Ничто. Остров и демоны - Кармен Лафорет

Она прошла мимо освещенных окон столовой, мимо входной двери. Потом вступила в тень. Застекленная до полу дверь музыкальной комнаты была открыта, внутри горела настольная лампа под абажуром. Там сидели дон Хуан, Даниэль и Пабло. Дон Хуан и Пабло играли в шахматы. Матильда подумала, что довольно-таки неуместным делом занимаются они в часы ночного бдения. Даниэль, держа в руках чашку с липовым настоем, заинтересованно наблюдал за игрой. Поспешно проходя мимо, Матильда успела заметить, что там, среди мужчин, за стулом Пабло, стоит Онеста. Матильда слегка поморщилась: она была уверена, что Онеста уже легла.

Со вздохом облегчения растянулась она на удобной садовой качалке; в томительной печали этой ночи, этого дома, погруженного в траур, мысль об Онесте была ей чем-то неприятна. В конце концов Матильда пожала плечами и решила вздремнуть. Она прикрыла глаза. Луна выбелила даже черный щебень на дорожках сада. До Матильды долетел голос Онесты, она могла поклясться, что слышит ее приглушенный смешок.

Онес просто помешалась на этом художнике, думала Матильда, даже такая ночь ничего для нее не значит. Она может жить только так, на ком-то помешавшись; к счастью, она не слишком требовательна: ей годится любой, кто подвернется под руку.

В семье осторожно намекали на некие таинственные и трагические любовные разочарования, которые Онесте пришлось пережить. По правде говоря, в первые месяцы замужества, когда Матильда была еще способна смотреть на окружающее с юмором, ей казалось, что свое имя Онеста получила в насмешку[20]. Один раз Матильда попробовала поделиться своими наблюдениями с мужем, но гнев Даниэля охладил ее.

Говоря с Матильдой, Онеста неизменно повторяла: «Трудно поверить, что ты замужем…» А Матильда не могла ответить ей: «Трудно поверить, что ты девица». Такой ответ шел бы вразрез со строгими правилами семьи Камино. Онес не была девицей. Замужней — тоже, у нее никогда не было ни мужа, ни жениха, ни кого-нибудь, кто мог бы сойти за такового, во всяком случае официально. Онеста была похожа на разведенную или на вдову многих мужей.

«Что за глупости… От этой качалки у меня кружится голова…» Матильда попыталась остановить качалку ногой. Она открыла глаза, и ей снова стало жарко в ослепительно-белой ночи. Какое счастье, подумала она, что мы уезжаем с острова до наступления лета. Хотя ее и уверяли, будто летом тут свежо, температура едва ли выше зимней и левант длится только два-три дня, Матильда не могла этому поверить.

«Остров… Я жила на острове…» Как странно! И тем не менее остров встретил их очень радушно. Канарцы отнеслись к трем беженцам искренне и приветливо. Дома, чьи двери гостеприимно распахивались перед ними, были удобными, красивыми, уютными. Она побывала в прекрасных, вечно цветущих садах, узнала вкус неторопливой, стоячей жизни. Но это не могло сделать ее счастливой, хотя Онес и Даниэль были счастливы. Если бы она позволила Даниэлю поступать по своему усмотрению, он, наверное, просил бы у Хосе разрешения остаться тут навсегда.

Но она не могла всегда жить здесь, в этом вечно одинаковом климате, отрезанная водой от континентов, от великих мировых проблем.

Матильда была счастлива, когда после странствий по Франции нашла себя в политической деятельности, вступила в организацию, начала действовать, достигла командного поста, власти, — ей так хотелось помочь восстановлению страны. Она верила в силу дисциплины, в то, что приносит пользу. Она всегда считала, что долг человека жертвовать личным во имя общего блага.

В молодости Матильда чувствовала склонность к коммунизму. Но колебалась, так как при этом была искренне верующей. Позже она встретила Даниэля и перестала интересоваться политикой, для нее начался период духовной смуты и растерянности… И вот теперь ей казалось, что она спасена.

Матильда всегда была некрасивой и трудолюбивой, говорили, что она умна. Семья ее жила очень скромно. Если бы не стипендия, родителям при всех их стараниях никогда не удалось бы оплатить ее учение в университете. Но в ней было что-то утонченное, какая-то врожденная интеллигентность, естественная непринужденность и умение поставить себя, за которыми скрывалась робость. В двадцать семь лет у Матильды не было еще ни одного поклонника. В глубине души она знала, что это для нее не значило бы ничего, если бы женщинам с колыбели не внушали, что их призвание — нравиться мужчинам, в ином случае они живут понапрасну.

Матильда не могла сказать правды, она не могла заявить: «Любовные дела меня не интересуют…» Такая правда всегда вызывала у людей улыбку жалости. И эта улыбка заставляла Матильду беспокоиться и огорчаться из-за своих неудач. Она сочинила несколько стихотворений, очень неясных и надуманных, о жажде плотской любви — жажде, которой она никогда не испытывала. Платоническая любовь как тема в поэзии казалась ей немного нелепой. Среди друзей эти стихи имели шумный успех. Теперь она знала, что они не стоили ровно ничего: она была не артистической натурой, а организатором, деятельницей. Сейчас она стыдилась даже вспоминать об этих поэтических опытах.

С Даниэлем Матильда познакомилась, когда один приятель повел ее на концерт, в котором дирижировал Даниэль. Матильда была совершенно немузыкальна, и этот человек с вьющимися волосами, с дирижерской палочкой в руке показался ей настоящим гением. Приятель Матильды туманно пояснил:

— Это светский тип… Растрачивает свои способности по салонам, в обществе герцогинь. В молодости он сочинил кое-что стоящее. Но потом уже ничего не писал.

Их представили друг другу, и Матильда удивилась: отчего так волнуется и смущается перед ней этот странный «светский» сеньор? Даниэль сделал ей несколько смешных комплиментов.

С тех пор она стала встречать его на улице — оказалось, они живут в одном районе. Даниэль, всегда франтовски одетый, здоровался с комичной галантностью. Однажды он подошел к Матильде и, трепеща и краснея, попросил, как огромной милости, разрешения пригласить ее в кафе.

Матильда охотно согласилась. Она привыкла к обществу мужчин, привыкла болтать и спорить с ними. Но, разумеется, никто из ее друзей не походил на этого сеньора. И когда он, заикаясь, в величайшем смущении, признался, что влюблен в нее, она была поражена и заинтересовалась им.

— Ваша ручка… ручка, которой вы касаетесь стакана… я поцеловал бы ее, невзирая на всю грязь и микробы.

Матильда, девушка очень чистоплотная, руки которой были так же тщательно вымыты, как руки самого Даниэля, даже не смогла рассердиться. Она рассмеялась и встала, чтобы уйти. Тогда Даниэль чуть ли не бросился перед ней на колени, и Матильде, очень удивленной и недовольной, потому что на них уже смотрели, пришлось остаться.

В то утро она наслушалась всякого вздора о своей шляпке, о своих пальчиках.

— Вы, Матильда, девушка скромная, простая по происхождению, однако я испытываю к вам уважение, как к настоящей даме.

Матильда покраснела. Она вспомнила, что ей говорили, будто этот странный человек вращается в высшем обществе. Но она вовсе не считала, что у нее внешность горничной. Если что-нибудь и было примечательного в ее наружности, так это подчеркнутая интеллигентность. Даниэль поднял к ней лицо с пухлыми щечками и крохотным ротиком, он с любопытством наблюдал, как она краснеет. Матильда почувствовала, что ненавидит его.

После этого свидания дом Матильды был буквально засыпан письмами и цветами. Ее мать поражалась успеху дочери.

Матильда ясно припомнила, как мать бежит по коридору, как просовывает сияющее лицо в дверь комнаты, где она работает.

— Девочка, у тебя есть мелочь, чтобы дать на чай? Тебе опять принесли цветы и письмо.

Матильда делала вид, что ей страшно надоело, но в глубине души чувствовала себя польщенной.

Письма были напечатаны на машинке, вместо подписи стояла буква «X» или фантастические псевдонимы: «Раджа Капурталы», «Шах персидский».

Это было хотя и смешно, но настолько необычно, что Матильда согласилась еще на несколько свиданий и даже с любопытством и в то же время с отвращением позволила Даниэлю прикоснуться к вожделенным пальчикам. Даниэль признался ей во всем. Он был женат, жена его носила титул и происходила из очень знатной семьи, но в то же время была просто коровой. Музыка не волновала ее, мужа она не уважала. Даниэль признался также, что сам он негодяй, который постоянно обманывает жену. Останавливает его только страх перед болезнями, профессиональные проститутки внушают ему омерзение.

— Так вы предлагаете мне стать вашей любовницей, чтобы уберечь вас от болезней? — спросила она однажды.

Матильда была по-настоящему возмущена, она строго смотрела на Даниэля с высоты своего роста, а он сидел несчастный и растерянный, поджав губы, тараща испуганные глаза.