Благословенный - Виктор Коллингвуд

никаких добрых плодов это не даст, кроме продажи влияния, воровства, и самых мерзких форм коллективной тирании. В истории тому немало примеров было.

Произнеся всё это самым категорическим тоном, Ла-Гарп мрачно приготовился встретить мои возражения.

— И опять же, вы правы, мосье Фредерик. Да, государыня императрица выбрала вполне правильный путь, только не все пройдут его. Хорошо рассуждать о постепенности развития, сидя в кабинете красного дерева за столом с ананасами и лафитом. А те, кто довольствуется меньшим, — да что там, кто сам умирает с голоду и смотрит, как умирают его дети — могут до всеобщего просветления не дотерпеть. Им надо всё и сразу, или, хотя бы, «что-то», но — сразу же! Иначе они возьмут пики, и насадят на них наши умные и просвещённые головы. У нас восстание Пугачёва не удалося — а ну как следующее будет успешно? У нас ведь будет не как во Франции — страна наша беднее, а нравы суровее!

Де Ла-Гарп покачал головой.

— Простите, Ваше Высочество, но я не могу согласиться, с мыслию, что ваша страна небогата. Петербург — великолепный, прекрасный украшенной Европейский город.Он переполнен дворцами! Её величество Императрица щедро награждает своих верных слуг, и, просто пройдясь по этому городу, можно увидеть множество зримых воплощений её щедрости!

— Я бы сказал, мосье Фредерик, что вы и правы, и нет. Действительно, императрица Екатерина очень охотно и щедро вознаграждает своих любимцев. Это проистекает от её доброго сердца, и благорасположение к людям.Но, поверьте мне, нет ничего более страшного для народа, чем добрый правитель!

— Простите? — поразился Де Ла-Гарп. — Доброта — это плохо?

— Подумайте сами. Король Людовик и королева Мария-Антуанетт, весьма добры, и всегда отличались щедростью. И посмотрите, к чему это привело Францию! Финансовый кризис перерос в революцию, и, уверен, она будет ужасна! А всё потому, что финансы страны в расстройстве. Нет ничего более страшного для любой нации, чем «добрый король»! Каждый день в его приёмную буквально ломятся сотни людей. Всё они довольно богаты, ведь иначе не попадёшь в приёмную короля, но всё они хотят ещё большего! И добрый король, по широте души своей отдаёт им то, что его откупщики, палками выбили с нищего населения! Сантимы и су, отнятые у вдовы, калеки, сироты, потихоньку сливаются в ливры и луидоры, и переходят маркизам и принцам. Король не видит простых людей. Он их не знает, и знать не хочет, и не может проявить свою доброту по отношению к ним. Его щедрость распространяется лишь на тех, кто может, прямо, или через приближённых, попасть в сферу его внимания, разжалобить своим несчастным видом и слезливой историей; и вот уже миллионы ливров направляются к тому, чтобы составить счастие одного жалобщика ценою слёз миллионов простых крестьян и буржуа, не имеющих входа в королевские покои. В мусульманских странах налогоплательщиков называют попросту «стадо»; Франция же пользуются лицемерным эвфемизмом «третье сословие». Поверьте, это плохо кончится! Однажды те, кто ощущает себя «никем», придут к доброму королю и спросят его: «отчего же ты добр со всеми, кроме нас?», и сделают это крайне невежливо.

— Вы, мне кажется, имеете искаженные представления о событиях, происходящих в Париже — заметил Ла-Гарп. — Не стоит сводить всё только к деньгам — французов возмущает прежде всего неравенство. В Генеральных штатах было 300 депутатов от дворян, 300 от духовенства и 600 от народа. Но голосовали они по старым правилам — посословно! Итого, у народа был только один голос против двух — у привилегированных классов. Это возмутило парижан, и они взялись за оружие; их справедливый гнев поддержали многие дворяне, в том числе и знаменитый Ла-Файетт. Теперь Генеральные Штаты провозгласили себя Учредительным Собранием, и Бог весть, чем всё это закончится! А ведь надо было всего лишь признать природное, данное Богом неотъемлемое свойство равенства всех людей!

— Да, тут я соглашусь. Равенство — это то, к чему надо стремится. Кажется. время урока уже истекло… До завтра, месье Ла-Гарп!

Расставшись с учителем, мы с Костиком собрались было идти обедать, как вдруг Александр Яковлевич Протасов остановил меня с очень взволнованным видом.

— Александр Павлович, голубчик! Слышал я ваш разговор с господином Ла-Гарпом на предмет равных прав и уничтожения всяческих привилегий. Но, помилуйте, это же совершенно несообразно с законами и обычаями Российской Державы! Любое монархическое правление требует наличия царского двора, а значит, и дворянства. Дворяне, и правда, имеют более, нежели иные сословия, привилегий и прав, но они же и более привержены своему государю. Примите, опять же, во внимание, что многие российские дворянские роды сами произошли от наших государей, а правители российские в прежние ещё времена породнились с дворянскими родами посредством браков. Даже нынешняя династия, к коей и вы, Ваше Высочество, принадлежите, когда-то просто была одним из дворянских родов! И ведь во все войны внешние, во все времена смутные, да в той же пугачёвщине, дворянство верность свою кровью запечатлело, и государыня императрица то в Жалованной грамоте своей утвердила!

Ндааа… Вот так вот всё у нас запущено. Нет, мне за такие речи ничего особенно не угрожает. То, что Де Ла-Гарп республиканец и страшный либерал, было известно, еще когда его только приглашали на должность учителя, и не разу никто не имел к нему никаких претензий. А вот менталитет нашего дворянства виден тут во всей красе…

— Александр Яковлевич, миленький! — не надеясь, конечно, переубедить его, я всё же счёл уместным хоть что-то ответить на его речь. — Вы, конечно, правы в том отношении, что монархическое правление всегда предполагает некоторую, как это назвать…. иерархию, вот подходящее слово! Собственно, это надо любому правлению, и тот же Де Ла-Гарп это прекрасно сам знает. Месье Фредерик говорит о том, что у всех должен быть шанс проявить себя и подняться выше. Каждого надо судить по его достоинствам, а не по знатности предков или иным второстепенным деталям. Вот вы говорите, что дворяне проливают кровь: но ведь и мужики тоже воюют! В любом походе на одного офицера дворянского звания — рота солдат из простых, а картечь ведь убивает всех равно, без разбора! И тут, конечно, встаёт вопрос, отчего одним привилегии, а другим — розга и подушная подать, когда во фрунте все рядом стоят, а бывает, что