Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

Может поэтому я и надеялась, что наша неминуемая встреча наконец-то привнесет тот самый переломный момент в происходящем в наших жизнях кризисе, который мы и создали собственными руками, расхлебывая теперь последствия каждый со своей стороны? Может поэтому и не стала передавать Маргарите Стрельниковой через водителя о том, что беременна и что знаю, как все исправить без ненужных планов побега или еще каких-то сумасшедших действий-идей. Потому что просто верила, что все это уже не нужно.

Может и вглядывалась сейчас в привычно спокойное и будто по жизни безэмоциональное лицо Глеба, пытаясь заглушить физический тремор рук, ног и даже сердца безуспешными мантрами о том, что все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. По-другому просто и быть не может. И сегодня наконец-то все закончится. Ведь это не просто ребенок и каким-то чудом зацепившаяся во мне очень-очень маленькая жизнь, это наше общее будущее — самоисцеляющее, дарующее надежду на примирение и возрождение правильных отношений. Это чей-то сын и внук, живое счастье — маленькая копия обоих Стрельниковых. В последнем я была уверена на все сто. И этого Глеб просто не сможет не понять — не увидеть того, что видела сейчас я, как и не почувствовать…

— Хотел купить тебе по дороге какой-нибудь подарок, но… перед входом (уже не помню) какого магазина, вдруг понял, что не знаю… Не знаю, что в таких случаях дарить, да и нужно ли?

Как-то было уже странно видеть его не в привычном деловом костюме, а в добротном темно-зеленом (по любому, брендовом) джемпере с высокой горловиной и в серых брюках простого кроя, хоть и не из дешевой ткани. Такой домашний образ, мало сочетающийся с его извечной ипостасью бескомпромиссного Инквизитора.

Как только он приехал, Ольга Николаевна тут же покинула квартиру, а я после его телефонного звонка-предупреждения перебралась из гостевой спальни в ту самую гостиную, где мы в последний раз с ним расстались чуть больше двух недель назад. И, что примечательно, я запомнила очень хорошо, какой тогда был день — пасмурный, буквально мрачный, бьющий по психике и сознанию своим траурным унынием или беззвучно воющими тенями умерших тогда душ. Казалось, после того адского кошмара прошла целая вечность, а прочертившие воздух сквозь стекла большого окна золотые лучи послеполуденного солнца будто намерено вытесняли из окружающего пространства истлевшие давным-давно следы усопших призраков и связанных с ними дурных воспоминаний.

Я больше не хотела их чувствовать, вместе с гнетом пережитых потерь и изъедающей за них изо дня в день заслуженной вины. Наверное, поэтому Глеб мне и показался на удивление красивым и даже каким-то другим. Более приземленным что ли. Почти таким же, каким я его увидела в пентхаусе его элитного отеля. Только в этот раз я смотрела на него ни как на купившего меня клиента или неизбежного любовника. Я больше не могла воспринимать его ни как раньше до своей измены с Киром, ни монстром, покалечившим столько жизней из-за своих непримиримых принципов беспощадного диктатора. Банально не могла. Может благодаря бушующим в крови гормонам с преобладающими в них эндорфинами неконтролируемого счастья, а может и заполнившему огромную комнату жизнеутверждающим светом с очень теплой гаммой золотых оттенков, так идеально гармонирующих с черным мрамором и черной мебелью. В любом случае, этот день был слишком хорош изначально, чтобы закончиться чем-то плохим и непредсказуемо жестоким.

— Лучше, наверное, что-то дарить, что действительно подходит к нужному случаю. — не знаю, почему я ляпнула именно это, хотя никто, если так подумать, моего ответа и не ожидал.

Глеб тоже в собственной квартире выглядел сейчас как не в своей тарелке. Остановился где-то в трех шагах от меня, почти по центру гостиной — руки в карманах брюк, ложно расслабленная поза задумчивого хозяина положения и не пойми какой взгляд, успевший просканировать мое взволнованное лицо, наверное, уже раз сорок за последние две минуты. Правда, без привычного для него нажима и пробирающего до дрожи проникновения в святая святых. Скорее даже с легкой отчужденностью или поверхностным "безразличием". Будто уже и без того знал наперед, что увидит и что после этого испытает. Хотя, когда я все-таки вдруг рискнула ему ответить, в его глазах впервые за все это время проскользнуло что-то близкое то ли к нежданному им удивлению, то ли едва уловимой подозрительности. Видимо, виной всему послужили его чуть нахмурившиеся брови и ставший более пристальным и без того все подмечающий взгляд.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Даже не знаю… — он так и не сдвинулся с места, продолжая наблюдать за моей явно странной для него реакцией с выбранной им до этого позиции, как, возможно, всегда наблюдал за загнанными им в угол жертвами. Только в этот раз, он банально не видел, чем наша встреча должна вскоре закончиться. Либо его очередным разочарованием, либо?.. — К моему приезду ты готовилась, но… — он отрицательно пусть и едва заметно качнул головой, немного затянув с паузой. — Судя по твоему выражению лица, ты что-то хочешь мне рассказать, но, естественно, не решаешься. Потому что это, скорей всего, связано не с твоим окончательным решением в мою пользу.

Никогда не перестану удивляться или, скорее даже, восхищаться его всегда пугающей демонической проницательности, от которой, хочешь не хочешь, но обязательно по коже поползет ледяным ознобом с не менее будоражащими мурашками. Если раньше они были предвестниками сексуального напряжения, то сейчас царапали по нервам не очень хорошим предчувствием. Может все-таки сказать то, что он в действительности сейчас ждет от меня? Что я совершенно не готова и двух с половиной недель для меня слишком мало? Только кому станет легче от очередной рассрочки для всех нас? Да и где гарантия, что мне снова ее выдадут, а не сделают то, что должны сделать в таких случаях?..

— Честно говоря, я… Я сама не знаю, как о таком нужно говорить… — впрочем, как и держать на себе всю тяжесть прессующего взгляда Глеба. Даже сидя на удобном диване, с которого меня то и дело порывало подняться чуть ли не каждую треклятую секунду с того самого момента, как я услышала приближающиеся к гостиной шаги хозяина квартиры. Только вставать было пока еще страшно, как и сокращать ложно разделяющее нас расстояние в пару метров. Именно ему ничего не стоило это сделать — дойти до меня, нагнуться надо мной и…

— Просто начни. — мне не могло показаться. В его голосе на самом деле заскользила прохладная ирония.

— Прости… — ну а это-то зачем было ляпать? Как и опускать глаза в неуместном смущении и заправлять за ухо слишком уж выбившуюся прядь волос.

Не удивительно, почему Глеб тут же сдержанно и беззвучно усмехнулся и с такой же усталой апатией отвел взгляд к окну. Еще немного и точно, развернется и, не прощаясь, просто уйдет из комнаты и квартиры. А может и не уйдет. Наоборот, плюнет на все и сделает то, ради чего сюда и приехал.

— Я действительно очень волнуюсь, поскольку не имею никакого представления, как ты на это отреагируешь… хотя и прокручивала в голове этот разговор тысячу раз. — в этот раз я оставила непослушные волосы в покое, решив переключиться на пальцы обеих рук, устроив между ними что-то вроде борьбы нанайских мальчиков. — Но, хочу сказать сразу. Это не попытка тебя разжалобить, хотя результат может быть и не точным… Хотя нет… Он точный и так, и так… В общем… Кажется… Нет, не кажется… — наверное, только я могла настолько провалить собственную миссию по спасению всего человечества вот таким вот немощным блеяньем. — Я точно уверена, что беременна. Да. Я жду ребенка. Не знаю, правда, сколько уже времени, об этом могут сказать только в больнице… Короче… Как бы не смешно это звучало, но… Я-я… я…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты не знаешь, чей он? — не думала я, что Глеб с таким естественным (или, скорее, неестественным) спокойствием меня перебьет, но он это все-таки сделал. После чего мне еще больше стало не по себе. И в первую очередь от его вида.

Такое ощущение, будто он совершенно не удивился услышанному или даже был к нечто подобному готов задолго до этого. А если и не готов, то имел менее предвзятое отношение к столь крутым поворотам судьбы, чем у миллиарда других мужчин в этом мире. Во всяком случае, он абсолютно не изменился в своем поведении, продолжая изучать мое жалкое поведение все тем же иронично недоверчивым взглядом чересчур искушенного богатым жизненным опытом циника-пофигиста.