Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских - Леонид Беловинский

В рождественский сочельник (канун праздника) до первой звезды строго соблюдался пост, но допускалось веселье, и молодежь с песнями-колядками выходила колядовать, славить Христа, поздравляя домохозяев, за что получала благодарность съестным. Веселящаяся толпа колядующих носила склеенную из бумаги с сусальным золотом и серебром большую звезду со свечкой внутри – символ Вифлеемской звезды. Но главное славление Христа шло в день Рождества. По домам и квартирам доходных домов в качестве славильщиков ходили дворники и даже будочники и городовые, чьи посты были возле этих домов. Нередко славлением занимались и молодые чиновники. «Скажу кратко, – вспоминал Лейкин, – как у нас проходил первый день Рождества… Утром все ходили к ранней обедне… а вернувшись домой, разговлялись ветчиной и пили кофе со сливками. Зажигалась елка. Приходили мальчики-славильщики со звездой из бумаги и славили Христа перед образом. Это были дети дворников, водовозов, ремесленников с нашего и соседних дворов. Их приходило партий пять-шесть. Принимали их всех и давали им копейки по три, по пятачку. Также являлись христославы-будочники и тоже пели перед иконами… Их угощали водкой и давали им деньги. Затем приходили поздравлять дворники, водовозы, трубочисты, сторожа из церкви, парильщики из бани, сторожа из Гостиного двора, сторожихи и бабки из бани, просвирни, богаделенки, звонари с колокольни, мусорщики и проч. Хорошо, что тогда рубль имел цену большую, и отец давал всем не более как по двадцать-тридцать копеек. Впрочем, всем поющим, кроме того, подносили водки, и этого добра тогда к праздникам покупалось много… Для того чтобы не сбиться, сколько выдано поздравителям, и потом записать в расход, отец мой держал большие счеты на подоконнике и после каждой выдачи прибавлял сумму к костяшкам. Христославие заканчивалось священниками из прихода, которые приходили уже часов около трех дня и непременно оставались выпить и закусить. Христа славили они уже навеселе. Затем отец надевал фрак и ехал делать необходимые визиты и в этот день обедать домой уже не приезжал, а обедал у своего патрона…» (101;. 149–150).

В праздничных обрядах и обычаях соединялись элементы христианских и народных верований и ритуалов, иногда очень древних. Это имело место и во время церковных праздников. Бурно проходили Святки – 12 дней между Рождеством Христовым и Крещением Господним (Богоявлением). Колядования шли и после Рождества, на Васильев вечер, с которого начинался Новый год. Девушки на Святках гадали о женихах, причем именно в городе было принято окликать на улице прохожих, спрашивая их имя, или бросать за ворота башмак: имя поднявшего и было именем будущего жениха. В квартире Лейкиных на Новый год после угощения «взрослые садились играть в лото, а мы, дети, рядились во что попало и бегали по комнатам в «уродских» и «арапских» масках. На святках нам обыкновенно дарили карикатурные маски с длинными уродливыми носами, вывернутыми острыми подбородками, с нарисованными волдырями на лбу и на щеках. Были и черные маски негра с красными губами. Девочки рядились всегда цыганками в пестрые платки, а мальчики, большей частью, выворачивали шубы мехом вверх и, надев их, ползали на четвереньках, рыча и изображая медведей и волков. Угощением для детей были пряники, мармелад, пастила и орехи. Орехи давили дверьми. Трескотня шла по всей квартире. Играющим в лото взрослым подавались пунш, мадера, варенье. Помню, что блюдцев не полагалось к варенью. Варенье подносилось в вазочке, в ней была положена одна десертная ложка, и все гости ели варенье по очереди с одной ложки. Варенье подавалось разных сортов. Подавались яблоки, нарезанные на четвертинки, синий изюм и миндаль. Вечеринка заканчивалась ужином, в котором играла главную роль ветчина с горошком и клетчатый пирог с вареньем и желе из белого вина с вареньем и восковым зажженным огарком внутри. Иногда на время этих вечеринок приходили неизвестные нам ряженые, «на огонек», как тогда говорилось. Эти ряженые в большинстве случаев были тоже в самодельных костюмах, пищали и ревели басом, называли хозяев и гостей по именам, и хозяева и гости старались угадать, кто бы это были под масками. Таких ряженых впускали в дом после некоторых колебаний и расспросов и тщательно следили за ними, чтобы они чего-нибудь не украли. Ряженые эти всегда являлись со своим музыкантом – гитаристом или скрипачом, тоже ряженым…

Сестра моей матери, тетка моя Ольга, тогда молодая девушки, а вместе с ней и наша прислуга, гадали на святках про суженого, спрашивали на улице имена, смотрели в зеркало, подслушивали у дверей чужих квартир. Удавалось или не удавалось им что-либо увидеть во время гадания в зеркале, я не знаю, но рассказывали они потом много фантастическлого, в котором большую роль играл «военный с усами». Тетка впоследствии вышла замуж, но не за военного с усами, а за бородача купца-рыночника, торговавшего обувью.

К Крещению, в крещенский сочельник, маски от нас отбирались и сжигались. Считалось, что после Крещенья грешно было держать их в доме. Являлись приходские священники с крещенской водой, пели, кропили квартиру, а после ухода их мы, дети, ставили мелом кресты на всех дверях и окнах «от нечистой силы». Святки с их «бесовскими играми» считались законченными» (101; 145–147). Само Водосвятие на иордани, речной проруби в форме креста, совершалось торжественно, при огромном стечении народа, и многие, а особенно те, кто на святках надевал «хари», тут же ныряли в воду, чтобы очиститься от грехов. В канун Крещения не только дети, но, прежде всего, хозяйки чертили мелом, а лучше – выжигали пламенем церковной свечи кресты на притолоках окон и дверей: против нечистой силы, которой давалась полная воля на святках.

Одним из древнейших и чисто языческим праздником была масленица, признанная Православной Церковью и получившая официальное название Сырной недели (во время нее допускалось употребление скоромных молочных продуктов, «сыра», хотя и запрещалось мясо). Это была неделя приуготовления к Великому посту, веселая и разгульная, чтобы миряне могли исчерпать всю энергию. Каждый день широкой масленицы имел свое название (встреча, заигрыш, перелом, широкий четверг, тещины вечера, проводы). Воскресенье накануне Великого поста называлось прощенным, и его следовало проводить тихо и скромно, просить прощения у ближних за обиды, вспоминать свои грехи. Недаром публикация уже подписанных Положений 19 февраля 1861 г. была перенесена на Прощенное воскресенье: опасаясь бунта, полагали, что народ, выдохшийся после широкой масленицы, да в такой день, встретит «волю» спокойно. Масленица была праздником обжорства и, прежде всего, поедания блинов, причем первый блин был заупокойным и его клали снаружи на окно для покойных родителей. Дети в первый день масленицы обходили дома с поздравлениями, за что получали блины. Важным событием было посещение молодым зятем тещи; в среду зятья приходили к тещам, в пятницу тещи гостили у зятьев. Дети всю неделю, а взрослые со среды-четверга устраивали катания, если не на лошадях, то хотя бы с гор на санях или ледянках. Особенно было принято катание молодоженов. Катали с гор также тележные колеса, а затем вместе со всяким хламом сжигали их на кострах. На масленицу также устраивали из соломы огромную куклу, Кострому, обряженную в женскую одежду, и возили ее в санях; с утра в воскресенье ее сжигали. Наступал Великий пост и ожидание Пасхи.

На Вербное воскресенье святили в храмах пучки вербы с серыми и желтыми барашками цветов. И, вернувшись домой, слегка хлестали освященной вербой детей, приговаривая: «Верба хлест – бьет до слез!». Потом прятали пучок вербы на божницу, за образа, а один прутик ставили в воду, чтобы, когда он пустит корешки, на Родительскую субботу посадить его на родных могилках.

Хотя Страстная неделя в канун Пасхи была временем строгого поста и говения, проходила она обычно сумбурно. В Чистый четверг хозяйки и прислуга усиленно мыли, чистили и скребли все в жилищах. Наступало и время заготовления всяческой снеди к разговению, выбора подарков для близких, шитья обновок, выпечки куличей, приготовления пасхи и крашения яиц: какое уж тут воздержание от мирской суеты…

Наступления Светлого Христова Воскресения ожидали с трепетом душевным верующие и неверующие. В первопрестольной все глядели на ярко освещенный тысячами плошек и шкаликов столп Ивана Великого и прислушивались. Глядели на Ивана и чутко прислушивались и сотни звонарей на сотнях точно так же освещенных московских колоколен. И вот густой гул тысячепудового колокола проплыл над Москвой, и разом забухали, зазвонили колокола всех московских «сорока сороков», и, наклоняя в низких дверях выносные фонари и иконы, хвостатые хоругви, поползли из храмов крестные ходы.

Вернувшись домой от всенощной и крестного хода, либо от заутрени, разговлялись. Как на Рождество полагался жареный гусь, так на Пасху – кулич, сырная пасха – пирамидка из сладкого творога с изюмом и цукатами, крашеные куриные яйца и запеченный окорок. Кулич и пасха с оттиснутыми на них литерами IС ХС украшались большими белыми розанами. На яйцах тоже нередко выцарапывали ножичком эти литеры или даже целую надпись «Христос Воскресе, милый имярек». Христосуясь, то есть поздравляя друг друга со Светлым Христовым Воскресением, трижды целовались (или хотя бы «ликовались») и обменивались яйцами.