отношения к своей деятельности, приходится чем-нибудь задобрить начальника, не вступать с ним в пререкания, быть почтительным, сделать в праздник визит и т.п. Всего хуже, когда начальник окажется специалистом по твоему предмету. А таков именно наш нынешний председатель Ш-ко, преподававший раньше словесность. Как из рога изобилия, сыплются теперь разные указания, замечания, реформы и прочие мероприятия — и все на мою шею! Оттого ли, что он интересуется постановкой словесности, или оттого, что хочет подсидеть меня за то, что я не пошел по его приглашению встречать к нему новый год (обидевшись, что он не отплатил мне визита), но только он то и дело стал внезапно являться ко мне на уроки словесности.

Правда, ничем предосудительным я на них не занимаюсь. Но в то же время я не намерен пускать пыль в глаза опрашиванием лучших учениц и т.п. Это обычные рабочие уроки. И, как назло, Ш-ко вот уж по два раза попадает в VII класс тогда, когда я спрашиваю слабых учениц. Те, разумеется, «плетут». И в результате председатель заметил мне сегодня с неудовольствием, что мои ученицы очень неразвиты (в прошлом «Русское знамя» как раз, наоборот, обвиняло меня в стремлении развивать учениц). Единственная панацея от этого, по мнению председателя, это введенные им рефераты, в которых на самом деле будут участвовать, конечно, только сливки гимназии. Но главный конек нынешнего председателя — это декламация стихотворений (он сам недавно издал сборник стихотворений для заучивания наизусть и теперь все время носится с ним). Сегодня, например, он выразил мне свое неудовольствие по поводу того, что в его присутствии я не спросил ни одного стихотворения. На будущее время я должен буду у каждой ученицы в его присутствии (по его требованию, даже и вообще у каждой спрашиваемой) обязательно требовать декламации какого-нибудь стихотворения. Это займет минимум 1/3 каждого урока, если даже только выслушивать их, чего, конечно, недостаточно. А между тем, дай бог, и без этих затей еле-еле кончить программу. И так уже приходится спешить, вызывая недовольство учениц и проходя некоторые произведения (например, «Ревизор») слишком бегло. Но этим дело не ограничивалось. В VIII классе, где ныне стихотворений наизусть не учили, теперь, по требованию председателя, придется заняться исключительно этим делом: учить, декламировать, повторять, потому что он велел, чтобы в каждом экзаменационном билете (весной) было вставлено по стихотворению. Опять, значит, в угоду фантазиям нового барона придется нарушить весь ход занятий. Скомкать или бросить совсем романы Л. Толстого и Достоевского и заняться заучиванием и повторением раньше заученных стишков. Говорю «стишков», а не стихов, потому что здесь тоже придется сделать своеобразный выбор. О том, что мы раньше проходили в VI классе «Размышления у парадного подъезда», «Песня Еремушки» и т. п., я не смею теперь и заикнуться. И даже, когда я упомянул о стихотворении «На смерть Пушкина», Ш-ко с неудовольствием спросил: «Неужели проходили и последние строки? Ведь это можно отнести и к нашим современникам!» Пришлось успокаивать его, что освещение этому давалось чисто историческое, без всякого сопоставления с современностью (да и действительно так!). Во всяком случае, приходится все это «мотать на ус». Но сам режиссер всего этого остается в стороне, а расхлебывать кашу приходится нам — слепым исполнителям чужой воли. Когда я объявил сегодня о заучивании стихотворений в VIII классе, ученицы стали было сами намечать материал для заучивания. Одна напомнила о «Парадном подъезде», другая пожелала выучить «В минуты унынья, о, родина мать»… из «Кому на Руси…» Пришлось положить свое veto. И из богатого хорошим, идейным материалом Некрасова, остается теперь выбирать для моих специалисток-словесниц, стоящих уже на пороге жизни, такие детские «стишки», как «Школьник», «Влас», «Несжатая полоса» и т.п. Ибо все остальное не попало в сборник нашего председателя. И с этим со всем приходится нам считаться. Попробовали бы работать при таких условиях народные учителя. Едва ли бы они позавидовали нам!

2 февраля

Сегодня был второй реферат. Читала ученица VIII класса С-ва на тему «Театр и кинематограф». На этот раз, пользуясь опытом прошлого реферата, я внес некоторые усовершенствования в саму технику ведения дела. Небольшой зал весь наполнен ученицами старших классов. В первых рядах сидели начальствующие и преподаватели. В центре возвышалась кафедра, на которой помещалась референтка. По одну сторону ее стола классная доска с написанным на ней планом реферата. А по другую сторону стоял длинный стол с зеленым сукном, за которым лицом к публике сидели два секретаря — ученицы VIII класса, 6 оппоненток, заранее записавшихся и бравших реферат на дом, а в центре я как руководитель собрания. Получалась картина довольно необычная для учебного заведения. Когда референтка кончила и под аплодисменты публики села тоже за стол, я предложил записаться тем, кто пожелает что-либо говорить из публики. Желающих не нашлось. И я предоставил тогда слово одной из оппоненток, ученице VI класса. Пока она говорила, я основные ее положения записывал. А потом предоставил слово референтке, и она — по указываемым мною пунктам — давала ответ на возражения оппонентки. Та опять ей отвечала, а я по большинству пунктов старался формулировать мнения той и другой или сделать из них какой-либо общий вывод. Так же шло дело и дальше. Это внесло известный порядок в прения. А сама тема и обилие оппоненток оживили собрание, и реферат в общем сошел удачнее, чем предыдущий. Когда оппонентки уже исчерпали свои возражения и стали повторяться, слово взял учитель математики и сказал, что и театр, и кинематограф только тогда будут удовлетворять своему назначению, когда из рук спекулянтов перейдут в руки общественных организаций. Раздался гром аплодисментов. Председатель тоже поаплодировал, потом встал и, попрощавшись со мной, пошел к выходу, так как он спешил в другое место. Присутствующие поняли, что все кончилось, и тоже двинулись из зала. Таким образом, я опять не успел сделать никакого резюме. Надо было уже после прений еще обратиться к ученицам и пригласить желающих высказаться. Такие, по-видимому, нашлись бы, потому что уже после окончания всех прений они еще оживленно спорили между собой и заявляли, что хотели бы кое-что сказать. Надо, значит, еще внести некоторые изменения в технику этого дела. Но во всяком случае реферат, видимо, оживил учениц и пробудил у них ряд мыслей. И мне гораздо приятнее было чувствовать себя среди них не учителем, изрекающим что-то ex cathedra, а просто — как primus inter paves. Жаль только, что это все мало вяжется с общим строем и духом современной школы, что все это похоже на вливание «нового вина в мехи ветхие». И мне вдвойне тяжело было садиться вечером за проверку тетрадей и гнуть двойки за разные буквы «ѣ». Не с большим удовольствием, наверно, и ученицы брались за свои обязательные, надоевшие уже учебники.