Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских - Леонид Беловинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другое гулянье, в день Прохора и Никанора на Девичьем поле: ярмарка, качели и катанье в экипажах по Пречистенке, иногда по Арбату и до Кремля. Также на Святой неделе в пятницу бывало большое гулянье из Подновинского по Пречистенке на Арбат, по Поварской и опять к Подновинскому…
В селе Всехсвятском был, говорят, обширный сад и в День всех святых большое гулянье…» (116; 160).
В петербургском Летнем саду в Духов день устраивалось особого рода мероприятие. По традиции сюда семейно являлись торговцы средней руки с разряженными дочерьми на выданье и прогуливались по центральной аллее, а по боковым аллеям прохаживались, приглядываясь к барышням, молодые люди, стремившиеся надеть на себя цепи Гименея. Между аллеями сновали юркие бабенки в «головках», особым образом повязанных платках, с яркими и шалями на плечах, приносившие заинтересованным сторонам необходимые сведения – свахи. Для увеселения играли несколько военных оркестров. Однако в 60-х гг. это гуляние прекратилось. На Святки и Масленую для простонародья устраивались грандиозные гулянья на Адмиралтейской площади в Петербурге и под Новинским бульваром в Москве (позже – возле Новодевичьего монастыря). Здесь устраивались огромные качели и карусели, американские горы и балаганы.
И в провинциальном Саратове «исстари заведено в неделю Пасхи устраивать для удовольствия жителей качели на Театральной площади, палатки, столики для распродажи разных закусок, сластей и балаганы для фигляров. Любители удовольствий сходились сюда в большом числе в праздничных нарядах, чтобы повеселиться и покататься на качелях; это продолжалось каждый день. Часов с 11 дня и до захода солнца народ здесь толпился, любуясь на шутки и разговоры фигляров. Семейства почетных дворян, чиновников и купцов выезжали сюда с 5 часов в каретах и разных экипажах: матушки с дочками в пышных нарядах, чтобы людей посмотреть и себя показать, проезжали кругом этого устройства ряда в три. Было введено так, что в день субботы на Пасху все качели, палатки, столики и балаганы переносились на площадь, противу дома г. Панчулидзева; а в воскресенье, на красную горку, – на Соколову гору; там все было то же, что и на Театральной площади. Кроме того, сюда выезжали охотники до лошадей: казаки, мещане, преимущественно из мясников, на скачку; держали между собою пари о быстроте своих коней, перегоняли один другого. Были из них и такие удальцы, которым бросали на землю платки, мелкие серебряные деньги и рубли, они на всем скаку их схватывали с земли и все поднятое, конечно, доставалось им. Делалось по уговору, если кто брошенную монету не схватит, то за это должен отвечать такою же монетою. После дня красной горки качели опять переносились к дому г. Панчулидзева и там оставались всю весну до Троицына дня. Туда каждый праздничный день для тех же удовольствий сходились и съезжались не только жители Саратова, но и приезжие из окольных деревень и хуторов, молодые мужчины, женщины, парни, девки, тоже в праздничных нарядах, с целью посмотреть на саратовские удовольствия и подивиться. В настоящие годы (50-е XIX в. – Л. Б.) качели устраиваются на время Пасхи и весны на площади близ казарм саратовского батальона, арестантских рот и тюремного замка, причем гулянья сопровождаются в чрезвычайной степени пьянством и невежеством, вследствие распродажи здесь вина в выставках, устраиваемых во временных балаганах собственно для распродажи питий. В прежние годы этого не было, и потому теперь почетного класса жители мало выезжают на эти гуляния» (106; 41).
Традиция подобных развлечений была распространена повсюду и была настолько устойчива, что автор уже в послевоенные годы застал семицкое гуляние в маленьком северном городке, где сохранялись многие элементы старого быта, вплоть до качелей на Пасху.
Большим развлечением для простого народа и не особенно кичливой «чистой публики» были некоторые базары, например, знаменитый Вербный, устраивавшийся в Москве на Красной площади в Вербное воскресенье. Сюда собирались не столько для покупок, сколько для развлечения, поскольку продавался в основном всякий вздор для детей: восковые раскрашенные херувимы, «американские жители», «тещины языки» и т. п. Здесь же обычно демонстрировался и раек, или вертеп, – ящик, в котором примитивные марионетки разыгрывали библейские сцены, а также выступал театр Петрушки. Аналогичное развлечение имело место и в других городах, например, в Петербурге.
«Вспоминаю вербы перед Гостиным двором, где я неизменно покупал каждый год пару сереньких чечеток с малиновыми головками, а затем выпускал из окна (такова была старинная традиция, веками соблюдавшаяся русскими людьми) и смотрел, как они, лесные жительницы, растерянно и неумело прыгают по крыше противоположного дома. Сколько было традиционной прелести в пучках верб с восковыми ангелочками, в танцующих в пузырьках «американских жителях», в разложенных на лотках стручках, маковых пряниках, в гомоне, шуме, зазывании торговцев, в веселой смешанной толпе, накупающей всякую дрянь в парусиновых лавочках» (95; 12). Впрочем, умиление В. А. Оболенского, быть может, рождено ностальгией по прошлому. С. П. Жихарев писал в дневнике: «Таскался по гулянью около Гостиного двора. Грязь престрашная. Чадолюбивые маменьки и бабушки толпятся около столов, на которых расставлены игрушки, а наша братья-зеваки большею частью глазеют с бульвара…
Между здешним и московским гуляньями в лазареву субботу пребольшая разница: в Москве на Красной площади простор, богатые экипажи, кавалькады – настоящее гулянье народное; здесь же, напротив, люди жмутся на одной кратчайшей линии Гостиного двора, так что не только проехать, но и пройти с трудом можно: какая-то невыносимая давка, а от грязи только и спасенья, что бульвар посередине Невского проспекта, да и на тот попасть не всякому удастся, потому что сплошь покрыт народом, который толчется на одном месте и безотчетно зевает на все четыре стороны» (44; II, 232). Правда, Жихарев вообще был склонен отдавать предпочтение Москве: «Масленица в полном разгаре. Я таскался по балаганам глазеть на народ, продрог и промочил ноги, а зачем ходил – бог весть…
По набережной гулявших было много; было также довольно нарядных экипажей, но в этом отношении Петербург не может равняться с Москвою: у нас вообще упряжь гораздо великолепнее. Московские щеголи ничего не делают вполовину; отличаться так отличаться… Здесь все гораздо проще, и, может быть, во всем больше вкуса, но для человека, привыкшего к раззолоченным каретам… здешние экипажи могут показаться несколько бедными» (44; II, 147).
Своеобразным старинным русским развлечением-гулянием было освобождение на Благовещение птиц. В этот день в публичных местах, особенно на рынках (в Москве – на Трубной площади) и у церковных оград собиралось множество торговцев с певчими птицами в клетках. Гуляющие покупали их и выпускали на волю. Вообще отношение к птицам, особенно к голубям, было связано с благочестием; голубь считался священной птицей, а его убийство – святотатством. Птичьи гнезда, если они были свиты под крышами домов и т. п., считались благословением Божиим и никогда не разорялись, даже если мешали. Лавочники по утрам выносили для птиц хлебные крошки и зерно для голубей и воробьев, крестясь при этом. В Москве, сначала вдоль «столбов» и у «глаголей» старых Верхних рядов, а после постройки новых рядов – возле храма Василия Блаженного, стояли торговки моченым горохом, и его покупали на копейку, чтобы тут же бросить голубям. На Радуницу при посещении могил на них рассыпали корм для птиц.
Гуляния воскресными и праздничными днями происходили в любом городе, даже самом маленьком. В Костроме жители ежедневно вечерами прогуливались зимой по Русиной улице, а летом по бульвару, причем несколько раз в неделю там, в специально построенной раковине, играл военный оркестр; летом там из специальной будочки велась торговля мороженым, хотя изготовлявшимся первобытным способом, но высокого качества и разных сортов. В Нижнем Новгороде конца XIX в. «к двумя часам дня начиналось гуляние… Принаряженные девушки отправлялись на «курбатовский откос», расположенный у берега Волги, как раз под знаменитым нижегородским верхневолжским «Откосом». Наверху гуляла одна публика, внизу – другая.
Нижняя публика рассаживалась группами на траве и принималась грызть орешки или лущить семечки.
Вскоре появлялась мужская молодежь… И вот дешевая «вятка» (гармоника) испускает душераздирающие звуки, а под ее аккомпанемент танцуют и поют:
Ты ли меня, я ли тебя иссушила,Ты ли меня, я ли тебя извела…Ты ли меня, я ли тебя из кувшина,Ты ли меня, я ли тебя из ведра…
За кадрилью следует «лянце» (лансье), «полька-бабочка» и русская присядка с перебором», – писал нижегородский краевед, заставший еще конец XIX в., Д. Н. Смирнов (128; 503).
