Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Это как же? — спросил Пруит.

— Неужели не ясно? — Хэл засмеялся. — А ты посмотри на себя. Вам, солдатам, из женщин доступны только проститутки. Вот вы и идете к нам. Потому что мы в отличие от женщин не боимся грехопадения.

— Не знаю, не знаю. — Но Пруит и сам чувствовал, что голос его звучит неуверенно, потому что слова Хэла были слишком близки к истине, и это его тревожило.

Хэл рассмеялся обаятельным мальчишеским смехом, но не стал добиваться признания своей победы.

— Вот мы и пришли, — сказал он и повел их за собой мимо довольно молодого баньяна, в темноте они спотыкались о распластанные кривые корни, а тонкие прутья еще не вросших в землю воздушных корней хлестали их по лицу.

— Приятно, когда во дворе растет такое чудо, правда? — сказал Хэл. — Осторожнее. Смотрите под ноги.

Они вышли к боковой стене двухэтажного каркасного дома, к подножию наружной деревянной лестницы со сквозными ступеньками; и лестница, и ее опорные столбы из толстых досок были выкрашены в белый цвет.

— Мы обязательно вернемся к этому разговору. Только сначала выпьем, — шепнул Хэл Пруиту. Они все уже поднялись на узкую площадку второго этажа, наискосок от которой темнел густой массой баньян, и Хэл открыл дверь.

Вслед за Хэлом они вошли в небольшую прихожую.

— Устраивайтесь как дома, мои дорогие. Я пошел раздеваться. Если хотите, можете тоже раздеться. — Хэл засмеялся и исчез в коридоре.

— А ничего у него здесь, да? — сказал Маджио. — Тебе бы такую квартирку, скажи? А? Не возражал бы? Представляешь? Черт!

Они стояла вдвоем посреди прихожей и оглядывались по сторонам, пораженные чистотой, порядком и уютом квартиры.

— Нет, — сказал Пруит. — Не представляю.

— Понял теперь, почему я сюда хожу? Помимо всего прочего? После наших бетонных бараков даже не верится, что люди могут так жить.

Стоявший у них за спиной Томми потерял терпение, протиснулся вперед и, пройдя в гостиную, уселся в большое современное кресло из настоящей кожи с хромированными ножками и подлокотниками. И волшебство рассеялось.

— Мне надо отлить, — сказал Маджио. — И спешно требуется выпить, ей-богу. Сортир вон там. Я сейчас.

Он прошел в ту же дверь, что и Хэл, и, провожая его взглядом, Пруит увидел крошечный коридор, одним концом упиравшийся в спальню, слева от которой была ванная. Пруит отвернулся и обвел глазами гостиную.

Слева от прихожей на маленьком возвышении, огороженном коваными железными перилами, стоял небольшой обеденный стол, дверь за ним вела в кухню. В другом конце гостиной была огромная полукруглая ниша застекленного от пола до потолка «фонаря» с приспущенными складчатыми занавесями-драпри, в комнате стояли радиоприемник в высоком деревянном футляре и проигрыватель с двумя этажерками для пластинок по бокам. У правой стены — большой, набитый книгами книжный шкаф и письменный стол в форме буквы «П». Пруит бродил по комнате, рассматривал вещи и пытался придумать, о чем бы заговорить с Томми.

— А тебя когда-нибудь печатали? — наконец спросил он.

— Конечно, — скованно ответил Томми. — Один мой рассказ недавно вышел в «Коллиерс».

— А про что рассказ? — Пруит разглядывал пластинки: здесь была только классика — симфонии, концерты.

— Про любовь.

Пруит поднял на него глаза, и Томми хихикнул густым басом.

— Об одной честолюбивой молодой актрисе и о богатом бродвейском продюсере. Они полюбили друг друга, он на ней женился и сделал из нее звезду.

— Меня от таких историй воротит. — Пруит отвернулся и продолжал разглядывать пластинки.

— Меня тоже, — хихикнул Томми.

— Тогда зачем же их сочинять?

— Людям нравится. Этот товар хорошо идет.

— В жизни все иначе. Такой ерунды никогда не бывает.

— Конечно, не бывает. — Томми поджал губы. — Поэтому людям и нравится. Если им нужна такая литература, значит, пиши то, на что спрос.

— Я совсем не уверен, что им это нужно.

— А ты кто? — Томми басовито хохотнул. — Социолог?

— Нет. Просто я думаю, большинство людей такие же, как я. В настоящей литературе я не разбираюсь, но от басен вроде этой меня воротит.

— Так их же пишут не для мужчин, а для женщин. Эти романтичные, похотливые и высоконравственные дуры обожают подобное чтиво. Кто покупает книги и журналы? В первую очередь женщины. И глотают все без разбора. Должны же они хоть от чего-то получать удовольствие, если из-за своих моральных принципов не получают его в постели.

— Ну, не знаю. Я в этом не уверен.

— Они со своей моралью доиграются. Если вовремя не спохватятся, в один прекрасный день останутся совсем без мужчин.

— Про что это вы? — спросил Маджио, входя в комнату. — Что там про женщин?

Он подошел к письменному столу, туда, где стоял Пруит. Следом за ним в гостиной появился Хэл в таитянском парэу[26], расписанном ярко-оранжевыми тропическими цветами в венчиках остроконечных темно-зеленых листьев. Худой и длинный, он выглядел сейчас костлявым и каким-то усохшим, от недавней подтянутой элегантности ничего не осталось. Густой красноватый загар на грубой сухой коже казался неестественным, напоминал ржавчину, будто Хэл намазался йодом.

— Мы говорим, что, возможно, мужчины становятся такими по вине женщин, — объяснил Пруит.

— Я не думаю, — сказал Анджело.

— Я тоже не думал. А теперь начал сомневаться.

— Вот как? — Хэл сверкнул обаятельной мальчишеской улыбкой. — Видишь ли, некоторые действительно такими рождаются. К несчастью или к счастью — это зависит от точки зрения. Так что общая картина несколько сложнее.

Пруит с усмешкой покачал головой.

— Насчет того, что такими рождаются, рассказывай кому-нибудь другому. Можно родиться уродом, это факт. Я уродов насмотрелся на ярмарках — от Таймс-сквер до Сан-Франциско. А чтобы человек родился извращенцем, никогда не поверю.

— Ты бы мог быть очень милым парнем, — недовольно сказал Хэл, — если бы меньше кощунствовал.

— Кощунствовал? — Пруит усмехнулся. — Если ты не веришь в мораль, какое может быть кощунство?

— Важно не то, что ты говоришь. Важно, как ты это говоришь. Судьба таких людей — трагедия. И, как любая трагедия, она возвышенна и прекрасна.

— Я так не считаю. Для меня это все равно что порнография.

Хэл манерно поднял брови и пристально посмотрел на него.

— Твой приятель, пожалуй, начинает мне действовать на нервы, — сказал он Анджело.

Пруит чувствовал, что губы у него расползаются в усмешке, а лицо напряженно немеет, как бывало с ним всегда, когда рядом раздавался знакомый призыв к убийству.

— На мой взгляд, эта твоя теория такие же сладкие сопли, как басня Томми про богатого продюсера.

— Вижу, я в тебе ошибся. — Хэл улыбнулся. — У тебя напрочь отсутствует воображение. При ближайшем рассмотрении ты, оказывается, элементарный тупица.

— Наверно, — усмехнулся Пруит. — Из меня все воображение выбили. Половину, когда бродяжил, а то, что осталось, — в армии.

— Хэл, где твое шампанское? — напомнил Анджело. — Давай неси. Пить хочется — умираю.

— Сейчас, моя радость. — Хэл повернулся к Пруиту: — Когда будешь постарше, поймешь, что воображение способно породить истину, перед которой бессильны любые факты.

— Это мне и так понятно. Зато я не очень понимаю другое. Чем больше мы с тобой разговариваем, тем больше ты мне напоминаешь проповедника. Не знаю, почему.

— Тебе повезло, что ты друг Тони, — сказал Хэл. — А то я бы тебя сейчас отсюда вышвырнул.

Пруит смерил его взглядом и снисходительно усмехнулся:

— Сомневаюсь, что у тебя получится. Но если хочешь, чтобы я ушел, так и скажи. Я уйду.

— О-о! — Хэл улыбнулся Маджио. — Твой приятель — герой.

— Хэл, чего ты обращаешь внимание? — вмешался Маджио. — У него просто характер такой вредный. Дай ему выпить, и он успокоится.

Хэл повернулся к Пруиту:

— Все так просто?

— Выпить, конечно, было бы неплохо.

Томми поднялся с кресла и, подойдя к Пруиту, встал рядом, словно Собрался его защитить.

— Иди ты к черту! — сказал он Хэлу. — Что ты нападаешь на несчастного парня? Он здесь со мной, а не с тобой. Прекрати его шпынять.

— Мне адвокаты не нужны, — заметил Пруит.

— Томми, если тебе не нравится, как я принимаю гостей, ты всегда можешь пойти домой. — Хэл улыбнулся. — Я лично буду только счастлив. Мальчики, вам когда нужно быть в казарме?

— В шесть, — ответил Анджело. — К побудке. — Он резко повернулся и посмотрел на часы на письменном столе, словно вдруг вспомнил, что когда-то должен умереть. — Гадство! — ругнулся он. — Ладно. Мы в конце концов выпьем или нет, черт возьми?

— Ты! — рычал Томми на Хэла. — Дрянь! Подлая грязная тварь! Я ведь сейчас действительно уйду.

Хэл весело засмеялся:

— Не смею задерживать. Хочешь — уходи. — Он повернулся и пошел в кухню.

Томми злобно смотрел ему вслед, его большие руки неподвижно повисли, огромные кулаки были плотно прижаты к бедрам.