Гувернантка - Венди Холден

class="p1">Зима 1947 года стала, пожалуй, самой суровой на ее памяти. Все кругом замерзло и обледенело. Движение на дорогах парализовали снегопады и наледи. Магазинчики опустели, а поставка новых товаров в таких условиях шла крайне тяжело. Однажды ночью Мэрион проснулась и обнаружила у себя на лице кровь — оказалось, она порезалась уголком простыни, заледеневшим от ее же дыхания.

Газеты пестрели снимками овец, замерзших насмерть в полях — в том числе и неподалеку от Балморала. Некоторые статьи Мэрион высылала в Южную Африку в ответ на письма принцесс, приходившие с завидной регулярностью. Послания от Лилибет были полны сочувствия к страданиям британского народа.

О своих же собственных муках она не упоминала. Но из ее спальни исчез снимок бородатого юноши — видимо, Лилибет забрала его с собой. Из Англии принцесса отбывала в подавленных чувствах. Во всех газетах напечатали снимок, на котором она стояла у корабельного борта и с тоской смотрела назад, в сторону Англии. Все думали, будто она тоскует по родине.

А от писем Маргарет, напротив, так и веяло радостью. Она писала, что в Южной Африке чудесно, а Белый поезд великолепен. Но истинной причины своего восторга не упоминала. О Питере Таунсенде в ее письмах не было ни слова.

— Может, уйти прямо сейчас, пока они в отъезде? — однажды сказала Мэрион Джорджу.

Дело было воскресным утром в пансионе Эрлс-Корта. Чтобы проникнуть туда, требовалась особая изобретательность. Мэрион даже пришлось переодеться в один из костюмов Джорджа и прикинуться его коллегой, чтобы не вызвать подозрений вездесущей миссис Бэтстоун. Это было просто до умопомрачения весело — и вместе с тем эротично. Всякий раз, когда Мэрион сбрасывала пиджак, под которым ничего больше не было. Джордж рассыпался в комплиментах и говорил, что она безумно похожа на Марлен Дитрих.

— Как-то это не по-человечески — сбегать втихаря после стольких лет службы, — заметил Джордж.

— Думаешь? — с сомнением спросила она.

Недели сменяли друг друга, отнимая у нее драгоценное время. Уволиться, пока короля и его супруги нет в стране, — этот шаг казался ей очевидным и правильным. Ее донимало беспокойство. Давнее стремление не упускать ни единой из возможностей, какие только подбрасывает судьба, пробудилось в ней с новой силой. Когда-то в прошлом она была прогрессивной девушкой, живущей в мире, который по большей части можно было назвать старомодным. А теперь она и сама стала живым пережитком феодального прошлого в дивной новой Британии.

Ветер поствоенных перемен шквалами обрушивался на страну, сметая прежнее раболепие и пиетет; смел даже Уинстона Черчилля, чьи последователи так и не смогли добиться, чтобы ему «дали закончить работу». Он оставил пост премьер-министра, а вместо него на эту должность заступил Клемент Эттли, чье лейбористское правительство тут же занялось вопросами бесплатного здравоохранения, разбором трущоб и строительством на их месте настоящих удобных домов, а главное — созданием «государства благосостояния», готового прийти на помощь самым бедным членам общества. В этом мире гувернанткам уже не было места. А может, даже и королям.

— Лучше повременить, — твердо сказал Джордж. — Уходить надо с гордо поднятой головой, в медалях и при солидной пенсии!

— В медалях? — переспросила Мэрион и удивленно посмотрела на него.

О пенсии она и не задумывалась! В конце концов, она еще молода! Что она намеревалась сделать — так это вернуться к учительской работе.

— Да-да, пускай дадут тебе орден Британской империи, присвоят титул, все честь по чести. А еще за все твои заслуги пожалуют тебе дом!

Мэрион рассмеялась:

— Ну будет тебе дурака валять!

— Я просто о тебе волнуюсь, вот и все.

Королевское семейство возвратилось на родину. Уже очень скоро вид элегантного спортивного автомобиля Филиппа, припаркованного у бокового входа во дворец, сделался для всех привычным, а вечерами Мэрион, сидя в своей спальне, часто слышала шум в гостиной Лилибет, где принцессы и Филипп обыкновенно ужинали, а потом гонялись друг за дружкой по дворцовым коридорам.

Мэрион же на такие ужины не приглашали. Но проблема была не в том, что Филипп ее недолюбливал, — он, скорее, в упор ее не замечал, что было куда хуже. Для него она была обыкновенной прислугой, не представлявшей ровным счетом никакого интереса и не имевшей в его глазах ни капли значимости. Однако его мнение мало волновало саму Мэрион. Что ее действительно тревожило — так это то, что он внушит Лилибет такое же отношение.

Греческий принц не вызывал у нее никаких теплых чувств. И даже его шутки неизменно казались грубыми и бестактными. Но Лилибет, которая раньше была такой совестливой и чуткой, звонко над ними смеялась. Когда принц начал забавы ради кидать мячом по электрическим лампочкам — роскоши, которую в то время мог себе позволить далеко не каждый, — Лилибет с восторгом к нему присоединилась, даже не подумав о том, что кому-то придется потом эти самые лампочки заменять.

Как-то вечером под громкий звон железных подносов, на которых Филипп с принцессами решили прокатиться по лестнице, Мэрион решила уйти добровольно, пока еще есть такая возможность. Передав лакею записку, она выскользнула из дворца, чтобы позвонить Джорджу.

— Я попросила у нее встречи по одному очень важному и срочному личному вопросу, — сообщила она в трубку.

На том конце провода на мгновенье воцарилось молчание.

— Ясно, — отозвался наконец Джордж.

Внутри у Мэрион закопошилась тревога.

— Ты разве не хочешь на мне жениться?

— Конечно, хочу! — поспешно проговорил он, силясь ее успокоить. — Просто это все немножко неожиданно. Улик только-только назначил меня управляющим банка.

Мэрион не поверила своим ушам.

— Улик? Сэр Улик Александр?

Неужели это тот самый надменный и осанистый господин, занимавший должность хранителя денег на личные расходы короля?! Она и не думала, что Джордж с ним знаком!

— Он меня позвал — и я согласился, — подтвердил Джордж. — Как-никак, майоры должны держаться вместе, — заметил он, хотя, сказать по правде, крайне редко упоминал о своей военной службе.

Трубку Мэрион повесила с чувством смутной тревоги. Неужели это все — дело рук королевы? Неужели она нарочно завлекла Джорджа в свои королевские сети, чтобы ей, Мэрион, сложнее было уйти из дворца? Время стремительно иссякало — медлить было нельзя.

В назначенный час она, запыхавшись от быстрой ходьбы, постучалась в дверь королевского кабинета, сама не своя от волнения.

— А, Кроуфи, это вы! Входите!

Королева сидела за столом, и ее едва было видно за бахромистыми абажурами и фотографиями в серебряных рамках. В комнате, как и всегда, было душно, а воздух насквозь пропитался ароматом роз.

Лакей, изо всех сил стараясь быть незаметным, закрыл за Мэрион дверь, и она шагнула к