Гувернантка - Венди Холден

на которых Лилибет старательно выводила буквы в тетради; веселая беготня в упряжи с колокольчиками и «доставка хлеба» по саду.

Чутье подсказывало ей, что принцесса тоже не спит, и на рассвете Мэрион — прямо в ночной рубашке — отправилась к ней в покои. Другая возможность поговорить с ней наедине в этот день вряд ли представилась бы: уже вечером Лилибет должна была покинуть дворец вместе с Филиппом. Четырнадцать беззаботных лет подошли к концу.

Они остановились у окна гостиной. Сквозь длинные кружевные занавески пробивался бледный утренний свет. Вся улица была запружена людьми, причем многие явно ночевали под открытым небом, чтобы не опоздать. Конная полиция вальяжно патрулировала Мэлл, уставленный походными печурками, на которых люди поджаривали бекон. Окно в гостиной было слегка приоткрыто, и с улицы доносился негромкий гул толпы и аромат кофе.

Мэрион посмотрела на принцессу, которая изумленно взирала на толпу за окном. В длинной ночной рубашке она казалась совсем миниатюрной, а волосы примялись подушкой. В таком виде юная невеста удивительно напоминала златокудрую девочку, увлеченно гонящую своих скакунов через парк, привязав к кроватным столбикам пояски от ночной рубашки. Волна любви вдруг нахлынула на Мэрион, чудом не сбив ее с ног.

Пока принцесса наблюдала за толпой, Мэрион могла в последний раз хорошенько ее разглядеть, чтобы оставить в памяти этот наклон головы, изящный профиль, бледную, чистую кожу, мягкое сияние темных волос. И когда Лилибет успела превратиться из блондинки в брюнетку? Она ведь даже не заметила этой перемены, потому что всегда была рядом. А сколько еще таких вот драгоценных, сокровенных моментов она не успела уловить в суматохе лет? Поди, и не счесть… Вот только раньше в ней жила надежда, что они повторятся. Теперь же стало понятно, что этому никогда не бывать.

Лилибет подошла к туалетному столику с видом человека, которому не терпится распрощаться с докучливым прошлым. Пришло время прощаться.

Мэрион хотелось, чтобы расстались они легко, с улыбкой. Но когда она направилась к принцессе, ноги точно свинцом налились, а на глаза навернулись слезы.

— Прощай, — проговорила она с трудом. В горле встал ком, и с губ сорвался один только слабый шепот.

Лилибет стояла к ней спиной, глядя в зеркало. Ее голубые глаза смотрели спокойно и решительно.

— Прощайте, Кроуфи, — сухо сказала она, без тени сожаления. — Увидимся в аббатстве.

Они с Джорджем наконец помолвились, поэтому и его включили в список приглашенных. Они сидели теперь в Уголке поэтов[92]. На Мэрион было бархатное платье алого цвета — любимого цвета Джорджа, а голову украшала черная шляпка с широкими полями и черными страусиными перьями, которые были закреплены рубиновыми брошками. Обычно она не носила такие большие головные уборы, но сегодня ей как никогда хотелось спрятать лицо в тень.

Бледный рассвет дал начало пасмурному, блеклому дню. Слабые лучи солнца, преломляясь в витражных окнах, окрашивались сказочными цветами, расцвечивали древние каменные стены и отбрасывали яркие блики на жемчуга и бриллианты, шелка и перья, медали и галуны гостей. Мэрион вдруг подумалось о том, до чего же часто она тут бывала. Сколько свадеб, похорон и крещений посетила. А ведь она до мельчайших деталей помнила каждую церемонию!

И Томми, наверное, тоже помнил. Он сидел по соседству в безупречном парадном костюме со своей ненаглядной Джоан, украсившей голову диадемой, а руки — длинными белыми перчатками. Мэрион вежливо кивнула им обоим. Томми кивнул в ответ, задержав на мгновение невозмутимый взгляд на Джордже.

— Это что еще за чванливый индюк? — шепотом спросил у нее тот.

На свадьбу наследницы английского престола собралось пять королей, восемь королев и восемь принцев с принцессами из самых разных стран — от Румынии до Ирака; были здесь и представители Дании, Норвегии и Голландии.

Филиппу совсем недавно было даровано британское гражданство. Ради этого ему пришлось отказаться от своего греческого титула, но взамен он тут же приобрел сразу несколько британских — от герцога до барона, — причем титулы эти предусмотрительно были рассеяны по разным частям империи[93]. Его мать, загадочная принцесса Алиса, которую изредка можно было встретить во дворце в длинных черных одеждах, точно таинственного призрака, сидела неподалеку от алтаря. Ее сестры, вышедшие замуж за бывших нацистов, когда-то занимавших высокие чины, на свадьбу не приехали.

Впрочем, и среди гостей невесты были такие вот «дезертиры». Сильнее всего бросалось в глаза отсутствие герцога Виндзорского, который теперь жил в Париже. Впервые за долгое время Мэрион вспомнила об Уоллис. О ней сейчас, к слову, почти все позабыли — впрочем, это явно произошло неслучайно. Их изгнание стало необратимым и намеренным. Если уж королева решала от кого-то избавиться, у несчастной жертвы не было пути назад.

Со своего места Мэрион хорошо видела королеву. Сегодня на ней было непривычно простое платье из персиковой парчи — не менее странного для нее материала. На ее лице, как и всегда, застыло выражение учтивой сдержанности, но Мэрион живо представляла себе, что на самом деле творится в этом самом таинственном из всех королевских умов.

— А как зовут вон ту высокую птичку? — поинтересовался Джордж, кивнув на брюнетку, сидевшую в первом ряду.

— Эдвина Маунтбеттен, — ответила Мэрион.

Эта элегантная, красивая и умопомрачительно богатая дама была женой лорда Луиса. Он, к слову, стоял рядом и ничуть не уступал ей в надменности и аристократичности профиля, разве что под глазами у него залегли темные тени, которых у супруги, по счастью, не было.

Накануне у Филиппа состоялся мальчишник. Фотографы преследовали компанию морских офицеров до самого Дорчестера, а потом Маунтбеттен предложил, чтобы, справедливости ради, сперва гуляки сфотографировали газетчиков, а потом уже наоборот. Фотографы послушно передали камеры Филиппу и его дружкам, и те расколотили их о мраморный пол. Впоследствии эту историю превратили в иллюстрацию изобретательности Маунтбеттена, но Мэрион казалось, что он поступил подло и жестоко. «Яблочко от яблони недалеко падает», — пронеслось у нее в голове.

Негромко заиграл орган. Время от времени двери распахивались, впуская опоздавших гостей, а с улицы доносились крики толпы: «Хотим видеть Елизавету! Хотим видеть Филиппа!»

— Да мы тоже хотим, — недовольно проворчал Джордж. — Сидим тут уже незнамо сколько! Куда они запропастились?

Двери главного входа вновь распахнулись, и по залу пробежал взволнованный ропот. Под старинной аркой, вот уже не первое столетие встречавшей монархов, теперь стоял отважный, моментально узнаваемый, но тем не менее возмутительно непунктуальный человек. Черчилль неспешно проследовал между рядами к своему месту вместе с верной супругой Клементиной, которая держала его под руку.

— Он вообще знает, какой сейчас час? Впрочем, какая разница. Звездным