Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Татаренцев. Александр Владимирович, майор государственной безопасности, то есть человек, у которого вы в подчинении. И если считаете, что эта выходка сойдет вам с рук…
— Документы, документы передайте, мой коллега ждет. Сказать-то много что можно. Мне вчера один форточник сыном Сталина представился.
Давыд молча сделал два шага вперед. Теперь он стоял между Кроликом и Моней, чуть сзади, как вторая линия обороны. Арина понимала, что смысла в этом нет, — но тоже подошла. Стрелять она, конечно, не собиралась, но все-таки.
Татаренцев двумя пальцами достал из нагрудного кармана служебное удостоверение и небрежно отдал его Моне.
— Не врет он, Борис Лазаревич, — сообщил Моня, — точно, Татаренцев, майор… Так что извинись перед товарищем — и уходим.
— Дай проверю, — сказал вдруг Шорин — и прошел к Моне, чуть не наступив на труп. Арина поняла, что все это сон. Взрослый суровый Кролик. Мягкий бесхребетный Моня. Давыд, топчущий место преступления, да еще и интересующийся какими-то бумагами… Мертвый Кодан, в конце-то концов. Так не бывает, а значит — надо проснуться. Но проснуться не удавалось.
— Да, Мануэль Соломонович, действительно Татаренцев. Знаком ли вам этот человек?
Я, признаться, первый раз его вижу.
— Тебе же тут черным по белому написали — из столицы приехал, — Моня показал нужную строчку, делая шаг в сторону друга — и тоже топча место преступления, — верни товарищу начальнику документ — и пойдем уже. У меня рабочий день кончается.
— Да пожалуйста, — Давыд переступил через труп и вложил удостоверение в руку Татаренцева. — Пойдемте, я бы вот после работы пивка хлебнул.
В катафалке Моня зашипел на Кролика:
— Ты что творишь? Жить надоело? Ты понимаешь, с кем сцепился?
— Понимаю. Мне про то, как они этого… покойного отпустили, Николай Олегович рассказывал. У них свои игры, но я им помогать не собираюсь.
— Сядешь.
— А я и так и эдак сяду. Вся семья там, я последний остался. Так что бояться мне нечего.
— Как знаешь. Но нас с собой не тащи, герой. Мы свое отвоевали, хотим дальше жить мирно и спокойно.
Кролик вскочил с сидения.
— Мануил Соломонович! Вы себя видели? Я пришел — все только и говорили: Моня то, Моня это, Моня может все, Моню все женщины обожают, а мужчины тихо завидуют… А вы на себя посмотрите! Грязный, небритый, говорите шепотом… Развалина. Я и в лагере жить буду, если надо, а вы на свободе не живете, а так — коптите! А все из-за этих… Из-за этого…
— У тебя зеркала не будет? — Моня отвернулся от негодующего Кролика к Арине. Та протянула. Он задумчиво разглядел щетину на физиономии.
— Вазик! Высади меня у Рождественской, все равно мимо поедем. Я скоро вернусь.
Через час он вернулся в УГРО. В белоснежной рубашке с янтарными запонками, в клетчатом галстуке-бабочке, в костюме в полосочку, в шляпе-панаме, выглядящей старомодно, но мило. Выбрит был идеально и одеколоном пах деликатно, но отчетливо.
Как будто бы двойник, заменявший все это время Моню, наконец-то ушел, вернув прежнего Цыбина в целости и сохранности.
— Товарищи, — Моня взял слово на вечернем собрании, — у меня сегодня личная дата. День Победы… во всех смыслах. Приглашаю всех присутствующих ко мне. Прямо сейчас. Ничего не готово, но организуем что-нибудь по возможностям. Скромные дары в виде жрачки и выпивки глубоко приветствуются.
А спрыгнув с трибуны (Давыд вжал голову в плечи — ну как приземлится на больную ногу) — тихо сказал уже Кролику лично:
— Спасибо, Борь. Ты это, не торопись садиться, у нас тут весело, девушки хорошие. Давай познакомлю с одной…
Последний дракон
— М-да. Судя по времени — нарезался. Еще минут пятнадцать — и пойду его искать, — озабоченно констатировал Моня, глядя на часы.
Арина только вздохнула и подлила ему чаю. И именно в этот момент щелкнул замок на двери. Шорин почти вбежал в комнату с цветами в одной руке и позвякивающей сумкой — в другой, бросил сумку на диван — и обнял Арину, закружил ее по комнате, а потом поцеловал, смачно и долго.
— Двенадцать тестов! И все на ура! Полностью восстановлен, готов к возвращению! — прокричал он.
Арина и Белка переглянулись. Арина пыталась почувствовать ту радость, что охватила Шорина, но ощущала только сосущую тоскливую тревогу.
— Не ори, ребенка разбудишь, — вот Моня, кажется, был искренне рад за друга. — И где теперь нужны драконы? Война-то кончилась…
— О! Там отдельная песня. Берлин помнишь? Будем примерно теми же методами мировой коммунизм насаждать.
— Сильно. Прямо с завтрашнего дня?
— Не, две недели на уладить дела — и вперед, — Давыд наконец-то с размаху сел на стул и запустил пальцы в вазочку с печеньем.
— А откуда начинаем? Тебе-то все равно, а я, как ты знаешь, мерзляв. Если на север куда — хоть белье теплое раздобуду, а то выдадут, как в Финляндии, барахло.
— Никуда ты не поедешь. Сам сказал — война кончилась. Так что выдадут мне правильного Второго, огненного. Обещали даже смотрины устроить. А ты дома посиди. У тебя тут работа любимая. Будешь за женой моей приглядывать, а мне Оськины фотографии присылать, чтоб я видел, как сын растет.
Моня встал. Руки его дрожали.
— Правильного, значит. Фотографии, значит, — он сжал кулаки. — Простите, дамы, выйду покурить.
Он выскочил за дверь.
— Что это с ним? — искренне удивился Шорин.
— Ты совсем дурак? — зашипела на него Арина — и хлопнула дверью.
Моню она нашла быстро — он сидел в соседнем дворе на спрятавшейся в кустах скамейке. Она дотронулась до его плеча — он отбросил руку.
Села рядом, обняла. Моня поднял на нее заплаканное лицо. Арина поразилась, как изменились его черты — исчезла вечная саркастическая улыбочка, круглые, чуть удивленные глаза превратились в злые щелочки.
— Он прав, конечно, тут я нужнее, — выговорил Моня.
— Он не имел права. Просто не имел. После всего, что ты для него сделал…
— Приказы не обсуждаются. Сказали — бери нормального Второго, — он и пошел выполнять. Голос у Цыбина был какой-то далекий, хриплый и глухой.
— Ну мог бы как-то помягче…
— Дипломатия
