Город - Стелла Геммел

– Элайджа! – Гаррет, ставший одним из его телохранителей, махал ему рукой.

Элайджа кое-как поднялся.

– Да оградят тебя твои боги, мальчик, – сказал Ловчий.

Элайджа оглянулся и кивнул ему. В сердце свил гнездо страх. Он никогда не думал, что будет мяться и медлить, покидая эту лодку.

Но сейчас ему предстояло вновь войти в сточные подземелья…

Бартелл больше не молился богам. Совсем недавно он еще верил, что солдат, принявших доблестную смерть на поле брани, примут в Каменных Садах боги льда и огня. Но теперь вера угасла.

Он снова угодил в каменный застенок, и над ним нависла угроза пыток и медленной смерти. К тому же он скорбел о людях, которых невольно предал. Он пытался закрыть око разума, но оно никак не смыкалось, безжалостно показывая ему, как тащат прочь Эм, а она плачет и отбивается. Потом появлялись его маленькие сыновья – они на прощание махали ему руками из садика, залитого солнечным светом, и беременная жена устало улыбались вслед: он снова покидал семью, ведомый честолюбием воителя. Призраки прошлого крепко держали его в бесплотных объятиях и, сколько бы он ни молил их о прощении, не желали его оставлять.

Старческое тело было одной сплошной болью. После той колотой раны и пожара он так и не восстановил былого здоровья. Долгий путь подземными коридорами в эту камеру стал для него пыткой. К тому же, отбиваясь от похитителей, он сломал два пальца на левой руке, а потом так и не набрался мужества, чтобы вправить и перевязать их. Разум, потрясенный ужасом перед будущим и горем прошлого, готов был ему изменить. Бартелла оставили одного в большой камере, предназначенной для множества узников. Скользкий каменный пол был слегка наклонным, в нижней части помещения стояла вода. Он выбрал самый сухой уголок и скорчился там, баюкая сломанную кисть и пытаясь не обращать внимания на перестук крысиных коготков в темноте.

Покамест главной пыткой для него была неизвестность. Его бросили в тюрьму и не сказали за что. Видят боги, возможных причин было немало. Почем знать, не оказался ли раскрыт заговор Фелла Эрона Ли и его, Бартелла, участие в нем? Или кто-то дознался, кто он на самом деле такой? А может, и то и другое? Или его «замели» просто за сокрытие возраста Эмли? Пока его вели сюда нескончаемыми коридорами, он пытался заговорить с молчаливыми стражниками: спрашивал, за что его взяли, предлагал все свое достояние за возможность переговорить с законником… Сперва они пропускали его слова мимо ушей, потом дали в ухо, сбив с ног.

А самое ужасное – он не знал, какая судьба постигла Эм. В самом лучшем случае с ней поступят как с уклонистом – отправят в учебный лагерь, а потом на войну. Мысль о том, что нежную, тонко чувствующую Эмли заставят надеть доспехи, сунут в руку меч и пошлют убивать вражеских солдат, сама по себе была пыткой. Но этот вариант был наиболее безобидным. Худшее, что могло произойти, – они догадаются о ее роли в заговоре против императора. Или установят, что она дочь полководца Шаскары. Если так, то он даже не решался вообразить ее будущность. Бартелл раз за разом твердил себе утешительную сказочку: вот уж Броглан узнает, что их схватили, и поспешит ей на помощь, как тогда, во время пожара. Он же умница, и смелости ему не занимать, а сколько у него друзей! Но ко времени того предутреннего нападения Барт уже много дней не видел Эвана. И даже не знал, в Городе тот или нет.

Потом Бартелл задумывался, а не бросили ли его тут умирать. Может, его заточили без пищи и воды, обрекая на жестокую, но довольно скорую смерть? Предатель-разум отчасти даже надеялся, что так оно и есть: новых пыток он уж точно не выдержит. Однако Бартелл знал, что в покое его не оставят. Тогда вряд ли его потащили бы в такую даль через подвалы, когда могли с легкостью убить еще дома. Нет, его посадили сюда с какой-то целью, и была эта цель темной и страшной…

Теперь он проклинал себя за честолюбие и гордыню: с какой легкостью всколыхнулись они, подогретые первым же упоминанием о намерениях Фелла Эрона Ли! Ему сказали: только ты можешь спасти Город! И он, в своем старческом слабоумии, повелся на это. Забыл обет, данный когда-то в глубине подземных Чертогов, – сберечь Эмли. Положить себе ее благополучие первейшей жизненной целью. И что? Как только замаячила возможность вновь стать Шаскарой, победоносным полководцем во главе обожающих его войск, он тотчас обо всем позабыл.

Стоило подумать об этом, и безжалостная память с готовностью дешевого театра вновь разыграла перед ним одну и ту же сцену. Эмли, одетой лишь в тонкую ночную рубашку, связали руки и закинули ее, плачущую, в тележку, словно тушку овцы на колоду мясника. Теперь Бартелл даже не знал, видел это в действительности или то был просто кошмарный сон. Ему самому так врезали по голове, что теперь там обитала в основном боль, а мысли помещались с трудом. Едва помнилось, как его запихнули в темную карету без окон. Бартелл сидел с закрытыми глазами, время от времени плотнее сжимая веки, будто пытался сомкнуть внутреннее око. Но двое маленьких мальчиков все махали ему, и устало улыбалась жена… Потом лица сыновей начинали искажаться, сменяясь рожицами злобных демонов, а мягкие губы Марты раскрывались, выпуская змеиное раздвоенное жало. У Бартелла вырвался стон…

Что-то шевельнулось возле его ступни. Нога непроизвольно дернулась. Он, конечно, слышал, как узников, бывало, заживо сжирали крысы. Мужество оставило его, и он неслышно заплакал во мраке.

Индаро выпрыгнула на берег. Скала под ногами была восхитительно надежной и прочной. Она застегнула на бедрах пояс с мечом и огляделась. Прямо впереди, только пересечь заваленную битым камнем площадку, зияло устье пещеры – довольно низкое, но очень широкое. Темный провал в скальной стене, извергавший наружу мутную реку. Воняло так, что Индаро поневоле сморщила нос и невесело усмехнулась. Она-то считала, что та часть ее жизни навсегда быльем поросла…

Делалось все светлей. Подняв голову, она видела над собой утесы Выступающего берега, темные на фоне серого неба. Где-то там, наверху, совсем недалеко, стоял дом ее отца… Сейчас Индаро была ближе к отцу, чем за все минувшие годы. Но некоторым и очень печальным образом она явственно понимала: больше она никогда не увидит его.

Решительно отставив эту мысль, она повернулась в сторону моря и проследила, как покидали лодку последние из ее людей. Неуклюже хромающий Ловчий замыкал. Считая северянина, Гаррета и Элайджу, в отряде Индаро было пятьдесят пять человек, в основном петрасси и одризийцы. Изящные темнокожие петрасси имели репутацию молчаливых и безжалостных убийц. Одризийцы, более светловолосые и светлокожие, отличались шумным и неистовым нравом. Они и в лодке без конца подшучивали и хохмили, не ведая ни морской болезни, ни, похоже, страха. Индаро поневоле вспоминалось, как совсем недавно она всех этих людей воспринимала просто как синекожих, то есть врагов. А теперь ей предстояло их в битву вести!

Среди них не было женщин-солдат, так что за время морского путешествия она не раз ловила на себе любопытные взгляды. Еще в Старой Горе Индаро задавалась вопросом, доверят ли ей возглавить отряд, но Фелл настоял, и Джил Райядо самым благородным образом уступил.

Последний раз Индаро видела Фелла Эрона Ли три дня назад у Райских ворот. Он попрощался с нею суровым кивком и в одиночку поехал к воротам. А она с остальными, развернувшись, обогнула стену и направилась на север, к порту Адрасто. Им предстояло вновь встретиться в Цитадели дворца, если это окажется возможно, в полдень Пира призывания. То есть завтра. Индаро отдавала себе отчет, что их вылазка имела целью убийство императора и прекращение войны. Во всяком случае, на это посягал Фелл. Ее замысел был скромнее – увидеть Фелла еще раз. Сделать все ради его спасения. Если для этого ей придется самой убить императора, ну что ж, значит, так тому и быть. Она пройдет сквозь Каменные Сады и сразится с каждым когда-либо жившим воителем, если это поможет спасти Фелла.

Из пещеры выходили разведчики, высланные вперед, лезли через валуны на северном берегу реки. Вот они что-то сказали Джилу, и тот кивнул. Потом он махнул рукой Индаро, и та подбежала.

– Похоже, впереди чисто, – доложил он. – Никаких огней, никаких признаков обитателей или стражи.

– Элайджа говорил, в его время этот выход не охранялся, – кивнула Индаро.

– Тем не менее я не могу этому не удивляться, – задумчиво ответил Джил. – В последние месяцы горожане просто помешались на безопасности. Я отчасти ждал, скажем так, комитета по торжественной встрече…

– Может, еще дождемся. Немного подальше.

– В любом случае новости добрые, – усмехнулся Джил. – Что ж, идем…

Оба понимали: вполне возможно, пещера не охранялась просто потому, что не имела выхода в Город. Только обсуждать это было бессмысленно.

Главный по припасам и его люди уже вскрывали ящики, полные стеклянных светильников. Индаро впервые увидела такие в Старой Горе. Они были высокие, с узкой трубкой для отвода дыма и жара. В нижнюю часть заливалось горючее масло. В зажженном состоянии светильники сильно разогревались, поэтому стеклянную часть заключали в клеточку из дерева и металла: хочешь – подвешивай, хочешь – ставь на любую плоскую поверхность. За годы, проведенные в Чертогах, Индаро привыкла всюду таскать с собой пылающий факел – опасный, вонючий да еще и склонный гаснуть в самый неподходящий момент. Эти же светильники были маленькими и легкими и вдобавок не нуждались в креплениях во время привалов.