Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

начал Ходкевич, когда он замолчал. – А затем, весной, по теплу, начать военные действия…

Владислав согласился с таким планом.

– Пан Карол, поправляйся! Ты нужен мне и войску! – прощаясь с гетманом, пожелал он ему.

Он вернулся назад в Сватково. На очередном совете, когда речь зашла о том, что делать, он предложил последний план Ходкевича.

Это было что-то новое. И комиссары стали обсуждать этот план. Наконец после долгой перепалки они пришли к общему мнению.

– Ваше величество, – обратился к нему Лев Сапега от имени сенаторов. – Мы будем ходатайствовать перед сенатом о продлении срока военной кампании! Сенат, скорее всего, пойдёт на это!..

Он сделал паузу, заметив на лице королевича выражение торжества, победы над ними, сенаторами, умудрёнными в жизни и государственных делах.

– При условии, что вы возьмёте содержание войска на свой счёт! И обяжетесь в этом письменно!

Он слегка усмехнулся, чтобы добить Владислава, предвидя его реакцию.

– Или насчёт принадлежащего вам Московского государства…

Это был ловкий ход, достаточно болезненный для королевича. Московиты сказали бы по этому поводу: за счёт шкуры неубитого медведя.

С лица Владислав сползла благодушная улыбка, с которой он взирал на сенаторов ещё минуту назад. Его переиграли да ещё больно ударили. Он знал, что король, его отец, не пойдёт на такие неслыханные издержки. А московский престол? У него от этой мечты, желания править в Москве, уже ничего не осталось. Он хотел только одного: выйти достойно из этого положения, не испачкав себя, своё лицо… Первый в его жизни поход – и тот провалился…

– Русские не хотят уступать Брянска! – доложил Владиславу после очередной встречи с русскими Лев Сапега. – И они настаивают на заключении мира более чем на двадцать лет!

Владислав же на последнем совете с сенаторами стоял на том, чтобы Брянск отошёл к польской короне… А мир должен быть заключён на десять лет…

– Хорошо! Мы уступаем Брянск! Если взамен получим Серпейск, а также Мосальск и Заволочье!

– А мир? – спросил Сапега у него.

Владислав, не ожидая такого вопроса, на минуту задумался. Он не знал, что ответить, предложить. В его практике, откровенно крохотной, ещё не стояли такие вопросы: на какой срок можно соглашаться на мир, что это потянет за собой, что делать затем, по истечении этого срока… Да, у него были представления об этом. Но довольно туманные, расплывчатые…

– Не более чем на пятнадцать лет, – неуверенно произнёс он, заметив по лицу канцлера, что тот отреагировал на это спокойно.

Сапега отписал всё это уполномоченным.

* * *

Наступил декабрь. Третьего числа закончились предварительные переговоры. Комиссары вернулись в свой лагерь и отправили королевичу сообщение о результатах переговоров: что они пока ничего не дали…

В это время в их лагерь приехал московский дворянин. Стояли сильные морозы. Весь польский лагерь здесь, в селе Сватково, замело снегом. Узкие тропинки, протоптанные в глубоком снегу, витиевато петляя, вели от палатки к палатке. Начальные люди устроились по избам.

Гонца впустили сразу. Войдя в избу, он увидел трёх человек. Всех их он уже знал в лицо, участвуя в переговорах посыльным с первого дня их начала.

– Василий Полтев! – отрекомендовался он. – От боярина Фёдора Шереметева!

Достав из-за пазухи кожаный чехол, в котором было письмо, он вручил его канцлеру.

Сапега взял письмо, вскрыл его, прочитал вслух, чтобы слышали все.

Шереметев извещал их, сенаторов, участвующих в переговорах, что он не замедлит явиться теперь, когда все спорные вопросы согласованы, в польский лагерь для окончательных переговоров. И сейчас же прибудет вслед за своим гонцом.

Для подписания мирного договора бояре предложили съехаться в деревеньке, что стояла на половине пути между селом Сватково и Троице-Сергиевым монастырем. Называлась она Деулино.

Обе делегации съехались одинадцатого декабря в этой деревеньке. В тесной и тёмной избёнке состоялась последняя их встреча.

С Фёдором Ивановичем приехали Мезецкий и Измайлов, дьяки Иван Болотников и Матвей Самсонов. Приехал с ними и протопоп Мисаил из Троице-Сергиевого монастыря.

Сухо поздоровавшись, обе делегации сразу приступили к делу.

Дьяк Иван Болотников положил перед Шереметевым текст, выверенный с обеих сторон, на польском и на русском языках, в двух экземплярах каждый.

Договор зачитали на русском и польском языках.

Фёдор Иванович первым подписал его. За ним подписали договор Мезецкий и Измайлов. Затем подписали его дьяки.

Польские делегаты тоже подписали договор.

К документу приложили печати. Для закрепления клятвы, войсковой ксендз поднёс польским делегатам распятие. Они поцеловали его. Протопоп Мисаил подошёл к своим по очереди с крестом. Они приложились к нему губами.

Затем обе стороны обменялись вторыми экземплярами договора.

Договор о мире, заключённый на четырнадцать лет, вступал в силу с третьего января 1619 года. В течение этого срока ни на каком основании не могли быть развязаны враждебные действия с той или другой стороны или построены новые крепости по рубежу. По окончании его срока обе стороны должны были вступить в течение шести месяцев в переговоры о дальнейшей его судьбе: снова вставал вопрос – война или мир. Россия согласилась передать Польше города Смоленск, Дорогобуж, Серпейск, Трубчевск, Белый, Рославль и Новгород-Северск с окрестными землями по обоим берегам Десны, а также Монастырище, Муромск и Чернигов. Польша возвращала России Вязьму, Можайск, Мещовск и Козельск. За это Польша получала от русских в качестве вознаграждения за понесённые войной убытки города Стародуб, Себеж, Почеп, Попову Гору, Красный Торопец, Невлю и Велиж.

Царь Михаил Фёдорович обязан был исключить из своего титула звания «князь Ливонский, Смоленский и Черниговский», предоставив эти звания польскому королю.

Польская сторона должна была освободить к двадцать пятому февраля 1619 года митрополита Филарета, Василия Голицына, Томило Луговского, Шеина с женой и сыном и архиепископа Смоленского Сергия. Предоставлялась возможность вернуться на родину Ивану Шуйскому и Юрию Трубецкому, а также другим московским дворянам, оказавшимся по той или иной причине в Польше.

Русские, со своей стороны, должны были отпустить Николая Струся, Харлинского, Хоцимирского, а также ещё других, взятых в плен при осаде Москвы первым ополчением, а затем ополчением Пожарского.

К этому времени Сагайдачный уже опустошил с запорожскими казаками Серпухов и Калугу. По трактату королевич должен был незамедлительно отдать приказ Сагайдачному вывести из Московского государства свои разбойничьи шайки. И туда, к Сагайдачному, комиссары отправили с этим приказом гонцов.

За неделю до нового, 1619 года армия Владислава двинулась в обратный путь, на запад. Королевич пошёл средней дорогой к Вязьме; Казановский взял направление на Новгород-Северск, а Ходкевич с литовским войском – к Волге.

Зима выдалась с жестокими морозами, метелями, глубокими снегами.

Армия Владислава пошла по своим же следам, разорённым, обезлюдевшим. Она представляла собой жалкое зрелище, и если бы не заключённый мирный договор, то исчезла бы совсем… И многие,