Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давыд, не споря, не расспрашивая, бросился рассматривать незнакомца..
Вернулся задумчивый.
— Как он начал перила ногой ковырять — прямо по нервам. Захотелось в морду ему дать. Вот было же уже такое… Точно было, но когда — припомнить не могу. Но знаешь… Такая тоска рядом с ним…
— Как над обрывом, когда броситься хочется? — уточнила Арина, — То есть как от Смертного?
И тут Арина вспомнила, где видела похожую позу. Тогда Шорин среагировал точно так же — пустился бегом.
— Так, дорогой. Я в УГРО, а ты попроси у Петросяна сфотографировать гражданина как есть, изогнутого, — и адресок у него спроси. Потом Оську Белке сдай — и тоже подходи. Тут кое-что важнее тети Галы.
Шорин кивнул. Даже не стал дежурно шутить, что важнее тети Галы ничего быть не может.
Арина почти бегом добежала до каретного сарая и принялась рыться в ящике со старыми негативами. Даже похвалила себя за привычку не выбрасывать испорченные и не относящиеся к делу кадры.
Наконец нашла пленку с нужной датой. Рабочие там были только два кадра в начале: сравнение запонки с места преступления с запонкой подозреваемого. Дело старое, давно раскрытое.
А вот дальше шли снимки с далекого августовского пикника. Когда это было? Года два назад?
Собачка Цецилии Цезаревны, Евгений Петрович на воротах, пойманная прямо руками рыба — кто-то из рябчиков изловчился … Наконец-то пошли нужные кадры: Наташа на фоне мотоцикла Шорина. Одна нога выставлена, другая — царапает краску, глаза прикрыты, между пальцев — блондинистый локон.
Арина вырезала нужные кадры, на секунду полюбовавшись еще одним — на нем Ангел (на негативе — негр с белыми веснушками и черными зубами) смеялся счастливо во весь рот.
Пока возилась с пленками, прибежал Давыд. Увидав негативы, разулыбался, закричал на все УГРО:
— Монька! Ты нам с Ариной по гроб жизни благодарен будешь! Нашли, нашли нужного Смертного! Вот и адресок его!
Моня разве что не расцеловал обоих. Свистнул двух рябчиков — и убежал.
Вернулись быстро, ведя Кодана в наручниках.
— Давайте к Давыду Яновичу в кабинет его. Там допросим, — попросил Моня рябчиков.
Тонкая стеночка между кабинетами Арины и Давыда хорошо проводила звук. В этом они убедились не раз. Теперь же прижались к ней ушами и замерли.
— Я буду разговаривать только с вашим драконом, — Кодан говорил спокойно, чуть свысока.
— Предположим, здесь мы решаем, кто будет с вами говорить, — отрезал Моня.
— Как вас там? Цыбин? Вы производите впечатление умного человека. Говорить со мной может кто угодно. А вот я — я буду говорить только с драконом.
— Ну, у нас есть методы…
— Которые вы не будете использовать. Потому что, повторю, выглядите умным человеком.
Хлопнула дверь.
— Шорин, поговоришь с гражданином? — Моня шепнул это почти в ухо Шорину, подойдя вплотную.
Шорин кивнул, вышел, а Моня прижался ухом к стене.
— Шорин, Давыд Янович. Эксперт особого отдела. Дракон, — раздался из-за стены бодрый голос Давыда.
— Ну, присаживайтесь… дракон. Не обессудьте, чаю не предложу — самому не дали. Вода вон есть. Не возражаете, если я закурю?
— Возражаю.
— Тогда откройте окно. Не беспокойтесь, не те мои годы, чтоб через форточку от вас удирать.
Судя по звукам, Шорин окно открыл. Оба собеседника молчали.
— А скажите, дракон, — начал Кодан после долгой паузы, — каково это — быть драконом?
— Не знаю. По-другому не пробовал.
— А все-таки? Вы же видите, как живут другие… Сравниваете, оцениваете.
— Ну-у-у-у, — задумчиво протянул Давыд, а потом, словно опомнившись, заговорил твердо и недобро: — Мы здесь не чтоб мою жизнь обсуждать, давайте к делу.
— Скажите, дракон, вы хороший человек? — как ни в чем не бывало продолжил Кодан.
— Хороший. Итак, что вы, Кодан Кирилл Константинович, делали двадцатого марта тысяча девятьсот сорок восьмого года?
— Я, как бы это поточнее выразиться, делал… Делал счастливое будущее для нашей страны и всего мира.
— И каким же образом?
— По классикам марксизма-ленинизма. Обобществление средств производства, так сказать.
— В ваших устах звучит мерзко. По моим сведениям, в этот день вы убили человека. Гражданку Вратареву Наталию Александровну, 1925 года рождения.
— Побочные издержки. Дело-то не в этом.
— А в чем же?
— Как я уже сказал, в том, что средства производства, тем более такие мощные, как Особые способности, должны принадлежать народу, а распоряжаться ими должны не те, кто получил их по случайности рождения, а достойнейшие.
— Пожалуй, вам лучше было бы поговорить с Мануэлем Соломоновичем — он умеет светские беседы вести.
— Боюсь, он не сможет меня понять.
— А я, значит, смогу?
— Если возьмете на себя такой труд. Уверен, за полчаса смогу объяснить вам все.
— А если нет?
— Все зависит от вас. Хотите послушать меня — дайте хотя бы полчаса. Не хотите — что ж, проведу время в молчании.
— Ладно. Даю вам ровно тридцать минут, говорите что вздумается, а потом уже перейдем к делу.
— Позвольте, Давыд…
— Янович.
— Давыд Янович! Я говорю исключительно по делу. Это вы меня отвлекаете на каких-то малосущественных Вратаревых.
— Предположим. Итак, у вас полчаса.
— Начнем с вашего детства. Скажите, какая у вас была любимая книга?
— Не помню.
— А любимая игра?
— Ну… Как у всех, наверное. Вы извините, я детство свое плохо помню.
— Простите, если доставил неудобство своими вопросами. Давайте отвлечемся от ваших воспоминаний. Вот скажите мне, идеальный для страны дракон — он какой?
— Я, значит, по-вашему, плох для дракона?
— Отнюдь. Если считаете идеальным себя — так и скажите, мол, образцовый дракон перед вами. И любой главнокомандующий должен это понимать и ценить. А раз не понимает и не ценит — значит, дурак.
Моня с Ариной испуганно переглянулись. Кодан то ли болтливый глупец, то ли хитрый провокатор. Но Арина знала — к сожалению, Кодан отнюдь не глуп.
— Да нет, не образцовый я. Обычный, не хуже — не лучше прочих.
Моня улыбнулся — Давыд, сам того, кажется, не понимая, съехал со скользкой темы.
— И чем же вы не идеальны? — продолжил Кодан гнуть свою линию.
— Образован мало. Опять же, беспартийный…
— А вот, скажем, появится
