Дети Эдгара По - Питер Страуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пап, я думал, у тебя по понедельникам занятия?
Он наморщил лоб.
— Точно, — сказал он. — Занятия. — Его рука поднялась, он взглянул на часы, и рука продолжала путь наверх, пока не сжала пальцами переносицу. — Ч-чёрт.
Иногда отец приходил в такой восторг, что мог чмокнуть Элвуда в губы. А иногда — вот как сейчас — смотрел в никуда, отвечал, словно издали, как будто его вообще тут не было. Такое случалось всё чаще и чаще, пока, наконец, пребывание в нигде не стало его обычным состоянием.
Отец имел право пропустить одно-два занятия. Подумаешь, решил Элвуд. Ничего страшного.
Потом Денис начал рисовать. Купил у фермера на рынке ящик ягод, перетолок их в ступке и наполнил целый таз. Добавил к ним кровь — из своего большого пальца, проткнув его кнопкой, — а потом столярный клей, отчего масса загустела и превратилась в ярко-красную пасту. Он наносил её на стены гостиной руками и палочкой, конец которой расщепил молотком и размочалил зубами, так что получилась жёсткая кисть, — ею он рисовал зверей, охотников, солнца и странные геометрические орнаменты. Над диваном, там, где стена была забрызгана, он изобразил Мисти, такую красную, что она как будто горела.
Всё это он проделал в компании индейца, который так и сидел в кресле, а когда Элвуд вернулся домой с тренировки по бейсболу и увидел окровавленные руки отца, а потом настенную живопись гостиной, то только и мог сказать:
— Пап?
Летом Элвуд подрабатывал в «Пицца Хат» — на кухне, так как не любил общаться с клиентами. Конвейерная печь изрыгала такой жар, что в фантазиях Элвуда она становилась матерью ветров восточного Орегона. При температуре под сотню[70] он, мокрый, хоть выжми, посыпал сковородки кукурузной и пшеничной мукой, чесноком и солью, а ещё — превращал в лепёшки шарики замороженного теста, которые сначала поглаживал (иногда он представлял себе, что это чьи-то титьки), а потом мял, месил, ловким движением запястья подбрасывал вверх — ап! — и аккуратно укладывал каждый на сковороду, где разрисовывал его соусом, сыром, мясом и овощами.
Он любил это. Жара и монотонность помогали забыться.
Его рассеянье нарушил крик из-за стойки:
— Элвуд! Эй, Элвуд!
Его менеджер, Джоанна, толстомясая бабуля с прокуренным голосом, подзывала его одной рукой, а другой показывала на отца.
Отец стоял по ту сторону прилавка и приветственно махал. Его лицо было чем-то раскрашено, — смазкой для бейсбола, догадался Элвуд. Шесть чёрных полос начинались от глаз и уходили по лбу вверх, как непомерной длины ресницы или перевёрнутые дорожки от слёз. Щёки и подбородок покрывали завитушки вроде тех, какими карикатуристы изображают ветер.
Элвуд предплечьем стёр с лица пот и подошёл к отцу.
— Что ты здесь делаешь, пап?
— Я же всегда прихожу. — Так оно и было. Он частенько забегал проведать Элвуда во время смены. — Просто зашёл поздороваться.
Элвуд заметил, что люди из очереди глазеют на них.
— Но что ты здесь делаешь в таком… в таком виде? Как будто сейчас Хэллоуин?
— Класс, да? — Он улыбнулся, чуть коснулся лица и проверил, не осталось ли на пальцах краски. — Я тебе потом тоже нарисую, если захочешь.
— Вряд ли. Пап.
— О’кей.
Они постояли, поглядели друг на друга, а потом Денис сказал:
— Да, хотел тебе сказать, я сегодня в бар иду. Так что не жди меня, когда вернёшься.
— Ты? В бар? — Элвуд не удивился бы так, скажи его отец, что земля плоская, а коровы прилетели из космоса.
— Я знаю, Элвуд, тебя это может шокировать, но мне надо развлечься. Надо общаться с людьми. Противоположного пола. Так вот понемногу и лечишься.
— Пожалуйста. Мне всё равно. — На самом деле ему было не всё равно, но сейчас он был так поражён, что даже не расстроился. — Но ты ведь не можешь так пойти. Тебя же побьют.
— В таверне «Раненый солдат» вечеринка на тему «Ковбои и индейцы». Я соблюдаю дресс-код. — Он подмигнул, и только тут Элвуд заметил рубашку с названием бейсбольной команды «Смельчаки из Атланты», штаны из оленьей кожи с бахромой и комнатные тапочки-мокасины. — Увидимся, парнишка. — Он, похлопав ладонью по губам, изобразил индейское улюлюканье, потом, пританцовывая, направился к двери и вышел.
В ту ночь Денис привёл домой женщину.
Элвуд лежал в кровати, опираясь на локоть. Он слышал, как они смеялись в кухне, шептались в коридоре, на цыпочках проходя мимо его двери, а потом дверь спальни со щелчком закрылась за ними.
Начались долгие стоны. Элвуд испытывал возбуждение и отвращение одновременно. Кроватные пружины заныли, изголовье глухо застучало о стену, и женщина в экстазе тонко вскрикнула «ии-ии-ии». Элвуду этот звук напомнил тявканье койотов.
Его голова была ещё затуманена сном, когда он прошлёпал вниз завтракать и увидел в кухне маму. Она мыла посуду, пританцовывая и чуть слышно напевая под музыку кантри по радио.
Какая она милая, с тёмными волнистыми волосами и бархатными карими глазами.
Здравствуй, мама, подумал Элвуд. Знаешь, у меня, кажется, так и не получилось больше не думать о тебе. Куда ни повернись, ты уже там, — в бакалее у прилавка с манго, твоими любимыми фруктами, или в лесу, когда вижу водосбор, который ты наверняка захотела бы поставить в вазу. А теперь ты вернулась в свою кухню, чудесно возродившаяся, и мне кажется, что та ночь с винтовкой была не более чем затянувшейся шуткой: манекен, вымазанный кетчупом.
Прошёл год, и соль шутки стала ясна: мы с отцом без тебя не можем.
Мама повернулась за полотенцем и превратилась в индианку, вытирающую кофейную чашку. Прошлая ночь промелькнула у него в памяти — он не мог поверить, что всё это было на самом деле, — а она сдула с чашки соринку, сложив губы, как для поцелуя, и Элвуду больше всего на свете захотелось стать чашкой в её руках.
Заметив его, она выключила радио.
— Доброе утро, — сказала она, и он ответил:
— Привет.
Волосы у неё были чёрные и длинные, лицо — круглое и смуглое. Хорошенькая, подумал Элвуд, только по-другому. Не такая красивая, как мама, но почти.
На ней были голубые джинсы и белая блузка навыпуск, смятая по краю от того, что раньше была заправлена в штаны. Промокнув руку о штанину, она протянула её для рукопожатия и по-мужски встряхнула кисть Элвуда: дескать, посмотрим, кто из нас сильнее.
Она представилась: Ким Белая Сова, из резервации Тёплые Ручьи.
— А вы, ребята, как я погляжу, грязнули? Во всём доме чистой чашки не найти.
Элвуд поглядел на кухонный стол, где над горами немытой посуды кружили мелкие мошки. Они с отцом чаще всего ели с бумажных тарелок или прямо над раковиной, чтобы ничего не мыть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});