Вечный колокол - Ольга Денисова

— Знаешь, если бы эти люди могли составлять заговоры на смерть, им бы не пришлось стрелять из самострелов и метать ножи. Да и меня бы они давно уничтожили.

— Ты узко мыслишь, Млад Мстиславич, — Ширяй посмотрел на него сверху вниз, — темный шаман, отправляясь вниз, вовсе не уверен, что вытащит на свет украденную душу. Но все равно ныряет за ней. Наши предки рисовали на стенах пещер убитых туров, но все равно отправлялись на охоту. Я думаю, колдовство не может убить человека, оно может только помочь в его убийстве. И человек — не козел на заклание, он будет сопротивляться. В каждом человеке есть сила, только у кого-то ее больше, а у кого-то — меньше. Тебя вообще колдовством убить нельзя. Я думаю, у всех шаманов очень велика воля к жизни.

— У Бориса воля к жизни была не меньше, уверяю тебя… — пробормотал Млад, — наша с тобой воля к жизни проверена испытанием, только и всего. Она не сильней и не слабей, чем у других.

— Мы под защитой богов. Мы — избранные.

Млад вздохнул и улыбнулся:

— Мы проклятые, а не избранные. И богам нет до нас никакого дела. Нас защищают наши предки, как и всех остальных.

Родомил хотел поехать на вече. Он даже оделся и велел подогнать сани поближе к дому. Млад не отговаривал его — бесполезно. Но до саней главный дознаватель не дошел — на ступенях крыльца открылась рана на бедре, кровь хлынула ручьем, заливая сапог и насквозь промочив не только кафтан, но и шубу. Млад перехватил ему ногу ремнем, стягивая рану, и послал за медиками.

— Они будут говорить об ополчении. Они обязательно начнут говорить об ополчении, — бормотал главный дознаватель, которого вернули в постель, — бояре знают, что князь колеблется, они захотят, чтоб это стало вечевым решением, чтоб князь не смог передумать. Скажи им. Ты умеешь говорить, тебя послушают. Обратись к посаднице, она сделает так, что тебе дадут слово.

На этот раз на вече Млад ехал в санях, под охраной четверых конных судебных приставов, и всю дорогу испытывал неловкость. Волхвы не прибывают в Новгород с сопровождением, они приходят пешком. Впрочем, Млад и пешком никогда не приходил — обычно приезжал на лошади. Ну какой из него преемник Белояра? Если он и появиться на людях не умеет?

А между тем, новгородцы его узнавали и показывали пальцами вслед — наверное, ни у кого в окрестностях не было такого рыжего треуха, и замечали Млада издалека. Декан был прав, давно пора обзавестись шубой и сменить треух на нормальную шапку, приличествующую если не волхву, то профессору университета.

Вечный колокол ударил ровно в полдень, когда Млад подъезжал к Великому мосту. День этот удивительно напоминал день прошлого веча, когда был убит Белояр — такой же сухой мороз, такое же яркое солнце, только снега побольше. Млад вспоминал Белояра с самого утра, словно дух его витал где-то рядом, и мысли его возвращались и возвращались к смерти великого волхва.

Сани посадницы перехватили судебные приставы — Млад бы никогда не решился остановить эту женщину: удивительную, внушающую уважение и даже трепет. Спина ее была прямой, а глаза сухими, когда она поднялась из саней навстречу Младу.

— Здравствуй, Млад Ветров, — сказала она первой, и Млад удивился тому, что она помнит его имя.

— И тебе здоровья, — кивнул Млад почтительно.

— Ты хочешь говорить на вече? — как Марибора догадалась об этом, Млад не понял. А он-то долго подбирал слова, с которых начать.

— Да. Я хочу говорить об ополчении. О том, что оно не должно уйти из Новгорода.

— Хорошо. Если ты скажешь об этом так же, как говорил со степени в прошлый раз, лучшего я и пожелать не могу. Я дам тебе знак, стой рядом со степенью, так, чтобы видеть меня.

Уверенность Млада в том, что говорить он должен, как в прошлый раз, несколько поколебалась за два прошедших дня, чувства притупились, и здравый смысл постепенно брал над ними верх: он не имеет права. Даже если его враги пользуются силой для достижения своих целей, это вовсе не означает, что он должен уподобиться им. Он снова вспомнил Белояра и его сомнения перед вечем — великий волхв не собирался использовать силу, и все равно не знал, имеет ли право говорить как простой новгородец, пользуясь своим именем, своим положением в глазах Новгорода.

У Млада такого положения в Новгороде не было, никто бы не стал его слушать, начни он говорить от своего имени. А вече — не место для откровений волхвов.

И все же… Ополчение не должно уйти из Новгорода…

Он пристроился рядом со степенью, а судебные приставы окружили его с трех сторон — не иначе, Родомил велел им не отходить ни на шаг. На вечевой площади он появился одним из первых, и не сразу понял, что место, выбранное им, обычно занимают бояре. А когда оказался в окружении драгоценных шуб, высоких шапок и тяжелых посохов, отделанных золотом и камнями, было поздно что-то менять. «Большие» люди смотрели на него с удивлением, презрением, осуждением, и даже с угрозой. Но судебные приставы оставались равнодушными и уверено кивали Младу — так и должно быть, волхвы выше бояр, что бы бояре об этом не думали. Млад так не считал и проклинал себя за волчий полушубок, в котором впору ездить в лес за дровами.

Вече началось нескоро, не раньше чем через час после колокола, он успел замерзнуть и потихоньку переминался с ноги на ногу. Первым выступил Чернота Свиблов, давно приметивший Млада внизу и бросавший на него недовольные взгляды. Он начал красиво, предлагая почтить память Смеяна Тушича, выразил уверенность в том, что перед пращурами того не в чем упрекнуть, обещал самолично найти подлого убийцу и призывал ответить Пскову не силой, а хитростью — отказаться брать у них товары по завышенной цене. На его последнее высказывание заволновались купцы, коих он заверил в том, что через месяц-другой товары потекут с востока, а Ганза найдет ход в Новгород через Ладогу, достаточно дождаться весны.

Выборы посадника начались шумно и зло, соперников было всего два: Совет господ выдвигал Черноту Свиблова, а князь неожиданно предложил Удала Смеяныча Воецкого-Караваева. Никто не ждал такого от князя, бояре стучали посохами, их крикуны надрывались от свиста, но вече встретило это предложение радостными криками. Сын Смеяна Тушича был молод и хорош собой, его речь — яркая и короткая — нисколько не напоминала спокойные и тягучие речи его отца. Он говорил о преемственности, о том, как новгородцам жилось при его отце, и обещал стать продолжателем отцовского дела. Новгородцам речь его понравилась, даже кто-то из бояр поддержал его криком.

Через полчаса стало ясно, что посадника вече не изберет: ни о каком единогласии речи не шло, площадь разделилась на две части, и, судя по лицам, каждая из этих частей готова была силой доказывать свою правоту противникам. За прошедший год дважды пытались переизбрать посадника, и дважды новгородцы с топорами сходились на Великом мосту, на третий раз Совет господ допустить этого не хотел — вече успокоили, всем было ясно, что решение придется отложить хотя бы до конца Коляды.