Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

что я плохо себя чувствую и не смогу поехать к его превосходительству.

(Лажкин, изумленный, смотрит на Иннокентия, затем, покачивая головой, идет к двери. Его провожает Яшка-тунгус.)

Лажкин. И он еще меня спрашивает, зачем я пришел? А чего эта мадам приперлась!

Яшка-тунгус. Она, уважаемый, пришла. Припираются другие.

Лажкин. Но, но, полегче на поворотах!

Яшка-тунгус (с достоинством). Я, уважаемый, раньше хорошим охотником был. Белку в глаз бил.

Лажкин. А я таких, как ты, как щенков, топил.

Яшка-тунгус. Полегче на поворотах, барин! (Выходят.)

Мария (Иннокентию). Батюшка, у меня не раз мелькала мысль постричься и уйти в монастырь.

Иннокентий. Так прямо и в монастырь? А может, лучше в театр?

Мария. Я понимаю. Вокруг столько соблазнов. А когда я начинаю заглядывать в себя, то мне становится страшно.

Иннокентий. Не все, кто ходит на исповедь, исправляются. Но ходить надо. Чтобы разобраться в себе самой и найти путь к Богу.

Мария. Я очень хочу найти. Поверьте мне!

Иннокентий. Господи, вразуми нас, грешных!

Елизавета Ивановна (выходя из кухни). Ты это мне, батюшка?

Иннокентий. Себе, себе, голубушка! Елизавета Ивановна, ставь самовар. Будем чаевничать. Яша, запри дверь, что-то холодом нанесло.

Елизавета Ивановна. И вы, батюшка, не поедете к губернатору?

Иннокентий. Представь себе (улыбается). Там такого чая, как у тебя, не подадут. И в монастыре тоже.

Картина пятая

Дом купца Катышевцева. Большая зала. Прямо две двери: одна входная, другая в столовую; слева окно во двор. Справа винтовая лестница на балкон, где видна дверь в спальню, и с торца окно на улицу. Возле окна стоит горничная Глаша и кого-то высматривает за окном. Неподалеку от нее кресло. Внизу, посреди залы, большой стол со стульями, за ними в простенке трельяж. Рядом с ним физгармония. У окна рабочий столик, диван, перед ним маленький столик, несколько кресел. На столике стоит глобус.

В двери спальни появляется Петр Данилович. На нем бархатный халат. Петр Данилович уваливается в кресло и чешет бороду.

Петр Данилович (строго). Смотри не проворонь!

Глаша (обиженно). Я дворника послала. Как только будут подъезжать, он даст знать.

Петр Данилович (сердито бормочет). Кругом растяпы…

Глаша (оглядывается на Катышевцева, поджимает губки). Нет, вы мне сегодня не нравитесь. Уж не заболели ли часом?

Петр Данилович. Я заболел?

Глаша. Я за вас переживаю. Пасха, праздник! А вы что – так, в халате, и будете?

Петр Данилович (хватаясь рукой за сердце). Растил, лелеял – и все псу под хвост. Эх, жизня!

Глаша (испуганно). Барин, что с вами? Может, доктора позвать?

Петр Данилович. Дура! Зачем мне доктор.

Глаша. Чтоб он вам кровь отворил. Ведь вижу, страдаете. Так вас и кондрашка хватит.

Петр Данилович. Из-за ваших вывихов может и хватить.

Глаша. Чем же мы вам не угодили?

Петр Данилович. Нормальный человек чем думает? Головой.

Глаша (удивленно). И мы тем же местом. Иногда от мыслей она прямо раскалывается.

Петр Данилович. Голова у вас для гребешка и пудры.

Глаша. Обижаете, барин.

Петр Данилович. Вас обидишь! Ангелы непорочные. Шейка копейка, алтын голова, по три денежки нога. Правду люди говорят: маленькие дети спать не дают, а от больших и сам не уснешь.

Глаша. Вы Фросю не обижайте. Она у нас золотце. Душа ангельская. Так вся и светится.

Петр Данилович. Поперек родительской воли идти вздумала. Ну, чем Лажкин не пара?

Глаша. Не знаю, не знаю!

Петр Данилович. Стерпится, слюбится. Представь, Катышевцевы и Лажкины вместе. Тогда бы не только Кузнецов, вся Россия, да что там Россия, Англия предо мною шапку бы ломала.

Глаша (крестясь). Господи, вразуми барина.

Петр Данилович. Ты не бормочи, ты громче говори… Ты скажи, что сегодня народ после службы говорил?

Глаша. Про войну говорил. Что цены на хлеб поднялись. Но больше всего про владыку Иннокентия. Свой ведь, нашенский, иркутский.

Петр Данилович. А до какой высоты поднялся! Говорят, сам царь с ним советуется. Архиерей Якутский и Камчатский, Американский. (Подходит к глобусу, вертит его.)

Глаша. Весь город к нему седня поехал.

Петр Данилович (чуть ли не со стоном). Увидеть бы его, к руке припасть. Принеси-ка кофе… (делает паузу) со сливками.

(Глаша быстро спускается по лестнице и бежит на кухню.)

Петр Данилович. Сколько я для города сделал? Мог бы в столицах жить, по Европе кататься. Нет же, мне здешних комаров и прочих паразитов кормить. Здесь знают одно слово – дай. На богадельню, на лечение. И лечение одно – пропить. Неужели Владыка не приедет? Тогда всех бы я, Петя Катышевцев, умыл. Глашка! Где ты там запропастилась?

Глаша. Бегу, Петр Данилович, бегу!

(Поднимается на второй этаж, подает на подносе кофе. Петр Данилович пробует и тут же сплевывает.)

Петр Данилович. Я тебя с чем просил? С коньяком. А ты мне?

Глаша. Вы просили со сливками.

Петр Данилович (грозно). С чем?

Глаша. Со сливками.

Петр Данилович. Ты хочешь сказать, что я уже ничего не помню? Из ума выжил?

Глаша (испуганно). Да что вы, бог с вами. Я сейчас сбегаю и принесу с коньяком.

(Быстро уходит.)

Катышевцев. (Тяжело ступая, спускается вниз, в залу, останавливается возле стены. На ней вывешена грамота. Читает.) «Катышевцев – почетный гражданин города». (Подняв со значением палец вверх.) Это тебе не пряжка в петлице! Кто у нас еще в городе такую имеет? Кузнецов? Да он купил ее. Подумаешь, дал деньги на больницу. Кузнецовская больница. За это ему орден дали. Кому? Бандиту с большой дороги. А я своим горбом, заботами, плаваниями по морям и океанам. Недоедал, недосыпал! Нужду терпел, холод. (Разглядывает себя в зеркало.) А чего я переживаю? Печень у меня в порядке. Сердце – не жалуюсь. Селезенка в норме. А у Кузнецова? Кутил, блудил. Теперь деньги на больницы изводит. (Делает паузу.) Глафира, где мои награды? Где ленты?

(Глаша вбегает с подносом.)

Глаша. Да я вам все на комод положила. В бархатной шкатулочке.

Петр Данилович. Ты мне их не в шкатулке, ты их мне на грудь, на сюртук повесь! Чтоб все по ранжиру и на месте. Кстати, а где брегет, который мне еще прежний губернатор пожаловал?

Глаша. Это те часы?

Петр Данилович. Да, да, с благодарственными словами?

Глаша. Так они не идут. Вы сами говорили, что-то в них сломалось. Я их достала и на столе оставила. Крышечку с надписью лицом вверх положила. Пусть читают.

Петр Данилович. Все у тебя не слава богу! И это у Катышевцева, которого знают от Аляски до Петербурга, от Кяхты и до