Идеи с границы познания. Эйнштейн, Гёдель и философия науки - Джим Холт

вовсе не нежным ангелом милосердия, отрекшимся от себя ради других: это была злобная, язвительная, саркастичная, заносчивая женщина, обладавшая железной неукротимой волей. Можно сказать, у нее был артистический темперамент. Ивлин Во как-то заметил: «Смирение – добродетель, вовсе не подобающая художнику. Ведь зачастую именно гордость, дух соперничества, алчность и злопыхательство – черты одиозные – и заставляют человека завершать, оттачивать, совершенствовать, уничтожать и восстанавливать свое произведение, пока он не создает что-то, что удовлетворяет его гордыню и жадность. И при этом он дарит миру больше, чем добрые и щедрые, хотя в процессе, возможно, утрачивает собственную душу. Таков парадокс достижений в искусстве».

Возможно, таков и парадокс достижений в альтруизме. Хочешь быть святым – забудь о том, чтобы быть ангелом.

Глава двадцать третья. Истина и референция: философские междоусобицы

«Представьте себе следующую ситуацию – откровенно вымышленную: предположим, автором теоремы о неполноте Гёделя был не Гёдель. На самом деле ее создал некто Шмидт, чье тело было найдено в Вене при подозрительных обстоятельствах много лет назад. Его друг Гёдель каким-то образом завладел рукописью, и впоследствии заслугу приписали ему… а тогда, поскольку неполноту арифметики открыл на самом деле Шмидт, мы, говоря о “Гёделе”, на самом деле всегда ссылаемся на Шмидта. Но мне кажется, что все-таки нет. Попросту нет… Многим из вас наверняка покажется, что это очень странный пример».

Такие слова произнес Сол Крипке перед слушателями в Принстонском университете 22 января 1970 года. Крипке было тогда 29 лет, он работал на философском факультете Рокфеллеровского университета и читал вторую из трех лекций – без заранее подготовленного текста и даже без заметок. Эти лекции были записаны на магнитофон и впоследствии – в 1972 и 1980 годах – опубликованы под названием «Тождество и необходимость». «Они перевернули аналитическую философию, – писал Ричард Рорти в London Review of Books. – Одни были в ярости, другие в восторге, третьи в полном недоумении, но равнодушным не остался никто». Лекции Крипке стали называть новой теорией референции – они знаменовали революцию в представлениях философов языка о вопросах смысла и истины. По следам этих лекций появились сотни журнальных статей и диссертаций о «возможных мирах», «жестких десигнаторах» и «апостериорной необходимости». Они привели к возрождению аристотелевского учения о сущностях, что имело далеко идущие последствия. А еще они помогли своему автору, уже ставшему культовой фигурой среди логиков, стать образцом современного философского гения – этот статус подтвердила редакция The New York Times, поместившая в 1977 году портрет сурового Крипке на обложку своего воскресного приложения.

А теперь, если угодно, представьте себе другую откровенно вымышленную ситуацию. Предположим, на самом деле новую теорию референции создал не Крипке. На самом деле ее автором была женщина по фамилии Маркус – для вящего правдоподобия назовем ее Рут Баркан Маркус – чье живое и теплое тело и сейчас описывает загадочные траектории по кампусу Йельского университета[42]. В 1962 году юный Крипке посетил доклад Рут Баркан Маркус, в котором содержались все основные идеи теории; а затем, почти десять лет спустя, представил их в подробно разработанном и дополненном виде, но на Маркус не сослался. С тех пор теорию приписывают Крипке. А тогда, поскольку новую теорию референции открыла на самом деле Маркус, мы, говоря о Крипке, на самом деле всегда ссылаемся на Маркус. Но так ли это?

Многим из вас наверняка покажется, что это очень странный пример. Тем не менее именно его отважно предложил большой аудитории философ Квентин Смит прошлой зимой[43] на конференции Американской философской ассоциации в Бостоне. Только, по мнению Квентина Смита, профессора из Университета Западного Мичигана, эта ситуация вовсе не откровенно вымышленная. Так все и было.

Когда Квентин Смит выступал перед бостонскими слушателями, это было похоже на философский вариант притчи о Давиде и Голиафе: сорокадвухлетний выскочка, профессор из второстепенного университета на Среднем Западе, попытался переписать интеллектуальную историю и покуситься на репутацию человека, которого Роберт Нозик назвал «единственным гением в нашей профессии». Философский мир узнал об обвинениях Смита осенью 1994 года, когда доклад «Маркус, Крипке и происхождение новой теории референции», с которым он собирался выступить на конференции Американской философской ассоциации, был указан в программе. Вскоре всевозможные философские бюллетени в Интернете запестрели сообщениями, что кто-то собирается обвинить в плагиате великого Сола Крипке – весьма обоснованный вывод, если учесть, в каких пламенных выражениях было составлено резюме доклада Смита.

Доклад был прочитан 28 декабря в отеле «Марриотт» в бостонском торговом центре «Копли-плейс». Получилось не самое поучительное зрелище. Рут Баркан Маркус, интересы которой собирался отстаивать Смит, не приехала. Крипке тоже. Как и большинство его принстонских коллег, если уж на то пошло (одни философы истолковали их отсутствие как знак солидарности с Крипке, а другие – как подозрительную неспособность его поддержать). Зато на доклад пришло довольно много принстонских старшекурсников, которые постарались, чтобы их присутствие не осталось незамеченным: они перебивали Смита сердитыми возгласами (слышали, как один ненавистник закричал: «Это Маркус вас подговорила, да?») и демонстративно покинули зал, когда докладчик приступил к подробному рассказу об «историческом недоразумении», из-за которого Крипке была приписана заслуга, принадлежавшая, по мнению Смита, Рут Маркус.

– С точки зрения истории философии, – объявил Смит, – исправить это недоразумение так же важно, как было бы важно исправить недоразумение в гипотетической ситуации, если бы практически все философы приписывали платоновскую теорию форм Плотину.

Громкие заявления Смита не остались без ответа. Философское сообщество назначило его оппонентом Скотта Сомса, молодого специалиста по философии языка из Принстона; некоторые слушатели, видимо, считали, что Сомс – киллер от философии, которого нанял факультет Крипке. (На самом деле его попросили выступить с комментариями организаторы конференции после того, как два-три других философа отказались.)

– Моя сегодняшняя задача необычна и не особенно приятна, – начал Сомс, после чего отчитал Смита за «гнусные инсинуации» – обвинения Крипке в интеллектуальном воровстве. Он облил презрением утверждение Смита, что Крипке позаимствовал принципы новой теории референции у Маркус, причем сначала неправильно понял их, а потом, разобравшись наконец, решил, что они его собственные, а остальное философское сообщество отчего-то поддалось на этот обман. – Если и произошел скандал, – заключил Сомс, – то лишь потому, что такие легкомысленные и некомпетентные обвинения удостоились такого серьезного внимания.

Но дело этим не кончилось. По правилам Американской философской ассоциации, докладчик имеет право ответить на замечания оппонента. Поэтому Смит поднялся и выступил с вторичным возражением – оно было на 27 страницах (не считая примечаний), почти столько же, сколько первоначальный доклад и замечания