Солнце бессонных - Юлия Колесникова

— Я понимаю, ты не хочешь слушать…

— Успокойся, — я хотела сказать это резче, но вышло, чуть ли не просительно. От негодования на саму себя я поморщилась. — Мне нужно на несколько минут отлучится.

Он вздохнул с таким облегчением, что мое сердце в предвестии новой надежды радостно забилось, я боялась, что он услышит это. Неужели я действительно могла на что-то надеяться?

Нет, резко одернула себя я, пока он не объяснит, что произошло в понедельник с утра, и почему он уехал, никаких надежд!

Я равнодушно осмотрела красивую ванну из мрамора коралловых оттенков, и ее убранство заставило подумать о душном летнем вечере у моря. Когда спадает сама жара, солнце немного опускается над городом, и ты не можешь ни о чем думать. Мне хотелось на мгновение перенести в нарисованную в моем воображении картинку, чтобы немного передохнуть. Иногда Калеба было слишком много и мои нервы просто не выдерживали этого напряжения. Но мне хватило и тех нескольких минут проведенных в тишине ванны.

Когда я вернулась, Калеб сидел все в той же позе, что и перед моим уходом. Его глаза были закрыты, но и без их тепла я наслаждалась красотой лица Калеба. Он снова стал мелово-белым, румянец исчез — значит, Калеб успокоился.

Зачем я тебе? — невольно подумала я. И не смогла найти ответа. Не было таких причин в мире, по каким я должна быть нужна ему.

— Я готова слушать дальше, — я с досадой отвернулась от него. Мне потребовалось несколько минут, чтобы улечься и с замиранием сердца вслушиваться в его голос. Простыня под головой пахла столь же приятно, как и кожа Калеба, но я недолго думала о ней. Слова Калеба были слишком драгоценны и долгожданны, чтобы отвлекаться.

— А потом…ты заболела, после той лекции, — продолжил Калеб, но он отвернулся к окну, и я не могла видеть его лица. Голос звучал холодно, разве могла я понять, о чем он думает сейчас?

— Я вызвался сидеть с тобой, думаю, Самюель уже тогда догадывалась о том, что я чувствую к тебе. И без их вездесущего вмешательства я мог наконец-то побыть с тобой, наедине. Тогда я впервые увидел, как ты красива, — он лукаво посмотрел на меня, и я не могла понять его веселости. — Просто ты молчала, и без твоего мрачного юмора я, смог увидеть всю тебя.

Я неуверенно усмехнулась, не зная радоваться этим его словам или нет. Наши глаза на миг пересеклись, и я перестала дышать. Не знаю, возможно, шутку со мной сыграло воображение, но я была уверена, что Калеб смотрел на меня… с любовью.

— Я должен кое в чем сознаться. — Калеб посмотрел на меня с осторожностью.

— В чем-то плохом?

— Ты сама мне скажешь.

— И в чем же?

— Пока ты болела, я часто смотрел твое прошлое. Многое о Фионе, твоих родителях, твоих прошлых увлечениях, и все же мне открылось очень мало…

Я замерла. Почти перестала дышать, когда вопрос вырвался сам собой:

— Та ночь…?

Я не смогла договорить, но Калеб понял меня.

— О ней почти ничего нет. Ты блокируешь воспоминания о той ночи.

Мое сердце забилось ровней, понемногу напряжения начало отступать. Мне не хотелось, чтобы ночь изнасилования видел кто-нибудь еще кроме меня, а особенно Калеб.

— Что еще ты видел в моем прошлом? — я не хотела, и все же решилась спросить. Меня пугало, что Калеб увидит все мои мысли и глупые мечты.

— Слишком мало, чтобы удовлетворить мое любопытство.

Калеб улыбнулся так простодушно, без тени своего постоянного превосходства, и мне пришлось ущипнуть себя, чтобы не потянуться к нему.

— Пара пропавших дисков это твоя работа? — внезапно догадалась я.

Калеб смущенно отвернулся, видимо, пытаясь скрыть улыбку.

— На них было написано «Любимые песни». Я хотел знать, что нравиться тебе в музыке больше всего. К тому же я вернул их на место.

Я не стала говорить ему, что так и не нашла их, потому что пришлось бы признаться, как давно я не убиралась в комнате. Не хотелось бы, чтобы он считал меня грязнулей. И все же промолчать было выше моего эго.

— Вот так и воры говорят, что просто одолжили.

Калеб громко рассмеялся к моему неудовольствию.

— Ты вся в этих словах, — покачал головой Калеб. Я же в отчаянии проклинала свой глупый язык. Может в этом причина, почему мы не можем быть вместе?

— Мне все же нравиться твой характер. Наверное, именно он заставил меня обратить на тебя внимание. Знала бы ты, как я бывал зол на Еву, когда она понимающе перехватывала мои взгляды, устремленные на тебя. Кажется, она догадалась о чувствах к тебе раньше меня самого.

Да уж, я-то его понимаю лучше, чем кто-либо другой. Ева слишком уж многое замечала, а вот ее чувства почти всегда оставались тайной.

— Ева думала, что это я виновата в твоем поспешном отъезде в понедельник с утра, — заметила я, пытаясь не смотреть на него так откровенно. В пустом доме, только мы одни, и осознание этого возвращало меня к ночи в лесу. Все о чем я могла сейчас мечтать, это повторение того, что было между нами. Я хотела бы снова сделать шаг первой, и не могла, потому что пока что не знала, для чего выслушиваю его. Возможно, весь разговор сводиться к тому, чтобы нам остаться друзьями, потому что я его больше не интересую. А может после сегодняшнего нам уже не быть друзьями.

Сердце болезненно сжималось, и тоска поднималась изнутри, при этой мысли, но я была просто обязана подавить зачатки истерики. Ни к чему доброму она не приведет.

— Я знаю. Ты даже не можешь представить, что я испытал, когда она сказала мне это…

— Отчего же, вполне могу, — сухо сказала я. Еще как могу, добавила про себя. Тебя всего лишь съедает эгоизм, меня же любовь. Но сказать ему об этом не могла.

Калеб с большим раскаянием, чем могла себе представить я, отозвался на мои слова.

— Ночью в понедельник, я так и не решился прийти к вам, когда ты вернулась домой. Слонялся вокруг вашего дома, надеясь узнать хоть что-нибудь. Думал, может, ты захочешь поговорить с Самюель обо мне, и тогда я бы знал, стоит ли мне еще о чем-то надеяться. Но нет, ты, ни словом не обмолвилась, и я решил больше не приходить, дать тебе время, чтобы мне этого не стоило. В среду я собирался сдаться, и прийти к тебе с покаянием…

— Но почему ты вообще уехал? — не выдержала я. Я резко села на кровати, совершенно уже вымотанная его исповедью. Конечно же, я хотела знать все то, что он мне рассказывал, только именно этот вопрос был сейчас самым важным.

Калеб тяжело вздохнул, и теперь, стоя с тяжелым взглядом, не смея посмотреть на меня, он показался мне таким чужим. Я вдруг поняла, не просто поняла, а наконец-то поверила, что больше никогда мне не видеть того Калеба, что целовал меня и бережно сжимал в своих руках. Вот что такое настоящая боль. Именно боль, а не разочарование, чувство обреченности. Разве знала я о ней раньше?