Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

Воля молча смотрела в ответ. Потом слегка наклонила голову и произнесла:

— Я уверена, что прямо сейчас, мы обе блефуем.

Ярость, так отчетливо созревающая в позе и выражении лица Максиме, отступила. Носительница Одиночества расхохоталась.

— Ты права. Возможно, я переживу падение, но сил моих не хватит, чтобы в одиночку разрушить твои сараи. Однако, я что угодно готова сказать, чтобы не стоять здесь на ветру. Прояви же гостеприимство! Я добиралась сюда пешком, окольными путями. Сотней самых отдаленных огородов, чтобы за мной не последовал Геноцид. Он ведь как утенок: «мама, мама, куда ты идешь? Что мы сегодня будем жечь, мамочка?» И «топ-топ-топ» за мной.

Это было второе упоминание негативного титана и тот кровавый эпос, что сопровождал его, будто сгустился еще сильнее. Лица позитивных воинов были напряжены. Они не хотели смотреть в сторону горизонта. Неукротимое зло было где-то там. Оно действительно существовало. Темные мифы оживали, а о светлых пока что не было вестей.

— Не упоминай эту мерзость в моем городе.

Максиме закатила невидимые под повязкой глаза.

— Хорошо. Послушай. Если будешь держать меня тут дальше, я твоим ребяткам грудь покажу. Тогда они обделаются окончательно. Давай так. Я клянусь, что не намерена сейчас причинять тебе вред тем или иным способом. Тебе, твоему городу, его жителям и защитникам. Я держу свое слово. Можешь спросить у Надежды и Любви.

О, как было бы замечательно уничтожить тебя, подумала Воля с отвращением. Найти такой мир, где не будет ни одной щели, даже толщиной с волос, чтобы никто никогда больше не увидел тебя. К сожалению это не решит проблему, так как Одиночество сбежит откуда угодно. Единственный способ удержать его где-то, это подсунуть ему человека. Против живого человека, чей изумительно сладкий внутренний мир можно сравнить с нектаром для смертельного паразита. Максиме действительно обладает незаурядной стойкостью. К сожалению. Лучше бы она истощилась и погибла как все остальные.

Воля посмотрела на своих солдат.

— Оставаться на посту. Неунывающий, жди атаки, так, словно это факт. Пока мы не вернемся, командование на тебе.

— Разрешите мне охранять вас! — попросил Неунывающий. — Я оставлю вместо себя Ревностную. Она не подведет. Я должен быть к вам ближе, чем враг, миледи. Умоляю.

Воля отрицательно покачала головой.

— Она ничего не сможет мне сделать. Оставайся тут.

— Ты подашь мне руку? — спросила Максиме. — Я могу навернуться с лестницы, а это плохо для имиджа.

— Даже лучше.

Несмотря на то, что Цитадель казалась примитивным, хоть и крепким, сооружением, ее фундамент был холодным технологичным термитником. Обитающие там существа из сплавов воли и стойкости, были отпрысками Стальной. Она создавала их сама, в муках рождая из своего чрева саморазвивающиеся капсулы. Воля занималась созданием тайной армии очень давно и численность ее была такова, что мир насквозь был пронизан тоннелями, соединяющими просторные залы, в которых разумные механизмы тестировали новые виды мотивации. Они подчинялись Воле беспрекословно и среди них были не только исследователи. Воинов там было достаточно, чтобы устроить собственный крестовый поход.

Это был главный козырь Воли.

К несчастью, бессмысленный.

Они ворвутся в битву в самый неожиданный для негатива момент. Погибнут все до одного. Но лучше так, чем оставлять их сиротами, забытыми в подземельях. К тому же, рано или поздно, их все равно найдут.

Услышав короткий сигнал Воли, из тайной берлоги вылетел сферический механизм. Рельеф на его блестящей поверхности, красной, как гранат, изображал мирно спящее лицо. Короткие манипуляторы с широкими хватающими поверхностями, он сложил под нижней губой. Он бесшумно скользил по улицам города, а потом ринулся вверх, быстро достигнув цели.

— Я не доверяю твоей истлевшей тряпке, — сказала Воля. — Сейчас тебя поместят в закрытый транспорт. Будь добра, находись там, пока я не решу, что пора тебя выпускать.

— Надеюсь, меня не укачает, — произнесла Максиме. — Если я все там заблюю, чур, не ворчать.

Подавив отвращение, Воля мельком взглянула на шар, и тот подлетел к Максиме вплотную. Сомкнутые губы шевельнулись. Не открывая глаз, он распахнулся как шкатулка, и мягко закинул Максиме внутрь себя, поддев ее краем нижней половины.

— У-у-х, здесь не слишком… — успела сказать Максиме, а потом сфера захлопнулась.

Все смотрели на механизм. Он тихонько парил в воздухе, так, словно был все еще пуст. Выражение металлического лица было неизменно. Воля тихонько зашипела.

— Не могу поверить, — Неунывающий тронул руку госпожи. — Она у нас в плену. Мы поймали ее!

Воля не стала отвечать на это наивное восклицание. Все-таки оптимизм иногда бывает раздражающим.

В городе, конечно, не было сооружения возведенного на случай таких необычных переговоров. Воля могла бы привести шар в самый крупный литейный цех, и там, посреди яростного свечения миллионов тонн раскаленной мотивации, оглушающего шипения гигантских механизмов и лязга тысяч черных котлов, Максиме была бы обескуражена и ослеплена светом непреклонного движения во имя позитива.

Но это было бы очень грубой и самодовольной выходкой.

Вместо этого Воля привела шар в музей Примеров Стойкости. Полностью оправдывая свое название, это место хранило различные свидетельства человеческой непреклонности. Сам зал, который принял гостей, был копией существующего в Материи храма, полностью вытесанного в сплошном массиве скальной породы. Вытесанного только при помощи примитивных инструментов, что держали человеческие руки. И целеустремленности, что не давала им опуститься.

Шар так же мягко освободил Максиме. Та припала на одно колено и сонно огляделась, расчесывая темную кожу под хламидой. Ее взгляд блуждал между панорамами, на которых беспощадная реальность пробовала людей на излом. Голыми руками они строили, обороняли, разрушали. Их глаза горели от внутреннего напряжения, страха и гнева одновременно. Они не верили, что дерзость забросила их так высоко, что можно удержаться здесь хотя бы минуту, но шли по тонкому канату натянутых возможностей.

Неслышно ступая, Максиме обошла по кругу несколько экспонатов. Воля внимательно наблюдала за ней. Она не надеялась, что свидетельства чьих-то подвигов разбудят благородство в противнике, однако носительница Одиночества была явно заинтересована. Не было причин мешать ей.

— Это сражение проиграно, — негромко произнесла Максиме, глядя на панораму откуда-то из Наполеоновских войн. — Но теперь всего лишь три часа, и у нас есть еще время выиграть другое.

Черноволосый человек в синем мундире умирал на руках преданных солдат.

— Знаешь, что злит меня больше всего?

Воля молчала.

— Они были настолько ошарашены тем, что я сбежала, что сначала солгали себе, а потом безоговорочно поверили, будто бы сами отпустили меня.

— Это неправда?

На обновившейся панораме, человек снова беззвучно произносил слова полные спокойствия и мужества. А потом вел за собой солдат, переполненных мстительным гневом.

— Насколько я помню — нет. Когда Одиночество выходило из кокона, в который она превратила живого человека, я почувствовала злость. Наверное, испугайся я, наложи в штаны, и всего этого можно было бы избежать. Но я разозлилась как никогда прежде. Оно высвобождало свои руки, длинные как русла рек и такие же широкие. Из крохотной раны на груди показался горб, такой, что я не могла увидеть его вершину. Каждая песчинка под моими ногами дрожала от страха, когда оно шагнуло на волю столпами ног. Сначала они трещали от тяжести, но потом колени окрепли, а стопы впились в песок…

Максиме замолчала, оглянувшись. Неслышный приказ Воли привел в музей несколько человекообразных механизмов. Они поставили стол и два стула из черно-белого камня, после чего быстро удалились.

С грохотом отодвинув тяжелый стул, Максиме забралась на него и дождалась, когда Воля устроится напротив.

— Я не думала, что ты решишь заговорить об этом, — сказала та. — Продолжай, я внимательно слушаю.