Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

— Какую симку? У меня был новый телефон-раскладушка, твои дедушка с бабушкой подарили на окончании школы. Ездила с твоей теткой на корабле по каналам, каких-то родственников катали, ну и всё: нырнул телефон в Неву. Я так плакала, да толку-то. Номер не восстановить. Это сейчас, можешь восемь симок сменить, а номер оставить старый, а тогда… Не забывай, тогда на дворе был две тысячи шестой. Не у всех телефонов камера была, так что…

— А сама позвонить? — с отчаянием спрашивала дочь.

Мать хмыкнула:

— Ну-ка назови на память номер Ники. Не помнишь? А чего так? Ведь подруга! Вот так и у меня. Номер в телефоне был. Я его наизусть не учила.

— Ма, а соцсети!

— О, да! Какие?

— В смысле какие? Да те же динозавры «Одноклассники»!

— Ох, дочь! Не было их. Никаких соцсетей. ВК появился в октябре две тысячи шестого, но я узнала о нем позже. Да и компьютер у нас появился, когда ты уже в сад ходила, так что... Как-то я решила найти твоего отца, чтобы просто увидеть, но быстро оставила эту затею. Николаев Ивановых…

— А он? Он не пытался найти тебя? — тихо спросила Лера.

— Не знаю. Может, и пытался, да не нашел. Дочь, я хочу, чтоб ты знала: с того момента, как я узнала, что стану мамой, я ждала тебя. Ни у меня, ни у бабушки, ни у дедушки даже полмысли не было, что ты не должна родиться. Ты дитя любви. Поняла?

Лера молчала, только носом хлюпала, обнимая мать.

— Меня, правда, удивляет, с чего вдруг ты заговорила об отце? Столько лет не задавала вопросов…

Лера фыркнула:

— Это всё из-за Уварова!

— Какого Уварова? — не поняла мать.

— Твоего хорошего мальчика, Тимофея Уварова!

— Ну, судя по всему, он не мой мальчик, а твой…

— Мама!

— … и он действительно хороший. Разве сама еще не поняла?

Но Лера упрямо молчала.

— Ты знаешь, он ростом с твоего отца. Тот тоже высокий. Это у нас семейное? Папа тоже высоким был…

— Дедушка самый лучший.

— Кто ж спорит? Конечно, лучший. Он так ждал твоего рождения! Кстати, то, что ты занимаешься борьбой…

— Рукопашкой…

— Хрен редьки не слаще… Так вот, то, что ты занимаешься рукопашкой, вполне объяснимо. Как говорится, гены пальцем не раздавишь… Твой отец был спортсменом, правда, не то дзюдоистом, не то тхеквондистом… Не помню…

— Ма, вот как так можно? А что ты помнишь о нем? — разозлилась вновь девочка.

— Всё помню. Руки его. Глаза. Голос.

— Ну зашибись, конечно, особые приметы, — проворчала дочь.

Ксения Николаевна улыбнулась.

— А вот одна как раз есть, — и она стянула с левого плеча дочери майку, оголив ключицу, где в ямочке красовалась родинка. — У него такая же. Представляешь?

Но Лера энтузиазма не выказала.

— То же мне, примета… не разденешь — не увидишь, — пробормотала она.

— Ну… извини… — тихо сказала маленькая мама, и девочке стало стыдно. Она легла, устроив голову матери на колени, прижалась.

— Это ты меня прости, — ответила девочка.

Мать гладила дочь по темным волосам, которые были такого же оттенка, что и у ее отца, и вздыхала. Прошло почти пятнадцать лет, она так больше и не влюблялась. Иногда думала о Николае. Вспоминала те теплые дни, что они провели вместе, ту единственную необыкновенную ночь. Тогда, опьяненные своей любовью, они даже не задумывались о том, что такая любовь порой приносит плоды… А плод этой любви лежал и плакал, потому что впервые за все эти годы почувствовал себя лишенным любви отца…

Лера понимала, что еще неизвестно, как тот бы отреагировал на ее рождение. Вполне вероятно, что он был бы не рад. Ну а кого обрадует перспектива в семнадцать лет стать отцом? Но почему-то хотелось верить, что он бы тоже обрадовался, что он тоже хотел бы, чтобы она, Лера, родилась.

— Знаешь, почему я тебя так назвала? — вдруг спросила Ксения Николаевна. — У него маму звали Валерией. Она умерла, когда он в седьмой класс пошел. Пока мы гуляли на Валааме, он всё хотел вернуться, дескать, чего я здесь не видел… А потом сказал правду. Сказал, что каждый год он ездил с мамой на Валаам, а как она умерла… Вот так.

Откровенный разговор с матерью долго не шел из головы. Нога уже не ныла, но Лере казалось, что из-за нее она не может уснуть. А потом позвонил Тимка. На часах было десять, но сил препираться с ним не было. И она молчала, даже когда он стал говорить, что придет за ней в школу (Лера упрямо желала доходить учебный год до конца) и отнесет ее туда на руках. Не хотелось возражать, убеждать, что на костылях она в состоянии и сама добраться до школы (тут идти-то)… Хотелось выговориться. Поплакаться. Хотелось, чтоб утешили.

— Ты там спишь уже? — вдруг раздался ехидный голос Тима.

— Моего отца зовут Иванов Николай Федорович. Он в две тысячи шестом окончил какую-то Питерскую школу с золотой медалью. Они познакомились на теплоходе во время круиза медалистов по Валааму. Меня назвали в честь его умершей матери. Но они потеряли друг друга, прикинь? Сейчас в такое не верится, скажи? Как можно потеряться? Мы все живем… будто под колпаком. На телефоне бесконечный спам… но у мамы тогда даже электронки не было. А телефон она свой с его номером утопила, а запомнить не успела… Тимка…

И Тимка поднялся с кровати. Этот тихий голос будто и не принадлежал колючке-драчунье. Словно она сняла в этот момент свою броню. Скинула, как Василиса Прекрасная лягушачью кожу… и стала беззащитной. Слабой. Ранимой. Хрупкой.

И от этого острого ощущения сердце заколотилось с такой силой, что парня бросило в жар, и он распахнул створку окна настежь.

— Лер, — тихо позвал он, а голос дрогнул.

Но девочка молчала, только сопела в трубку.

— Лер, я сейчас приду… — и парень потянулся за худи.

— Спятил? — донеслось с той стороны. — Мама, может, и поймет, но бабуля…

И парень опустился на кровать.

Тим молчал. И Лера молчала.