Полигон - Александр Александрович Гангнус

она Саркисову. — Видите, цепочка афтершоков почти из одной точки после землетрясения десятого класса. Восемьдесят штук в течение суток! Все афтершоки зарегистрированы на седьмой и пятой станциях. Потом — затишье на две недели. И через две недели, 12 сентября, помните? — вот тут землетрясение одиннадцатого с половиной класса. Видите, за сутки нарисовалось седло, да не по трем точкам, как у американцев или раньше у нас, а по восьмидесяти. Тут можно и сглаживать, и усреднять, и дисперсию высчитать.

— Точность, точность! — перебил, правда на редкость мягко, шеф и вздохнул. — Вы же знаете, из-за чего все погорели с этим предвестником.

— А у нас здесь чистая разность во времени пробега между двумя станциями, — не выдержал, вмешался Вадим. — Этого еще ни у кого не получалось. И три четверти возможных погрешностей убирается за скобки, так сказать. Станции — нам тут просто повезло — точно на луче от источника афтершоков.

— Или форшоков, — глубокомысленно заметил Саркисов.

— Ну да, — обрадованно подхватила Света. Ей за все время в первый раз удалось вступить в рабочий разговор с начальством, и она пользовалась случаем. — Первый толчок вместе с цепочкой последующих можно считать форшоками последнего, сильнейшего.

Шеф помолчал, вглядываясь. Тень досады прошла по его лицу. То ли вообще ему не нравилось, что без спросу воскресает скомпрометированное направление исследований, то ли не отказался он еще внутренне от статей, подписанных им в соавторстве с Соколовым, а с теми статьями эта работа, очевидно, шла вразрез. Не могли, по Соколову и Саркисову, бить из одной точки землетрясения, дающие разные скорости… Да еще в течение суток.

И шеф не выдержал, сказал вслух, правда без нажима:

— За сутки — и такое большое понижение, а потом повышение… У американцев это недели и месяцы.

— Зато толчков восемьдесят, — так же мягко, без настырности опять вмешался Вадим. — У нас же здесь не календарная, а событийная шкала абсцисс. Вы же помните, наши кривые по механизмам тоже строились по такой шкале. Процесс идет по своему собственному времени.

Это была тема Вадимова доклада на секции в Ташкенте — шеф на него тогда не явился, хоть и был приглашен. Тут начиналась зона конфликта: судя по всему, то, что делали — втихую, никому не показывая — Чесноков и его жена, — было попыткой повторить результат Орешкиных, но именно без событийной шкалы. А шеф не был сегодня настроен конфликтовать. Поэтому возражений более не последовало. Даже шутливая нота зазвучала: Саркисов соизволил отметить, что Света на бумаге задним числом пытается составить прогноз того самого толчка одиннадцатого с половиной класса, который год тому назад почти точно предсказала во сне, — о чем благодаря репортажу Климова в газете была оповещена вся Советская страна. Тот репортаж Саркисов вслух никогда не вспоминал…

Тут-то шеф и спросил неожиданно, не могут ли Орешкины помочь в составлении советско-американского отчета по механизмам Саитской зоны, вынул карту эпицентров, показал, что именно нужно. Вадим сказал, что занят, но Света, если хочет…

Света согласилась, Саркисов горячо поблагодарил, но опять не ушел. А сел и принялся читать черновик годового отчета, который от своего и Светиного имени начал набрасывать Вадим, попросил не обращать на него внимания. Читал, читал. Орешкины, переглянувшись — что бы все это значило? — погрузились каждый в свою работу. Высидев терпеливо еще с полчаса, перешуровав миллиметровки и кальки, разложенные на столах, шеф встал и, потоптавшись, произнес почти небрежно:

— Да, я забыл сказать… Вы не слышали? Женя Лютиков подал заявление на выезд за границу. Совсем… Они выезжают… вместе с новой женой и ее братом, — ну, теми, что были здесь в гостях в прошлом году.

Если у него была цель ошарашить супругов, то он достиг ее совершенно: на минуту они потеряли дар речи. А когда пришли в себя, шефа не было.

2

— О то ж могучая организация, полигон! — с «запорижским» своим акцентом проговорил Дьяконов, покуривая и возлежа в непринужденной позе под дикой яблоней.

Рядом, привалившись к прогретому солнцем стволу, сидел Вадим. Как некурящий, он довольствовался тем, что непрерывно грыз извлекаемые из кармана ватника мелкие розовые яблочки и янтарные крупные плоды памирской боярки. Все это в изобилии росло на склоне над домиками маленького кишлака Газор-Дара.

Одобрительное высказывание Олега относилось несомненно к небольшому колесному бульдозеру, только что подброшенному на грузовичке к месту субботника и сразу же принявшемуся с деловитым урчанием за вполне подобающую ему работу. Десяток мужиков с ломами и лопатами за три часа смогли расчистить пятачок размером с волейбольную площадку. Бульдозер в пятнадцать минут расширил этот плацдарм раз в пять и продолжал демонстрировать полную бессмысленность ручного труда в век научно-технической революции.

Но никто не сердился на организаторов субботника. Размялись. Руки-плечи приятно тянуло. Погода как по спецзаказу. В выносной кухоньке сейсмостанции на открытом воздухе дымились уже почти готовые борщ и плов.

Вокруг были горы. В этом месте южного профиля они были какими-то необыкновенно уютными. По плоским вершинам в рассыпном строе замерли еще зеленые, маленькие отсюда, но вблизи гигантские и величественные деревья грецкого ореха. Ниже шли скалистые обрывы, на профессиональном жаргоне геологов — обнажения. Обнажения были невыразимо прекрасны, как с общеэстетической, так и с узкоспециальной точек зрения. Лишь слегка переводя взгляд, Вадим пробегал по миллионолетиям морских и сухопутных напластований, чуть ли не по всей геологической номенклатуре складок, разрывов, нарушений. Красные, голубые, зеленоватые пласты в причудливой гармонии уподоблялись то морской ряби, то каменному фейерверку, то бутону невиданного гигантского каменного цветка. Еще ниже шли плоские террасы, покрытые изукрашенным осенними красками заповедным лесом и лугами. Внизу пошумливала Синяя река, сгущая в своих тугих извивах голубизну памирского неба, а на длинном мелистом перекате разбивая на тысячу осколков ноябрьское невысокое солнце.

Кивнув на фиолетовый, в осыпях, ближний склон, над которым под козырьком зубчатых скал чернели какие-то щели и провалы, Олег сказал, что там, в этих щелях и пещерах, до сих пор можно найти мумиё. Они немножко поспорили о происхождении этой азиатской панацеи, которой на полигоне лечили и зубную боль, и грипп, и вообще все на свете. Вадим считал мумиё выпотами глубинных неорганических углеводородов, той субстанцией, из которой когда-то начиналась на голой земле жизнь: «Это мы, как Антей, прикасаясь к своей праматери, силы и здоровье себе возвращаем». Олег был склонен к более распространенному и прозаическому объяснению: смолы каких-то кустарников в смеси с минерализованным пометом летучих мышей.

От мумиё перешли к обычной производственной теме, горообразованию и землетрясениям. Об этом говорили помногу в течение последних недель: Вадим и Олег пытались состыковать свои взгляды и свой научный багаж в совместной