Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какой же я болван, на самом деле, — вдруг вскрикнул Моня, — Как только узнал, что это у него обратимо, начал мечтать, как он приходит — и говорит, мол, все здорово, мы снова в деле. А я так встаю гордо, лицо каменное делаю — и заявляю, мол, я так, временная мера, найди себе хорошего Второго — и воюй с ним долго и счастливо. Он, конечно, отнекивается, мол, никого мне, кроме тебя, не надо, а я твердо стою на своем. А оно вот так вот — все наоборот.
— И жить ему осталось всего-ничего, а все хочет побыстрее…
— Да вряд ли там что опасное будет. Не те времена. И драконы при государе — они сытенькие, ленивые… Видал наших, кремлевских. Мельком, понятное дело, нас даже не представили, но Давыду такие на один укус.
— Все равно, остался бы. Мы бы с Белкой хоть насмотрелись на него. Оська бы лицо запомнил…
— А что он мог поделать? Это мы с тобой погоны сняли — и свободны, а он — как родился, так считай, уже подписался воевать до конца. Думаешь, мне без него хорошо будет? У меня, кроме него… — Моня тяжело вздохнул, махнул рукой и отвернулся.
— Значит, и Оська когда-нибудь — вот так?
Моня пожал плечами. Арина достала еще папиросу, и снова молча курили.
— Я вас уже час ищу, — кусты зашевелились и появилась голова Давыда. — А вы, я смотрю, спелись.
— Сам мне велел жену опекать. Вот и опекаю по мере возможности, — Моня снова натянул на себя шутовскую маску.
— И жена не возражает? — ответил Давыд в тон.
— А с чего бы мне возражать? Моня обаятельный, опять же, не убегает мир спасать при первой возможности, — Арине дурацкие интонации давались с трудом, голос предательски дрожал.
Шорин подошел, сел на корточки у их ног.
— Монь! Ну объясни ты ей, что это не страшно, ненадолго…
— Вот пусть твой новый Второй объяснит, у меня дела поважнее есть.
— Ариш! Ну скажи ты ему, что зря он ревнует. Сам всю дорогу ныл, на какой части тела он вертел всю эту военную жизнь.
— Обратись к тому, на кого тебе не насрать, — холодно ответила Арина.
— Ничего вы оба не понимаете. Я без вас обоих не могу. И без мамы. И без Оськи.. Но вы поймите: я настоящий только там. Я там нужен. Я там… — он замычал, подбирая слово, — я там я.
— Рад за тебя, — пожал плечами Моня.
— Ну вот почему вы оба имеете право быть на своем месте, а я должен за это извиняться?
— Да потому что… — Арина вскочила.
— Бесполезно, не поймет, — Моня положил ей руку на плечо, встал и ушел не оглядываясь.
— Вот и нет у тебя больше друга, — констатировала Арина.
— Да остынет — вернется.
— Не вернется. Ты долго пытался его прогнать. На этот раз — получилось.
— Ну вот как мне ему сказать, что Второй — это работа. Дурацкая, кропотливая, неблагодарная. А друг — это навсегда. Что я за него все готов. Не потому, что он мой Второй, а потому что он Моня.
— На что же ты ради него готов, интересно послушать.
— Умереть готов. Ну не знаю, что еще вам надо?
— Да ты за много что умереть готов! За родину — готов, за Цыбина — готов, за меня, если спросят, готов, за зарплату офицерскую — а вполне готов, за звездочку новую на погонах.
Помирать — несложная штука. Один раз — и свободен. А вот жить, жить ты за что готов? Просто — жить. Нормально. Как люди живут. За что? За кого? За Осю, за меня, за себя самого — слабо, да? Два чертовых года, — Арина кричала, плакала, слова вырывались из нее неостановимо, она чувствовала, что готова молотить Давыда кулаками, кусать его, царапать — что угодно, лишь бы услышал, понял.
Шорин то ли обнял, то ли захватил ее — так, что она не могла пошевелить ни рукой ни ногой в бессильной ярости.
— Дура ты! — прорычал он ей в лицо. — Как есть дура дурацкая.
— А ты, а ты… Мерзкая, холодная рептилия, никого не любящая, даже себя! — почти завизжала в ответ Арина. — И я дура, что с тобой связалась!
— Замолчи и слушай, — Шорин поднял голову, крикнул куда-то вдаль: — Монь! И ты подойди. Мне кое-что вам важное сказать надо.
— Но это в последний раз, — раздался ворчливый голос Мони, и сам Моня вышел из-за угла. — Ну тут я, рассказывай давай.
— Ребят, мне честно — с вами хорошо.
Арина с Моней синхронно закатили глаза.
— Но на войне ты — ты, рожденный драконом должен воевать, а не карточки отоваривать, пеленки и примусы тебя нервируют… — скороговоркой продолжил Цыбин.
— Иди ты… Да посмотри ты на меня, глаза свои разуй! Вон, видишь, шляпа, костюмчик… Носки с полосочками, — Шорин приподнял брюки, демонстрируя носки, — ботиночки вот по моде. Я же совсем другой с вами стал. Не хочу я воевать, хочу мороженое лопать, в кино ходить, в театры. Может, пошел бы, как Аринка советовала, — на инженера учиться. И жили бы мы долго и счастливо.
Арина с Моней переглянулись. Арина подумала, что ведь действительно — Давыд стал каким-то другим. Любимым, дорогим — но другим. И осанка не такая болезненно-прямая, и походка изменилась, и даже целовать он ее стал по-другому, как-то более бережно…
— И все равно — тебя позвали, ты побежал, — констатировал Моня.
— Да. Потому что я в очередной раз трусливо сбегаю.
— От чего же на этот раз? — саркастично спросила Арина.
— Видишь ли, не так давно твой сумасшедший муж убил человека.
— Только одного? Мельчаешь, дракон.
— Я не шучу.
Арина с Моней во все глаза уставились на Давыда. Тот смотрел прямо, переводя взгляд с одного на другую.
— Кодан? — уточнил Цыбин.
— Он.
— Прекрасно. А ты мог сказать, пока это дело вели мы? Вот просто сказать, прости мол, меня, дурака, попытайся, Монечка,
