Дети Эдгара По - Питер Страуб

— Уходи! — завопил он. Но немного притих, поняв, что одной свирепостью меня не проймёшь.

— А чего ты ждал от девчонки? Ты ведь говорил ей, что хочешь обниматься с этой, как её? Ах, да, с безголовой женщиной. С безголовой, подумать только, это уже кое о чём говорит. И ты в самом деле хотел, чтобы она прикинулась такой, ну, ненадолго. Так вот, у меня есть ответ на твои молитвы. Как насчёт вот этого? — сказал я, вытаскивая из-за спины руку и поднимая то, что держал в ней.

Он не произнёс ни слова, хотя его глаза вопили в тысячу раз громче, чем способен вопить единственный рот. Я бросил окровавленную голову с длинными волосами ему на колени, но он тут же бросил на её одеяло и судорожно спихнул ногами с кровати.

— Остальное в ванной. Иди, посмотри, если хочешь. Я подожду.

Довольно долго он молчал и не шевелился. Но когда он, наконец, заговорил, его голос оказался настолько ровен, спокоен и свободен от дрожи страха, что, должен признаться, меня это даже потрясло.

— Кто-о-о ты? — спросил он так, словно уже знал ответ.

— Так ли уж тебе необходимо знать моё имя, и какой тебе от него прок? И как звать эту обособленную голову на полу — Лорой или Лорной, или просто Стремленьем? А как, во имя неба, называть тебя — Норманом или Натаном, Гарольдом или Джеральдом?

— Так я и думал, — с отвращением произнёс он. После чего заговорил до ужаса взвешенно, хотя и очень быстро. — Раз эта тварь, с которой я говорю, — сказал он, — раз эта тварь знает то, что могу знать только я, раз она говорит мне слова, которые только я могу сказать себе, следовательно, вывод может быть только один: в комнате нет никого, кроме меня, а я, вероятно, ещё сплю. Вот именно, сплю. В противном случае, диагноз — безумие. Совершенно верно. Глубоко в этом убеждён. А теперь уходите, мистер Бред. Убирайтесь, доктор Сон. Вы своё дело сделали, а теперь дайте мне поспать. Мне нечего вам больше сказать. — Тут он положил голову на подушку и закрыл глаза.

— Норман, — сказал я. — Ты всегда ложишься спать в брюках?

Он открыл глаза и тут только заметил то, от чего раньше его отвлекало безумие. Он снова сел.

— Очень хорошо, мистер Бред. Они действительно похожи на настоящие. Но только это невозможно, ведь настоящие остались у Лоры, вот так. Странно, они не слезают. Воображаемую молнию, должно быть, заело. Чёрт, теперь я влип. Ф-фу, я мертвец. Господи, помоги мне. Никогда не знаешь, во что вляпаешься. Да расстёгивайся же, чёрт тебя подери! О, какое несчастье. Ну, и когда же я начну гнить, мистер Бред? Вы ещё здесь? Что случилось со светом?

Свет в комнате погас, и всё вокруг замерцало синим. Молния сверкнула за окном спальни, и гром пророкотал в ночи без дождя. Сквозь разрыв в облаках выглянула луна, кроваво-красная, какой её видят лишь покойники да проклятые.

— Разлагайся и возвращайся к нам, ты, ошибка творения. Разлагайся прочь из этого мира. Приди домой, где тебя ждёт боль такая великая, что может показаться негой. Ты рождён быть костями, а не плотью. Гниением освободись от кожи, скрывающей кожу.

— Это правда происходит со мной? То есть я хотел сказать, я стараюсь, сэр. Но это так непросто, совсем непросто. Ужасно дёргает там, внизу, как будто электрические разряды. Ужасно. Может, меня окунули в магическую кислоту или что-нибудь в этом роде? Ой, как больно, любовь моя. Ой, ой, ой. Ой, как больно. Ещё, ещё. Если так будет и дальше, то я не хочу просыпаться, доктор Сон. Хотя бы это вы можете?

Я чувствовал, как костистые крылья растут из моей спины, и синее зеркало передо мной отразило их величественный размах. Мои глаза сверкали, как драгоценные камни, холодные и яркие. Мои челюсти превратились в гроты жидкого серебра, а по моим жилам текли реки гниющего золота. Он извивался передо мной в постели, точно червяк, издавая звуки, каких не слышал ни один человек. Я схватил его и стиснул липкими руками, прижимая трепещущее тело. Он смеялся, как дитя — дитя иного мира. Великая ошибка вот-вот будет исправлена.

Я велел окну распахнуться в ночь, и оно подчинилось мне. Детский смех перешёл в слёзы, но я знал, что они скоро просохнут. Наконец-то мы будем свободны от всего земного. Окно широко открылось над спящим внизу городом, и бездонная тьма наверху приняла нас.

Я никогда не пробовал этого раньше. Но когда время пришло, оказалось, что это так просто.

Бенджамин Перси

Бенджамин Перси вырос в пустынном Центральном Орегоне. Степень бакалавра искусств с отличием получил в университете Брауна, а магистра философии — в университете Южного Иллинойса. В настоящее время Бен проживает в Милуоки, где преподаёт литературу, искусство письма и композиции в университете «Висконсин-Стивенс Пойнт». Также он пишет книжные рецензии для «Capital Times». Во время, свободное от ударов по клавишам компьютера, он ходит в походы, гребёт на каноэ, ловит рыбу, катается на лыжах, а то и пропускает пинту-другую пива с друзьями и с семьёй.

Находка

Странности появились у Дениса вскоре после того, как он откопал мёртвого индейца. Это случилось в Кристмас-вэлли, восточный Орегон, среди песчаных дюн, заросших полынью низменностей и скалистых каньонов, где Денис и его сын Элвуд нередко проводили выходные. Они называли себя ищейками скал, охотниками за окаменелостями, археологами и носили за плечами лопаты, кирки, мастерки, малярные кисти, которыми сметали пыль и известковый шпат. Шагая через пустыню, они обшаривали глазами землю — не блеснёт ли где кварцевая жила, не покажутся ли следы давно сгнившей деревни паютов[65], не мелькнёт ли намёк на сокровища, какой-нибудь знак, на который можно указать пальцем и сказать: «Вот!»

Им не раз попадались громовые яйца[66], опалы, окаменевшая древесина, агаты величиной с кулак, испускавшие, казалось, туманный свет, как солнце из-за туч. В каком-то гроте, из которого, журча, вытекал ручей, они обнаружили олений череп в корке розового кварца. А в пепле горы Мазама — твёрдом, как глина после обжига — они находили самые разные окаменелости, отпечатки листьев, раковин и папоротников. Нагрузив ими своего «Мустанга», они возвращались за сотню миль назад в Редмонд, где очищали свои сокровища, снабжали их ярлыками и расставляли по витринам, делавшими их дом похожим на музей.

Посреди стола в их столовой красовался покрытый кварцем олений череп, розовато светящийся, как замороженная ветчина. На книжных полках и тумбочках не хватало места для самоцветов, а стены скрывались за выложенными бархатом шкафами-витринами, наполненными кремнёвыми и обсидиановыми метательными снарядами. «А вовсе не наконечниками для стрел, — говорил обычно Денис. — Так непрофессионалы называют всё, что находят в земле, хотя к резательным инструментам, копьям и атлатлям[67] это слово не относится». Он так и говорил, как по учебнику, — сыпал словами «призматический», «тетраэдр», «окципитальный»[68], «македонский» — а Элвуд смотрел на него так же внимательно, как на своих учителей в десятом классе, и так же пропускал его слова мимо ушей.