DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

кринж бутор альтушка абьюзер агрится кинк скуф скам байт

милфа шейм форсит

Свет опять моргнул.

– От вас воняет, – усмехнулась альтушка.

Лариса в ужасе подняла на нее взгляд. Все лицо девицы – губы, щеки, подбородок и лоб – было унизано пирсингом. Серебристые капли сияли, как звезды на ночном небе. Жидкие тонкие волосы клубились вокруг головы фиолетово-черным змеиным облаком.

– От тебя несет дерьмом, с-скуф-фка, – повторила девица, и с каждым новым словом серебристых звезд на темном небосводе ее лица становилось больше. – Ты обделалась. Тебе надо захелпить.

Больше, больше серебра. Больше тусклых мертвенных искр, кружащих в безумном танце.

–  Давай. Позовем. Чечика.

Заорав, Лариса схватила Толстого и что есть мочи ударила чудовище по лицу. Девицу качнуло в сторону – искорки-звезды словно просыпались через край, часть из них потухли. Воодушевленная своим маленьким успехом, Лариса приложилась еще раз, и еще. Толстый Толстой (ахаха, толстый толстой, ахаха), тяжеленный том (третий и четвертый в одной книге, КЛАССИКА!) с каждым новым ударом все сильнее потрясал противницу. Голова альтушки бешено моталась на тонкой шейке, а сама она вынужденно отступала, пока не уперлась спиной в соседний стол.

– На! Получай! Получай, с-сучка!

Выкрикнув самое грубое из известных ей литературных слов, Лариса ударила с такой силой, что твердый «кирпич» Гослитиздата продавил кость и почти наполовину погрузился в череп девицы.

Или того, что раньше казалось ею. Мимикрировало, притворялось девушкой-неформалкой, чтобы подкрасться к своей жертве.

Теперь, с «Войной и миром», торчащим под углом из виска, с неестественно вывернутой шеей и черными пиявками волос, агонизирующими на бледной, как у упырей из «Семьи вурдалака», коже, тварь уже мало чем походила на человека.

– С-скуф-фка…

Переломившись в пояснице, поверженное в неравной схватке чудище завалилось спиной на стол. Распросталась на плоской крышке, подобно огромному полураздавленному пауку.

«И все-таки Лев Николаич – великая сила», – подумала Лариса. Губы дрогнули, сами собой, супротив ее воли, растягиваясь в улыбке.

На нее снизошли умиротворение и та довольная сытая усталость, что свойственна людям, исполнившим некое большое и важное дело. Работу настолько значительную, словно Лариса Кузьминишна стала подобна лермонтовскому Кутузову и праздновала победу над французом по итогам собственного маленького «Бородина».

«Чайку бы сейчас». Библиотекарь присела напротив поверженной врагини, дабы перевести дух.

И лампа погасла. И свет исчез, теперь уже окончательно. Стул предательски ускользнул по плитке, Лариса грохнулась на пол. Уже снизу, сквозь треснувшие стекла очков, наблюдая, как возносится над соседним столом неимоверно длинная и тонкая рука, усеянная угрями мертвого серебра. Кривые костлявые пальцы сжимали телефон, буквально врастая в него длинными черными ногтями, – или нет, не так, это нечто, притворявшееся раньше телефоном, тянуло за собой мертвую ненужную оболочку-придаток. Нечто гадкое, противоестественное, чуждое – бес, недотыкомка, – служащее проводником для тысяч и тысяч таких же. Оно подняло изломанное тело мертвой альтушки к самому потолку. Белые искры хаотичным роем стекались снизу вверх, наполняя экран «мобилы» иномирным сиянием.

– У тебя миллиард голосовых сообщений, скуф-фыня.

В маленькое библиотечное царство Ларисы Кузьминишны хлынули чечики.

С громогласным грохотом осыпались выдавленные стекла в окнах – и в очках. Осколки впились в роговицу. Фиолетово-черная тьма с восторженным злобным шипением ринулась внутрь. Затопила комнату от края до края, разнеся в щепки мебель. Торжествующим цунами обрушилась на распростертую посреди книг, газет и журналов Ларису, на ее и без того раздавленный, размазанный разум. Смывая жалкие остатки обрывочных воспоминаний: цитаты из классиков, вкус горячего чая, колкость шерсти, хитрую улыбочку юного студента…

Библиотекарь слабо булькнула горлом и утонула во тьме, как в чернилах. Осознав в самый последний миг одно.

Что каждый живет по-своему…

Но все.

Умирают.

Одиноково.

Черт № 4

Оксана Ветловская

Прорехи

Самое первое объявление попалось Рудину на глаза, когда он случайно вышел из автобуса раньше своей остановки. На столбе поверх перхоти облезлой краски и тектонических наслоений ободранной бумаги красовался свежайший до синевы листок формата А5 с немудрено набранным шрифтом Arial текстом вот такого содержания:

«АРЕНДУЮ скотомогильники, компостные ямы, подземные склады, подвалы. Оплата руб/час. За жертвы плачу отдельно. Дорого. Пиши».

– Чего?.. – пробормотал Рудин, зачем-то вглядываясь в приписанный от руки номер телефона и дрожа на морозном ветру в синтетической, черт-те чем набитой куртке, от пуховика одно название. Дурацкая шутка. Хотя, пожалуй, забавная. В духе старого мема про «ремонт гробов». Даже QR-код имеется. Рудин сфотографировал арт-объект (а чем же еще могло быть объявление?) на телефон и побежал, оскальзываясь, по узкому тротуару вдоль трассы – перегоны между остановками тут были чудовищные, а он немилосердно опаздывал.

В центре печати Рудин работал уже три месяца, но до сих пор каждое утро рабочего дня напряженно смотрел в темное окно автобуса, боясь выйти не там, где нужно. Первые две недели и вовсе ориентировался только по карте на смартфоне. Маленькая типография находилась в самом дальнем и неуютном районе города, за машиностроительным заводом, в кварталах шизофренически однообразных серых пятиэтажек, над крышами которых айсбергами возвышались высотные жилые новостройки, галлюциногенно-разноцветные, но оттого не менее одинаковые. И названия остановок тут были едва отличимы одна от другой: Коммунистическая, Социалистическая, Революционная.

Рудину нужно было выходить на Социалистической. В то утро он все-таки задремал, привалившись плечом к заиндевелому окну. В наушниках ревел гитарными запилами метал, в салоне ругалась с кем-то кондукторша, автобус распирало от влажной духоты и множества преющих в куртках, спрессованных человеческих тел – как раз в этом часу к заводским проходным ехали рабочие. Разгрузившись возле проходных, автобус глубоко вздохнул и отправился дальше. В темной лунке, проскобленной в инее, за мокрым стеклом потянулся выбеленный фонарями бесконечный забор радиоцентра – и в снежной вышине цедили кровавый свет заградительные огни огромных антенн, похожих на треноги уэллсовских марсиан. Рудин спал.

До трех часов ночи он рисовал эскизы фона для инди-игры. Заказчик хотел получить интерьер заброшки, что-то «по-настоящему жуткое», «чтобы уже от одного бэкграунда волосы на затылке шевелились». Генерации нейросетей заказчика не устраивали. Заказчик которую неделю продолжал мучить Рудина, хотя тот уже готов был отказаться от финансово заманчивого проекта – все-таки в портфолио у него были представлены мрачноватые, но не сказать что «жуткие» работы. В ужасах Рудин не разбирался, и непонятно было, чем же его портфолио так зацепило придирчивого заказчика. И вот, кое-как поспав три часа, Рудин ехал в центр печати, где работал дизайнером, и все-таки заснул по пути. Проснулся от сипения из динамиков: «…истическая», раздавшегося аккурат между треками в наушниках. Выкатился из автобуса, толком