Город - Стелла Геммел

Когда она снова проснулась, дождь, всю ночь гремевший по черепице, успел прекратиться. Девушка открыла глаза и увидела, как грязное окошко трогают розовые пальцы рассвета. Чердачную комнату заливал теплый свет. Эмли со вздохом высунула нос из-под плаща. В Городе царила зима, но с наступлением дня, когда внизу разжигали печи, на чердаке становилось тепло.

Несмотря на все случившееся, Эмли впервые за много недель чувствовала себя в безопасности.

Она приподняла голову, вытянула шею. На другой кровати лежал Эван. Он распластался на животе, зарывшись лицом в подушку. Одна рука закинута за голову, другая свесилась на пол, касаясь досок. Эмли видела его полинявший красный камзол и светлые волосы, стоявшие торчком. Спал он, по своему обыкновению, мертвецки.

Когда-то он объяснил ей, что воин способен спать в любых мало-мальски подходящих условиях, но при необходимости тотчас просыпаться в немедленной готовности к действию. Эмли перевернулась в постели и нащупала на пыльном полу камешек, вытащенный накануне из башмачка. Подняла и запустила им в спящего солдата. Камешек щелкнул его по белобрысой макушке, но Эван не пошевелился. Девушка улыбнулась.

– Все время тебе приходится меня спасать… – сказала она ему, когда он разыскал ее среди бочонков на задах гостиницы «Ясные звезды», где у них было оговоренное место встречи на случай беды.

– Причем в последний момент, – пробурчал он сердито.

Она поняла: он был зол на себя за то, что не подоспел помешать пленению Бартелла.

– Там было шестеро солдат, – попыталась она утешить его. – Куда против них в одиночку! Если бы и тебя схватили, совсем была бы беда.

Он наградил ее долгим взглядом, смысл которого она не особенно поняла, после чего сказал:

– Ты, девочка, верно, с воинами не много дела имела?

Она замотала головой. Помимо отца, он был первым, с кем она познакомилась.

Дворцовые солдаты явились брать Бартелла перед рассветом.

Эм с отцом прятались в заброшенной конюшне. Прежде здесь стояло конное подразделение, а теперь забредали разве что влюбленные парочки, которые кувыркались в подгнившей соломе прямо под беглецами, тихо сидевшими наверху. Эван снабжал Барта с дочерью едой и кое-какой одеждой. Эм очень хотелось выйти наружу, хотя отец не проявлял никакого желания покидать обжитый чердак. Со времени ранения он словно бы враз постарел, память все больше подводила его, ноги дрожали. Временами Эмли замечала, как он смотрел вдаль, шевеля губами, будто разговаривал с невидимым собеседником. Она знала: некогда он был знаменитым полководцем. Она и теперь считала его великим человеком. Но в то, что однажды он вновь возглавит войска, верилось плохо.

Тем злосчастным утром Эмли проснулась спозаранку и спустилась с чердака, чтобы в уединении переодеться. И вдруг расслышала зловещий звук: по ту сторону дощатой стены кто-то вытаскивал из ножен меч. А Бартелл еще спал наверху.

– Отец! – завопила она. – Они здесь! – И помчалась к лестнице наверх.

Но не успела: дверь конюшни распахнулась, и к ней ринулись двое с мечами наголо. Эмли повернулась и бросилась на зады, к черному ходу, но и оттуда уже спешили люди, да не двое, а четверо. Оказавшись в ловушке, она обежала один из денников и отодвинула доску, которую в самый первый день показал ей Эван. В дыру смог бы протиснуться худощавый мужчина, но, в ужасе оглянувшись, она увидела, что они и не пытаются гнаться за ней. Тогда Эмли поняла, что солдатам нужна не она. Им был нужен Бартелл. То есть не Бартелл, а Шаскара, знаменитый некогда полководец…

Эван показывал им не только эту дыру, но и путь к спасению: нужно было спуститься по веревке, пропущенной в древний блок. Тот выглядел заржавленным и бесполезным, но на самом деле был хорошо смазан и готов к немедленной работе. Вот только воспользоваться им Бартелл так и не смог. Он, наверное, проснулся-то оттого, что ему приставили к горлу меч.

Обмирая от ужаса при мысли, что солдаты сейчас убьют его прямо на месте, Эм наблюдала из-за дальнего угла и увидела, как старика закидывают в черную карету. По крайней мере, он был пока жив! Она бежала за этой каретой, рокотавшей колесами по спящим улицам, но та направилась в самое страшное место – к боковым воротам Алого дворца. Увидев это, Эмли сползла по стене наземь и расплакалась, впервые с самого детства чувствуя себя брошенной и одинокой. Так плохо ей, кажется, еще никогда не бывало.

Потом она поднялась, вытерла слезы и поплелась к «Ясным звездам», где ее в конце концов и разыскал Эван.

Теперь она лежала на боку и смотрела на него, спящего. Завтра наступит день, которого он так дожидался, – Пир призывания, и он присоединится к мятежному военачальнику, о котором Эмли была премного наслышана – к Феллу Эрону Ли. Он войдет во дворец и убьет императора. С ними должен был пойти и Барт… В глубине души Эм даже радовалась, что теперь ему не придется участвовать в самоубийственном, по его же словам, предприятии. Эван, помнится, жизнерадостно соглашался с ним, но это было не повод отступать – ни для старого, ни для молодого.

Еще она замечала, насколько по-разному Эван вел себя с отцом и с нею самой. С Бартеллом он был полностью в своей тарелке, даже хохмил иногда и подшучивал над стариком, думая таким образом подстегнуть Барта к дальнейшим действиям, но как-то так, что Эм ни разу не усомнилась в его глубоком почтении. Он не всегда выбирал слова, развлекая Бартелла историями о военных деятелях, которых они оба знали, о памятным обоим сражениях. Эмли порой не могла понять смысла его шуток.

С нею, особенно когда они оставались наедине, он был очень серьезен и неизменно учтив. Он оказывал ей уважение, которое она, кажется, не слишком заслуживала. Когда она пыталась поддразнить его так же, как порой дразнила Бартелла, он вежливо улыбался – и не отвечал. Однажды она спросила, есть ли у него дети. Вот тогда-то он наградил ее долгим неизъяснимым взглядом и наконец отрицательно мотнул головой.

Почему-то она стала часто думать о нем. Когда он был рядом, она чувствовала себя в безопасности и была почти счастлива, несмотря на постоянное беспокойство об отце.

Сегодня они последний день проведут вместе. Вечером, после наступления темноты, он отведет ее в дом, куда она наймется служанкой. По словам Эвана, хозяин дома – добрый старик, библиотекарь, нуждавшийся в уборщице и кухарке. Она получит новое имя, и ей ничто не будет грозить.

Эмли пришла в ужас. Прежде она отказывалась принимать слова о «самоубийственном предприятии» совершенно всерьез.

– Разве ты не вернешься? – спросила она.

– Если мы останемся живы, – сказал он, глядя ей в глаза и словно проверяя, поняла ли она, – я вернусь за тобой, как только смогу. Может, это случится не сразу, так что запасайся терпением. И – да, мы можем и не вернуться совсем. На этот случай имей в виду другого солдата, его зовут Рийс. Я уже рассказывал тебе, как его отыскать. Если он уцелеет, он придет за тобой и проследит, чтобы у тебя все было хорошо…

Он замолчал. Она пристально смотрела на него.

– Если, – добавил он, – через три-четыре дня никто так и не придет, стало быть, дело не выгорело и мы все сложили голову…

– А мой отец? Что с ним теперь будет?

– Полагаю, отвели в тюремные подземелья. Я его разыщу.

– Подземелья? – переспросила она, и в потемках памяти что-то зашевелилось.

– Сразу его не убьют. Если бы хотели, они могли бы это сделать еще в конюшне. А завтра во дворце поднимется такой тарарам, что про старика никто и не вспомнит. Если все получится, я его вытащу, даю слово.

– Мы так тебе обязаны… – просто ответила она.

Эван передернул плечами, словно это не имело никакого значения.

«Какой же он храбрый!» – подумала Эмили.

Вот бы знать, было ли в его жизни время, когда он был напуган или встревожен? Понимает ли этот воин, что она постоянно испытывает? Навряд ли…

Эмли тихо лежала, смотрела на спящего и пыталась силой желания заставить время течь как можно медленней.

За окном снова пошел дождь…

Барта схватили на рассвете, и с тех пор у него во рту не было ни крошки. Некоторое время спустя в желудке начались спазмы. Он стойко переносил их, пытался не обращать внимания и временами даже засыпал на мокрых и холодных камнях. Что угодно, только бы не думать…

Но когда его, совсем как когда-то, начала мучить жажда, старый солдат оставил свое первоначальное намерение сдаться и умереть. Барт зашевелился и медленно сел. Оттянул полу рубашки и оторвал полоску, чтобы соорудить повязку.

Боль в сломанных пальцах, когда он начал вправлять кости, оказалась едва выносимой. Барт долго сидел, обливаясь потом, тяжело дыша и пытаясь унять дурноту. Потом, опираясь на здоровую руку, подполз к двери и ощупал ее в темноте. Она очень плотно примыкала к полу: пальца не подсунешь. И чувствовалось, что камеру затапливало, причем не однажды. Отставив эту мысль, Барт отыскал местечко, где размокшее дерево подгнило и стало почти как губка, и принялся колупать дерево пальцами. Результат был жалкий – только заноз насажал. Требовалось какое-то орудие. Барт принялся методично обшаривать пол, сперва сухую его часть, потом, с неохотой, затопленную. Мусора там было полно, но весь гнилой и осклизлый. Еще он нашел узкую трубу, по которой прежде в камеру втекала и вытекала вода, но теперь труба была наглухо закупорена строительным раствором.