Грешница и кающаяся. Часть II - Георг Борн

Барон Шлеве удовлетворенно поглядел ей вслед и направился в вестибюль; чтобы встретить своего гостя. Часы пробили десять, и вскоре к подъезду подкатил наемный фиакр, высадивший господина д'Эпервье.

Барон с любезной улыбкой поспешил навстречу и пожал ему руку, как лучшему другу. Затем они проследовали в одну из уединенных ниш, куда почти тотчас же вошла и Леона.

Яркая красота этой женщины производила неотразимое впечатление на обер-инспектора. Достаточно было увидеть ее, и вся решимость господина д'Эпервье отошла на задний план. Обольстительно улыбаясь, Леона изящным движением руки указала ему место рядом с собой и завела оживленный разговор о последних новостях. Однако барон Шлеве искусно вклинился в разговор и предложил потолковать сначала о деле, интересующем их всех.

— Охотно,— согласилась Леона,— но прежде позволю себе небольшую паузу.

Она нажала золотой пружинный звонок, стоявший перед ней на столе, появилась служанка.

— Прикажите, милая Миранда, чтобы нам подали шампанского!

Служанка направилась было к выходу, чтобы исполнить приказание, но Шлеве жестом остановил ее.

— Извините, графиня,— сказал он с преувеличенной заботливостью,— господин д'Эпервье слегка нездоров, и врач запретил ему пить вино.

Леона в это время сделала глоток лимонада из стоящего перед ней бокала.

— Вы очень любезны, дорогой барон,— смущенно проговорил господин д'Эпервье,— но мне и в самом деле предпочтительнее было бы выпить немного лимонада.

— Я опасаюсь, что вы только из вежливости хотите разделить со мной мой напиток! — с улыбкой заметила Леона и повелительным жестом своей точно из мрамора высеченной руки приказала служанке наполнить один из хрустальных бокалов лимонадом и на серебряном подносе подать его господину д'Эпервье.

— Как вкусно! — воскликнул обер-инспектор, поспешно осушая свой бокал под чарующим взглядом красавицы графини.

Миранда хотела наполнить другой бокал для барона, но тот поспешно отказался, всем своим видом показывая, что желает поскорей избавиться от присутствия служанки.

— Давайте возвратимся к делу,— сказал он, понизив голос, когда за Мирандой закрылась дверь.— Смею ли я предложить вам свой план?

Леона выразила согласие молчаливым кивком, д'Эпервье так же молча кивнул, не спуская глаз с окончательно очаровавшей его графини.

— Я думаю, что будет лучше всего, если мы отправим этого человека, то есть, заставим его уехать на корабле, уходящем в Ост-Индию… Средство и способ найти будет несложно.

— Извините, многоуважаемый барон,— возразил д'Эпервье,— но в таком случае что помешает Фуксу возвратиться на первом же встречном корабле?

— Он уже немолод… Кроме того можно принять соответствующие меры.

— Но прежде всего нам необходимо знать его местонахождение,— заметил д'Эпервье.

— Этим сведением мы обязаны нашей любезной графине, как я и предупреждал вас,— сказал барон.— Фукс и его товарищ находятся в гостинице «Под тремя лилиями», что в конце Венсена, налево от дороги.

— Разве полиция не проводила там обысков?

— Без сомнения, проводила,— усмехнулся Шлеве,— но полиция далеко не всегда находит то, что ищет! Преступники укрываются там в потайной комнате.

Д'Эпервье бросил вопросительный взгляд на графиню.

— Это действительно так, как рассказывает барон,— подтвердила Леона,— и я должна признаться, что предпочла бы устранить этого человека, нежели передать в руки правосудия.

— Ваше желание для меня закон,— отвечал д'Эпервье.

— Слушайте же тогда,— продолжил барон.— Я уже навел справки. Корабль «Рекэн» через три-четыре дня отплывает из Гавра в Калькутту. В устье Ганга свирепствует холера; жертвами ее становятся в основном пожилые люди из числа приезжих — как раз для нашего подопечного.

— Это было бы прекрасно! — откликнулся д'Эпервье.

— Мы должны следующей же ночью без лишнего шума захватить этих негодяев и тотчас же отправить их в Гавр!

— Вы говорите, гостиница находится в тихом, уединенном месте?

— Именно так. И нам предстоит не очень много хлопот, если мы найдем шестерых молодцов для этой цели. Крытый экипаж я приготовлю.

— Превосходно, дорогой барон! Время и другие подробности мы сможем уточнить завтра в течение дня.

— Буду очень рад, если вы удостоите меня своим посещением. Но почему вы так торопитесь?

— Этот несносный прилив крови! — сказал д'Эпервье, вставая.

— Позвольте предложить вам еще глоток лимонада,— с улыбкой предложила графиня,— он превосходно охлаждает кровь.

— О да,— подхватил д'Эпервье,— ваш лимонад укрепляет мне силы!

С этими словами он осушил еще один бокал. Затем низко поклонился графине, которая тоже встала, предоставляя барону проводить гостя.

— До свидания, любезный господин д'Эпервье,— шепнул барон, прощаясь с обер-инспектором на террасе.

— Завтра около полудня я буду у вас! — так же тихо произнес д'Эпервье и шагнул в темноту.

—Не будешь ты у меня,— пробормотал Шлеве, глядя ему вслед;

Под утро господин д'Эпервье почувствовал недомогание и послал за врачом, но когда врач пришел, то застал своего пациента уже лежащим на полу возле кресла с широко раскрытыми глазами. Его тотчас уложили в постель, но доктор объявил, что господин д'Эпервье в медицинской помощи уже не нуждается, и сделал заключение, что смерть наступила в результате удара, причиной которого явилось злоупотребление горячительными напитками, против чего он, врач, решительно возражал…

Доктор ошибался, как это часто случается.

Начальника тюрьмы Ла-Рокет господина д'Эпервье похоронили с должными почестями. В погребальной процессии принимал участие и барон Шлеве в очень изящном экипаже.

XXV. САНДОК И МОРО

Спустя несколько недель после описанного происшествия, погожим летним вечером на улице Риволи появилась странная фигура. Лицо ее почти полностью было скрыто широкополой соломенной шляпой. Легкий темный плащ укутывал туловище и спускался ниже колен; ноги, казалось, были обуты в черные сапоги. Но присмотревшись повнимательнее к этой крадущейся, как кошка, фигуре, можно было заметить, что никаких сапог нет, ноги вовсе босы и, так же как и лицо, от природы черны или очень смуглы. Это был Моро.

Бесшумной тенью скользил он мимо домов, пока не приблизился к особняку князя Монте-Веро. Достигнув ажурной калитки в решетчатой ограде и найдя ее запертой, он в нерешительности замер на месте.

Сумерки уже сгустились, в домах зажглись огни, наступила та вечерняя пора, когда солнце давно зашло, а луна на усеянном звездами небосводе еще не появилась.