Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

всем римским нормам. Если libertus восставал против своего патрона, которому он поклялся в верности на всю жизнь, то у него должен был появиться новый патрон, который поддерживает его и защищает. Было ясно, что здесь замешан сам император.

Антистий удалился в свое загородное поместье близ Формий в Лации в сопровождении дочери Поллитты (вдовы Плавта) и свекрови, Секстии. Поведение этой троицы служит у Тацита очередным exemplum, достойным подражания, когда речь идет о супружеской верности и сплоченности семьи. Поллитта, которая так сильно оплакивала смерть мужа, что даже три года спустя почти ничего не ела, лично отправилась к Нерону и умоляла пощадить ее отца. Визит Поллитты, как и ожидалось, пришелся Нерону по душе. После того как попытка не удалась, Секстия, Антистий и Поллитта совершили коллективное самоубийство. Они даже разделили один меч, как пишет Тацит, и встретили смерть вместе, изящно завернувшись в ткани[1353].

Каждому читателю Тацита бросалось в глаза то, что семья Антистия была бесконечно далека от Нерона в своем заботливом и нравственном отношении друг к другу. Семья императора представляла собой груду обломков, не говоря уже о том, что значительная часть ее была уничтожена самим Нероном, а его жены сменялись как туники (Нерон, конечно, был не единственным представителем римского высшего сословия).

При чтении Тацита у нас возникает впечатление, что Нерон выступил против Кассия, Силана и Антистия не в последнюю очередь потому, что они воплощали в себе все то, с чем он не хотел и не мог иметь ничего общего: Кассий, человек строгих нравов и абсолютно честный юрист с благородными предками, отстаивавшими идеалы республики, Силан, потомок Августа, как и Нерон, с той лишь разницей, что его тело и разум находились в равновесии, что позволило ему не только принять свою участь, но и показать пример мужества и силы приспешникам Нерона там, в грязной темнице в Бари, и, наконец, Антистий, который вместе со своими близкими служил образцом pietas, должного поведения по отношению к своей семье. Все трое проявили добродетель там, где, по словам Тацита, Нерон с позором спасовал[1354]. Но достаточно ли этого для объяснения действий Нерона? Едва ли. В рамках устоев раннего принципата родство с Августом было чрезвычайно опасной привилегией. Члены императорской семьи, даже отдаленные, могли с большей вероятностью занять трон, чем какой-либо среднестатистический сенатор. Нет никаких оснований оправдывать безрассудные действия Нерона, но за ними не стояла спонтанная ярость тирана[1355]. Вместе с тем ясно, что трактат Сенеки «О милосердии» давно перестал быть настольной книгой Нерона и что он далеко отошел от добродетелей правителя, которыми руководствовался в первые дни своего пребывания на императорском троне.

В 66 году последовали новые судебные разбирательства и преследования аристократов, закончившиеся казнями или самоубийствами. После непродолжительного отсутствия в «Анналах» снова появляется Тигеллин. По словам Тацита, его наветы привели к гибели нескольких жертв.

Сенаторы Публий Антей и Осторий Скапула погибли из-за обвинений в том, что они с помощью халдейского мага якобы пытались узнать свое будущее и будущее императора. Вероятно, Нерон расценил это как государственную измену, потому что, в конце концов, взгляд в будущее предсказал бы его скорую смерть; тогда разразился бы хаос. Однако определенную роль сыграло и то, что Антей был приверженцем Агриппины. А Осторий Скапула из-за своего высокого роста и умения обращаться с оружием сильно выделялся на фоне Нерона, – трусливый император уже давно опасался, что однажды погибнет от руки великана[1356].

Анней Мела, отец Лукана и брат Сенеки, нажил огромное состояние благодаря высоким всадническим постам в императорской администрации. Теперь он попал под подозрение из-за причастности сына к заговору Пизона. Неисправный должник Лукана, на которого наседал Мела, выдвинул обвинения, и Нерон, нуждавшийся в деньгах, с радостью ухватился за них, так что Мела взялся за бритву и вскрыл себе вены. В завещании Мела отказал крупную сумму Тигеллину, чтобы сохранить остальное имущество в семье[1357]. Одновременно с Мелой покончил жизнь самоубийством бывший префект претория (и первый муж Поппеи) Руфрий Криспин. Криспина сослали на Сардинию из-за его предполагаемой причастности к заговору Пизона. Вскоре после того, как император приказал ему покинуть Рим, он лишил себя жизни. В его случае первопричины остаются совершенно неясными. То же относится и к самоубийству сенатора Аниция Цериала. На верную смерть его обрек Мела, пишет Тацит, путем обвинений в завещании[1358].

Таковы краткие объяснения Тацита. Надежной основой для реконструкции конкретных обстоятельств они являются лишь условно, к сочинениям историков следует относиться с осторожностью, особенно когда речь идет о жертвах политических репрессий. Однако, как и в случае с заговором Пизона, Нерон, похоже, незамедлительно и резко отреагировал на обвинения, касавшиеся его личной безопасности (которые, по словам Тацита, обычно были необоснованными). Охваченный недоверием, император-тиран теперь кажется слабым и безвольным, но в то же время жестоким и непредсказуемым.

Конец Арбитра

В ближайшем окружении Нерона воздух тоже стал разреженным. Император открыто выступал с обвинениями любого рода. Тигеллин воспользовался таким настроением принцепса, чтобы устранить Петрония, в котором он видел соперника. В то время как Тигеллин был человеком Нерона в сфере насилия, Петроний считался доверенным лицом императора и его помощником в вопросах удовольствия и изысков[1359]. Гости на пирах Нерона наверняка частенько исполняли драматургию, основанную на идеях Петрония[1360]. Насколько далеко все могло зайти, Петроний предполагает в своем «Пире Трималхиона», который получил широкую известность как фрагмент романа «Сатирикон» и стал неотъемлемой частью того, что позже считалось типичным для римского пира. Конечно, это описание нельзя полностью принимать на веру, поскольку хозяин дома, вольноотпущенник Трималхион – деградировавший нувориш, напрочь лишенный вкуса, образования и способности к истинному наслаждению[1361].

В любом случае Петроний был экспертом в этих вопросах, что вполне отвечало наклонностям Нерона. С Тигеллином Нерон мог поговорить о гонках на колесницах и лошадях, но не о вопросах удовольствия. Тигеллин был солдатом, происходил из самой простой семьи и, по-видимому, жил и питался соответствующим образом. Здесь Тацит изобличает комплекс неполноценности человека скромного происхождения, которому пришлось признать, что рядом с ним есть еще один человек, облеченный доверием принцепса. И этот соперник разбирался в особенно важных для императора вопросах[1362]. Поэтому Арбитр должен был уйти.

Оголенным флангом Петрония была его дружба со Сцевином, сенатором, глубоко вовлеченным в заговор Пизона. Обвинения подкупленного Тигеллином раба сделали свое дело, и Петроний оказался вне игры. По словам Тацита, полностью осознавая, что обречен, Петроний спокойно умирал почти целый день. Снова и снова он перевязывал вскрытые вены, чтобы заняться чем-нибудь совершенно обыденным: пообедать, вознаградить или наказать рабов, написать стихи. Между делом Петроний нашел время